Алина глубоко вздохнула:

– Ты знаешь, если бы у меня не было малыша, я бы не раздумывая отправилась в путь...

– Как раз из-за маленького ты и должна это сделать, – сказала Эллен. – Ему нужен отец.

Об этом Алина как-то не подумала: ее мысли о долгом путешествии были слишком эгоистичными. Теперь она поняла, что мальчику Джек нужен не меньше, чем ей самой. В своих повседневных хлопотах о ребенке она совсем забыла о его будущем. Ей вдруг показалось ужасно несправедливым, что малыш вырастет, так и не узнав того единственного восхитительного божественного гения, каким был его отец.

Она почувствовала, что уговаривает сама себя, и недобрые предчувствия охватили ее.

Что-то останавливало, мешало решиться.

– Я не могу идти с ребенком.

Эллен пожала плечами:

– Англия или Испания – ему нет особой разницы. Но тебе не обязательно брать его с собой.

– А как же быть?

– Оставь его мне. Я выкормлю его козьим молоком и диким медом.

– Я не вынесу разлуки с ним. Я так его люблю.

– Если ты любишь его, – сказала Эллен, – иди и отыщи его отца.

В Уорегаме Алина нашла корабль, отправлявшийся во Францию. Когда-то, еще девочкой, она с отцом плыла туда на одном из нормандских боевых кораблей, очень похожем на этот. То были длинные, узкие суда с загнутыми кверху носами и кормой, с длинными рядами весел по бортам и квадратным кожаным парусом. Корабль, на котором Алине предстояло пересечь пролив, был шире, с глубокими трюмами. Он пришел из Бордо, и босоногие матросы сейчас шумно выкатывали из его трюмов огромные бочки с вином, предназначенные для винных погребов местной знати.

Алина понимала, что ребенка с собой брать нельзя, и на сердце от этого было неспокойно. Всякий раз, глядя на малыша, она убеждала себя, что надо оставить его на время, но – материнское сердце есть материнское сердце – смириться с разлукой было выше ее сил.

Эллен пришла в Уорегам вместе с ней. Здесь Алина присоединилась к двум монахам из Глэстонберийского аббатства, которые отправлялись на свои земли в Нормандию. Кроме них на судне было еще трое пассажиров: юный господин, четыре года гостивший у английского родственника и сейчас возвращавшийся к родителям в Тулузу, и два молодых каменотеса, которые, прослышав о том, что на другом берегу платят больше и девицы красивее, решились на это путешествие. Рано утром корабль должен был отчалить, и, пока команда загружала трюмы слитками корнуоллского олова, пассажиры в ожидании толпились в трактире. Каменотесы выпили уже по нескольку кружек эля, но хмель их, похоже, не брал. Алина крепко прижимала к себе ребенка и тихо плакала.

Наконец все было готово к отплытию. Огромный вороной мерин, которого Алина когда-то купила в Ширинге, до сего дня ни разу не видел моря и упирался, ни в какую не желая ступать на сходни. Только общими усилиями мужчинам удалось затащить его на корабль.

Вся в слезах, Алина отдала малыша Эллен. Та взяла ребенка на руки и сказала:

– Ты не должна расставаться с ребенком. Прости, я была не права, когда уговаривала тебя.

Алина еще громче расплакалась.

– Но ведь там Джек. Я не смогу жить без него, не смогу. Я должна найти его.

– Да нет, я не хочу, чтобы ты передумала, просто нельзя оставлять малыша здесь. Возьми его с собой.

Слезы благодарности хлынули из глаз Алины, она почти рыдала:

– Ты уверена, что с ним будет все в порядке?

– Он ведь доехал с тобой сюда верхом – выдержит и остальной путь. И потом, он, по-моему, не очень любит козье молоко.

Подошел капитан корабля:

– Женщины, прощайтесь. Мы отходим. Скоро начнется прилив.

Алина взяла ребенка и поцеловала Эллен:

– Спасибо. Я такая счастливая.

– Удачи тебе, – сказала Эллен.

