Все застыли как вкопанные, прислушиваясь к грохоту копыт, доносившемуся из-за стен. Воины Майкла тоже растерялись, не зная, как поступить: их старший погиб, а графиня приказывала всем сложить оружие. Слуги, похоже, так до конца и не поняли, что же произошло.

И вот сам Ричард показался в воротах.

Минута была настолько торжественной, что сердце Алины переполнилось гордостью. На лице брата сияла улыбка победителя, он был поистине красив на своем разгоряченном коне.

– Вот он, законный граф! – крикнула Алина.

Ехавшие за Ричардом воины подхватили клич, к ним присоединились многие из толпы – те, кто всю жизнь страдал от Уильяма и ненавидел его. Ричард медленно объезжал собравшихся во дворике, помахивая им рукой и принимая поздравления.

А Алина вдруг вспомнила, сколько же ей довелось пережить, через что пришлось пройти ради этой минуты. Ей исполнилось тридцать четыре, и ровно половина из этих лет ушла на то, чтобы сегодняшний день стал явью. Вся моя взрослая жизнь, подумала она; вот какова цена этого торжества. Память возвращала ее к тем дням, когда ей приходилось до боли в руках набивать шерстью огромные тюки; перед глазами проплывали лица людей, встречавшихся ей на пути: жадные, жестокие, похотливые, которые не моргнув глазом лишили бы ее жизни, если бы она только позволила себе на мгновение расслабиться. Она вспомнила, как скрепя сердце отвергла любовь дорогого ей Джека и стала женой Альфреда и как потом месяцами спала на полу в ногах его кровати; а все из-за того, что Альфред обещал помочь Ричарду оружием, чтобы тот смог вернуть себе этот замок.

– Ну вот, отец, – произнесла она вслух. Ее никто не слышал, все были слишком возбуждены. – Ты ведь хотел этого, – сказала она, обращаясь к умершему отцу, ощущая на сердце смесь горечи и великой радости победы. – Я поклялась тебе и сдержала свое слово. Я заботилась о брате, а он без устали сражался все эти годы – и вот мы наконец дома, и Ричард теперь законный граф. А сейчас... – Голос ее перешел на крик, но вокруг кричали все, и никто не заметил слез, катившихся по ее щекам. – А сейчас, отец, все, отправляйся с миром обратно в могилу и оставь меня!

Ремигиус даже в нужде выглядел заносчивым и надменным. Он вошел в графский дом в родовом имении Хамлеев с высоко поднятой головой и поверх своего длинного носа осмотрел толстые грубые балки, на которых держалась крыша, мазанные глиной стены, открытый очаг на утрамбованном земляном полу.

Уильям ненавидящим взглядом следил за ним. Я могу быть в беде, но тебе все равно сейчас хуже, чем мне, подумал он, заметив, что на монахе чиненые-перечиненые сандалии, грязное платье, что он давно не брился и волосы его забыли, что такое гребень. Ремигиус никогда не отличался особой полнотой, но сейчас был просто тощим; самонадеянное выражение на его лице не могло тем не менее скрыть от постороннего взгляда морщин усталости и синюшного цвета мешков под глазами – явных признаков тяжелой неудачи, которую он потерпел. Но Ремигиус был еще не до конца сломлен; побит, и сильно, – да, но надежда в нем еще теплилась.

– Благослови тебя Господь, сын мои, – сказал он, обращаясь к Уильяму.

– Что тебе нужно, Ремигиус? – Уильям умышленно опустил обращение «святой отец» или «брат», чтобы задеть монаха.

Ремигиуса передернуло, словно от боли. Граф почувствовал, что редко в своей жизни тому приходилось испытывать подобное обращение со стороны кого бы то ни было.

– Земли, которые ты подарил мне, как главе капитула в Ширинге, вновь перешли к графу Ричарду, – сказал Ремигиус.

– Ничего удивительного, – ответил Уильям. – Все теперь должно быть возвращено прежним владельцам.

– Но я лишился всех средств к существованию.

– Не ты один, – небрежно бросил ему Уильям. – Придется тебе возвращаться в Кингсбридж.

Ремигиус побелел от злобы.

– Я не могу, – сквозь зубы процедил он.

– Почему же? – Уильям явно решил поиздеваться над стариком.

