– Я думал над этим. Но дерево намного дешевле, а нам надо экономить деньги.

Альфред кивнул.

– Беда в том, что деревянный потолок может в любой момент сгореть, а каменный купол – на века.

Какое-то время Филип изучающе смотрел на Альфреда. Неужели он недооценил его? Вот уж не думал, что тот предложит изменить проект отца; скорее, подобной смелости можно было ждать от Джека. Но идея выглядела очень уж привлекательной, тем более после всего, что случилось с городом.

Альфред, судя по всему, думал о том же.

– Единственное здание, которое уцелело в огне, – новая приходская церковь.

Строил ее Альфред, и там – каменные своды, вспомнил Филип, но тут же спохватился:

– А стены выдержат такую нагрузку?

– Придется укрепить опоры, тогда выдержат.

«А он действительно все предусмотрел», – вновь подумал про себя Филип.

– И во что нам это обойдется?

– Ну конечно, строительство встанет дороже, да и все работы мы завершим не раньше чем через три-четыре года. Но на казне монастыря это особенно не отразится.

Это решение нравилось Филипу все больше и больше.

– Значит, нам придется ждать минимум год, прежде чем мы сможем пользоваться алтарем для службы?

– Да нет. Камень или дерево – все равно раньше следующей весны мы к потолку не приступим. Кладка верхнего яруса окон должна затвердеть, прежде чем ставить крышу. Деревянный потолок мы бы закончили на несколько месяцев раньше, но в любом случае не раньше будущего года.

Филип взвешивал все «за» и «против». Выбирать приходилось между преимуществами каменного купола и недостатками этого проекта из-за его дороговизны и сроков. Но если дополнительные расходы предполагались в будущем, то выигрыш в надежности был немедленным.

– Думаю, твое предложение придется обсудить на собрании капитула, – сказал Филип. – Но я лично тебя поддержал бы.

Альфред поблагодарил и ушел. А Филип молча смотрел ему вслед, размышляя о том, надо ли искать нового мастера на стороне.

Праздник урожая в Кингсбридже удался на славу. С раннего утра в каждом доме напекли хлеба – муки было у всех вдосталь. Те, кто не имел своей печи, шли к соседям, многие воспользовались монастырскими печами. Помогли и два городских пекаря – Пегги Бакстер и Джекэт-Новен. К полудню воздух настолько наполнился ароматом свежего хлеба, что все горели одним желанием – поскорее его попробовать. На лугу за речкой накрыли столы, выложили на них пышущие, с румяной корочкой караваи, и горожане ходили вокруг, любуясь этой красотой. Какого хлеба здесь только не было! С фруктами и специями: сливовый и виноградный, имбирный и сахарный, луковый и чесночный и еще, и еще... Булки и буханки всех цветов – зеленые, подкрашенные петрушкой, желтые, запеченные в яичном желтке, красные, цвета сандалового дерева, фиолетовые, цвета лакмуса, – и самых невероятных форм: треугольники, конусы, шары, овалы, пирамиды, цилиндры, тонкие длинные палки, восьмерки... Самые искусные хлебопеки принесли калачи в форме зайцев, медведей, обезьян, драконов, над столами высились домики и замки из хлеба. Но самый красивый каравай, по общему признанию, удался Эллен и Марте: точная копия собора, который строился по проекту Тома.

Горе Эллен было безграничным. Ночи напролет сердце ее разрывалось от боли, и никто не мог облегчить ей страдания. Даже сейчас, через два месяца после трагедии, она выглядела изможденной, когда-то красивые глаза ввалились, вокруг обозначились черные круги. Изо всех сил они с Мартой старались поддерживать друг друга и сегодня, увидев творение своих рук, почувствовали нечто вроде утешения.