Корабль отчалил от пристани, и Алина долго еще махала Эллен рукой, пока та не превратилась в маленькую черную точку. Не успели они выйти из гавани, как пошел дождь. На палубе укрыться было негде, и Алине пришлось спуститься в трюм. В тех местах, где сидели гребцы, палубные доски были подогнаны плохо, сквозь щели капала вода, но она укрыла малыша под своей накидкой, и он безмятежно заснул под легкие убаюкивающие покачивания судна. Опустилась ночь. Корабль встал на якорь. Монахи начали свои молитвы, и Алина присоединилась к ним. Потом она сидя дремала с ребенком на руках, часто вздрагивая, когда вдруг теряла равновесие.

На следующий день они прибыли в Барфлер. Алина нашла временный приют неподалеку, в Шербуре. Она долго бродила по городу, говорила с хозяевами ночлежек и строителями, спрашивала, не помнят ли они молодого английского каменщика с огненно-рыжими волосами. Нет, никто не припоминал такого – среди норманнов тоже было много рыжих. А Джек мог сойти на берег и в другом порту.

Алина, конечно же, не надеялась так скоро отыскать Джека, но все равно уныние овладело ею. Наутро она покинула Шербур и двинулась на юг в компании с точильщиком ножей, его веселой толстушкой женой и четырьмя их детьми. Они никуда не спешили, двигались медленно, и Алина очень обрадовалась, что не надо было гнать коня, – ведь ей предстояла долгая-долгая дорога. Путешествовать такой компанией было намного спокойнее, но она на всякий случай спрятала в рукаве острый длинный кинжал, хотя вряд ли ее можно было принять за богатую женщину: одежда на ней была хоть и теплая, но совсем немодная, а конь – хоть и крепкий, но не горячий. Она предусмотрительно положила несколько монет в кошелек, чтобы везде иметь их под рукой, а остальные спрятала в поясе под туникой. Ребенка она кормила, отвернувшись от всех, чтобы мужчины не видели ее груди.

Этой ночью Алине впервые улыбнулась удача, она даже чуть не закричала от радости: в маленькой деревушке Лессей она встретила монаха, который хорошо запомнил молодого англичанина-каменщика; тот восторженно говорил об увиденной им в аббатстве новой конструкции церковного купола. Алина ликовала. Монах вспомнил даже, как Джек рассказывал ему, что сошел с корабля в Онфлере. Теперь стало понятно, почему в Шербуре его никто не видел. И хотя повстречались они около года назад, монах в красках описывал их беседу. Джек ему очень понравился. Алина вся дрожала от удовольствия, слушая старика. Слава Богу, она была на правильном пути.

Наговорившись вдоволь, она прилегла соснуть прямо на полу в домике для гостей на территории аббатства. Уже засыпая, прижав к себе малыша, она шепнула в его крохотное розовое ушко:

– Мы обязательно найдем твоего папочку.

В Type ребенок заболел. Город был богатый, шумный, но грязный. Возле складов с зерном, стоявших на берегу Луары, сновали полчища крыс. Отсюда, из Тура, начинали паломники свой долгий путь в Компостеллу. Был канун дня Святого Мартена, первого епископа Тура, и в аббатскую церковь поклониться его праху стекались сотни людей. Прославился Мартен тем, что когда-то, разорвав свою мантию надвое, отдал одну половину совсем голому нищему. По случаю праздника все ночлежки и приюты были забиты жаждущими почтить память святого. Выбирать Алине было не из чего, и она остановилась в полуразвалившейся портовой таверне, где хозяйничали две старушки сестрички, слишком старые и болезненные, чтобы следить за чистотой.

Первое время Алина почти не сидела дома. С ребенком на руках она бродила по улицам, расспрашивая людей про Джека, но вскоре поняла, что город постоянно был настолько переполнен паломниками, что хозяева приютов не могли вспомнить даже тех, кто останавливался у них неделю назад. А уж надежды на то, что они скажут что-то о человеке, гостившем у них в прошлом году, и вовсе было мало. И все равно Алина останавливалась возле каждой стройки и спрашивала, не нанимал ли кто молодого каменщика из Англии с рыжими волосами по имени Джек. Вспомнить никто не мог.

Она все чаще чувствовала безнадежность своих поисков. Последний раз она слышала о Джеке в Лессее. Если Джек не отказался от своих планов дойти до Компостеллы, он почти наверняка должен был прийти в Тур. «А вдруг он передумал?» – испуганно подумала Алина.