– Тебе известны причины.

– Боишься, Филип скажет тебе, что нехорошо выпытывать секреты у маленьких девочек? Ты думаешь, он считает тебя предателем потому, что ты выдал мне, где находился лагерь разбойников? Или ты ждешь, что он рассердится из-за того, что тебя назначили настоятелем новой церкви, которую начали строить на месте той, что принадлежала ему? Ну тогда, думаю, тебе и впрямь не стоит возвращаться.

– Дай мне хоть что-нибудь, -жалобно произнес Ремигиус. – Одну маленькую деревню. Крошечное хозяйство. Церковку.

– За поражение вознаграждений не дают, монах, – сурово сказал Уильям. В эту минуту он испытывал пьянящее чувство превосходства над этим человеком. – Никому в этом мире за пределами монастыря ты не нужен. Утки поедают червей, лисы охотятся за утками, человек убивает лис, а дьявол охотится за человеком.

– Что же мне делать? – Ремигиус перешел на шепот.

Уильям ухмыльнулся и сказал:

– Попрошайничать.

Монах молча повернулся и вышел из дома.

«Надо же, гордый, – подумал Уильям, – но ничего, скоро эта спесь слетит с тебя. Поплачешь».

Ему доставляло неизъяснимое удовольствие видеть, как судьба бьет кого-то больнее, чем его самого. Он никогда не забудет мучительной боли, которую испытал, стоя у ворот своего замка и не имея возможности войти. Ему сразу показалось подозрительным, когда Ричард со своими людьми спешно покинул Винчестер; а как только был подписан мирный договор, его подозрения переросли в терзавшую душу тревогу, и он со своими рыцарями опрометью бросился в Ерлскастл. Его охраняла небольшая группа воинов, и он надеялся застать Ричарда в полях, готовящим осаду. Подъехав к замку и убедившись, что все спокойно, он начал корить себя на чем свет стоит за то, что связал отъезд Ричарда с угрозой себе.

Но, приблизившись в стенам замка, Уильям увидел, что мост поднят. Он остановился у самого обрыва глубокого рва и закричал:

– Откройте графу!

И тут на парапетной стене появился Ричард.

– Граф в замке, – сказал он.

У Уильяма земля поплыла под ногами. Он всегда боялся Ричарда, всегда считал самым опасным своим врагом, но никогда не думал, что окажется таким беззащитным сейчас, именно в этот момент. Настоящей угрозы своей власти он ждал только после смерти Стефана, когда на трон взошел бы Генрих, а до этого можно было спокойно жить еще целых десять лет. Только теперь, когда он сидел в скромном доме Хамлеев, размышляя над ошибками, которые допустил, он понял, насколько Ричард оказался умнее и хитрее. Ему удалось проскочить в крошечную щель: его нельзя было обвинить в нарушении мира в королевстве, поскольку воина еще продолжалась, а его притязания на графство были вполне законными согласно новому мирному договору. А у стареющего, уставшего и разгромленного Стефана уже не оставалось сил для новых сражении.

Ричард великодушно отпустил тех воинов Уильяма, которые хотели продолжать служить ему. Одноглазый Вальдо и рассказал Уильяму, как был захвачен замок. Предательство Элизабет было для него страшным ударом, но хуже всего, самым унизительным было то, что к этому приложила свою руку Алина. Беззащитная девушка, над которой он надругался много лет назад, которую вышвырнул из родного дома, вернулась и отомстила ему. Всякий раз, когда он вспоминал об этом, в желудке начинало нестерпимо жечь, словно он глотнул уксуса.

Его первым порывом было начать войну против Ричарда. Он мог сохранить свою армию, скрываясь по деревням, собирая подати и получая от крестьян продукты. Между делом совершал бы молниеносные налеты на отряды своего врага. Но Ричард владел замком, и время работало на него, ведь Стефан, который поддерживал Уильяма, был стар и немощен, а за Ричардом стоял молодой герцог Генрих, уже примерявший к себе трон.

И Уильям решил поберечь силы. Он заперся в своем родовом имении, где и проводил все время в старом доме, знакомом с детских лет. Деревня Хамлей и окрестные деревушки были пожалованы отцу Уильяма тридцать лет назад. Места эти не были частью графства, так что Ричард не мог претендовать на них.