Алина долго и внимательно рассматривала каравай Эллен. Она тоже дорого бы сейчас заплатила, чтобы хоть немного успокоиться, прийти в себя. Пока же у нее все валилось из рук. Дегустация уже шла вовсю, а она по-прежнему ходила вдоль столов, равнодушно взирая на происходящее. Строить себе новый дом ей до крайности не хотелось, пока Филип не прикрикнул на нее, а Альфред не привез леса и не выделил людей в помощь. Питалась она в монастыре, но часто вовсе забывала о еде. Даже когда ей вдруг приходило в голову что-то сделать по хозяйству – сколотить ли из старых досок лавку, замазать ли речным илом трещины в стене или смастерить капкан для птиц, – она тут же теряла всякое желание, потому что ее обуревали неотвязные воспоминания. Каких трудов стоило ей наладить свою торговлю, и как неожиданно, в одночасье, все это обратилось в прах. Жизнь ее текла монотонно: вставала поздно, потом шла в монастырь поесть; если чувствовала, что силы на исходе, часами сидела на берегу реки и, вернувшись, с наступлением темноты засыпала прямо на полу, подстелив соломы.

Несмотря на свое полное безразличие ко всему, она прекрасно понимала, что сегодняшний праздник – не более чем самообман. Да, город был восстановлен, каждый вновь занимался делом, как и прежде, но недавнее побоище оставило след на всем, и за внешним фасадом спокойствия и благополучия Алине повсюду виделся затаившийся страх. Многие жители испытывали те же чувства, хотя старались всячески скрыть это. Мир, считали они, долго не продержится, и скоро все опять будет уничтожено.

Пока Алина безучастно смотрела на горы хлеба, из опустевшего Кингсбриджа прискакал ее брат Ричард. Он еще до пожара покинул город, сражался где-то в войсках Стефана и, вернувшись, был поражен увиденным.

– Какого черта, что здесь произошло? – спросил он, обращаясь к сестре. – Не могу найти собственный дом, город – как чужой!

– Во время ярмарки Уильям Хамлей со своими воинами сжег его дотла.

Ричард, ужаснувшись, побелел. Шрам на его правом ухе стал лилово-синим.

– Уильям, дьявол! – прошипел он.

– Теперь у нас новый дом, на берегу, возле пристани, – бесстрастно сказала Алина. – Люди Альфреда помогли мне. Правда, он намного меньше прежнего.

– Что они сделали с тобой? – Он, не узнавая, смотрел на сестру. – Где твои волосы, брови?

– Сгорели.

– А он не?..

Алина покачала головой:

– На этот раз нет.

Какая-то девушка принесла Ричарду попробовать соленого хлеба. Он отщипнул кусочек, но есть не стал. Вид у него был подавленный.

– Как я рада, что ты жив, – сказала Алина.

Ричард кивнул.

– Стефан сейчас наступает на Оксфорд. Там прячется Мод. Скоро войне конец. Но мне нужен новый меч, я приехал за деньгами. – Он откусил немного хлеба, и лицо его ожило. – Боже, как здорово пахнет. Попозже приготовь мне мяса.

Алине вдруг стало страшно. Она испугалась, что Ричард разгневается и станет срывать на ней свою злобу.

– У меня нет мяса, – сказала она.

– Ну так сходи к мяснику.

– Не злись, Ричард. – Ее всю затрясло.

– Никто и не злится, – раздраженно ответил он. – Что с тобой?

– Все мои склады с шерстью сгорели. – Она с ужасом смотрела на брата, ожидая, что он вот-вот взорвется.

Ричард нахмурился, посмотрел на сестру, проглотил мякиш хлеба и выбросил корку.

– Все сгорело?

– Все.

– А деньги... Неужели ничего не осталось?

– Ни гроша.

– Но почему? Ты же всегда держала в подполе сундук с монетами.

– Еще в мае от них ничего не осталось. Я все потратила на шерсть, до последнего пенни. Пришлось даже занять сорок фунтов у бедного Малачи. Как теперь отдавать долг, не знаю. Так что на новый меч денег нет. Я не могу купить тебе даже кусок мяса на ужин. Мы нищие.

– И что же мне теперь делать? – зло крикнул Ричард.

Его лошадь пряднула ушами и испуганно дернулась.

– Не знаю, – В глазах у Алины стояли слезы. – И пожалуйста, не кричи так. Ты напугаешь лошадь. – Она разрыдалась.

– Ну, Уильям Хамлей, берегись, – процедил сквозь зубы Ричард, – скоро я прирежу тебя, как жирную свинью. Клянусь всеми святыми.

Подошел Альфред, вся борода в крошках хлеба, в руке – четвертушка сливового калача.

– Попробуй вот этого, – сказал он Ричарду.

– Я не голоден, – неблагодарно ответил тот. Альфред посмотрел на Алину и спросил: