– Что?.. Как?..

– Еще только светало. Я тогда охотился на уток. И вдруг услышал чей-то плач. Вскоре я нашел младенца, завернутого в старую, драную накидку. Он лежал возле затухавшего костра.

Джонатан не сводил с него тревожного взгляда.

– А дальше что?..

Джек медленно склонил голову.

– Ребенок лежал на свежей могиле.

У Джонатана комок застрял в горле.

– Моя мать?

Джек кивнул.

У Джонатана по лицу потекли слезы, но он продолжал спрашивать:

– И что ты сделал?

– Я побежал за своей матерью. Но когда мы вернулись на место, мы увидели священника верхом на лошади. На руках у него был ребенок.

– Франциск. – Голосу Джонатана дрогнул.

– Что?

Тот с трудом проглотил комок в горле.

– Меня нашел брат Филипа, отец Франциск, священник.

– А что он там делал?

– Ехал проведать своего брата в обители Святого-Иоанна-что-в-Лесу. Туда-то он меня и отвез.

– О Боже. – Джек тоже уставился на высокого монаха, и слезы душили его. Ты еще не знаешь всей правды, подумал он.

– А ты не видел кого-нибудь, кто мог бы быть моим отцом? – спросил Джонатан.

– Видел, – гордо произнес Джек. – Я знаю, кто он был.

– Говори же... – прошептал Джонатан.

– Том Строитель.

– Том?.. – Монах тяжело опустился на землю. – Моим отцом был Том Строитель?

– Да. – Джек в изумлении кивнул головой. – Теперь я понял, кого ты мне все время напоминал. Ты и он – самые высокие люди, которых я когда-либо встречал.

– Он всегда был добр ко мне, пока я был маленьким, – задумчиво сказал Джонатан. – Он часто играл со мной. Любил меня. Я виделся с ним так же часто, как и с приором Филипом. – Слезы ручьями бежали из его глаз. – Это был мой отец. Мой отец. – Он снова взглянул на Джека. – Почему он бросил меня?

– Они подумали, что ты все равно умрешь. У них не было молока, чтобы кормить тебя. Я знаю, они сами голодали. Им не к кому было обратиться за помощью. Они не знали, что поблизости находится монастырь. Кроме репы, у них не было никакой еды, а от нее ты бы сразу умер.

– Они все-таки любили меня.

Джек видел тот день так ясно, словно все произошло только вчера: затухающий огонь, свежая земля на могиле и крохотное розовое существо, сучащее ручками и ножками под старой, рваной накидкой. Надо же, кто бы мог подумать, что из него вырастет такой длиннющий мужчина, который сейчас горько плакал, сидя на голой земле.

– О да, они любили тебя, – сказал Джек.

– Как же так получилось, что никто никогда не говорил об этом?

– Тому, конечно, было стыдно, – сказал Джек. – Мать моя наверняка знала об этом, да и мы, дети, тоже чувствовали, что произошло. И все же эта тема всегда была запретной. И потом, мы никогда не связывали того ребенка с тобой.

– Но Том должен был знать.

– Да.

– Почему же он не забрал меня к себе?

– Вскоре после того, как мы оказались здесь, моя мать оставила его, – сказал Джек, и грустная улыбка тронула его губы. – Ей трудно было угодить. Точно как Салли. Значит, Тому пришлось бы нанимать кормилицу, чтобы заниматься тобой. Мне кажется, он размышлял так: почему бы не оставить малыша в монастыре, ведь там о нем будет кому позаботиться?

Джонатан кивнул:

– О, старый добрый Джонни Восемь Пенсов. Упокой, Господь, его душу.

– Так Том мог больше времени проводить с тобой. Ты ведь целыми днями носился по монастырскому двору, а он как раз работал там. А если бы он забрал тебя к себе и оставил с няней, вам бы пришлось намного реже видеться. И, я думаю, с годами, пока ты рос монастырским сиротой и, кажется, был по-своему счастлив, Том приходил к мысли, что лучше все оставить как есть. Люди часто отдают своих детей Богу.

– Все это время я стремился узнать правду о моих родителях, – сказал Джонатан. Джек почувствовал, как у него сжалось сердце. – Я изо всех сил старался представить себе, как они выглядят, просил у Бога встречи с ними, спрашивал: любят ли они меня, почему бросили? Теперь я знаю, что мама моя умерла, дав мне жизнь, а отец до конца своих дней был рядом со мной. – Он улыбнулся сквозь слезы. – Я не могу передать тебе, как я счастлив.

Джек сам был готов разрыдаться. Чтобы хоть как-то скрыть свои чувства, он сказал:

– А ты очень похож на Тома.

– Правда? – Джонатан был этим очень доволен.

– Разве ты не помнишь, каким высоким он был?

– Тогда все взрослые были для меня высокими.

– У него были такие же красивые черты, как у тебя. Если ты когда-нибудь задумаешь отпустить бороду, люди наверняка примут тебя за Тома.

– Я помню день, когда он умер, – сказал Джонатан. – Он водил меня по ярмарке, мы смотрели, как травили медведя. Потом я взобрался на стену алтаря, а когда надо было спускаться, очень перепугался. И тогда Том помог мне. Потом он увидел, как приближаются люди Уильяма. И запер меня в монастыре. В тот день я в последний раз видел его живым.

– Я помню, как он снимал тебя с алтаря, – сказал Джек.

– Он хотел уберечь меня от опасности, – задумчиво произнес Джонатан.

– Потом он стал спасать других.

– Он так любил меня.

Джек вдруг сообразил:

– Это ведь может помочь Филипу на суде, как ты думаешь?

– Я совсем забыл... Конечно же. О Боже!

– У нас ведь теперь есть неопровержимые доказательства, – изумился Джек. – Я видел младенца, видел священника, не видел только, как ребенка передали в монастырь.

– Франциск видел. Но он брат Филипа, и к его свидетельству могут не прислушаться.

– Моя мать и Том были вместе в то утро, – сказал Джек, изо всех сил напрягая память. – Они говорили, что собираются искать того священника. Готов поклясться, они пошли в монастырь, чтобы убедиться, что с ребенком все в порядке.

– Если она скажет об этом в суде, это может решить дело, – нетерпеливо сказал Джонатан.

– Но Филип считает ее ведьмой, – сказал Джек. – Позволит ли он ей выступать свидетелем?

– Надо попробовать его уговорить. Но она тоже ненавидит его. Станет ли она говорить?

– Не знаю, – сказал Джек. – Давай спросим у нее.

– Прелюбодеяние и кумовство?! – воскликнула мать Джека. – Филип?! – Она рассмеялась. – Боже, какая нелепость!

– Мама, это очень серьезно, – сказал Джек.

– Даже если его посадить в бочку с тремя потаскухами он не притронется к ним. Просто не будет знать, что с ними делать!

Джонатан явно нервничал:

– Над приором Филипом нависла беда. Даже если обвинения и звучат нелепо.

– А с чего вдруг мне помогать ему? – сказала Эллен. – Я от него никогда ничего, кроме головной боли, не имела.

Этого Джек и боялся. Мать его так и не простила Филипу, что тот разлучил ее с Томом.

– Точно так же он поступил и со мной. Но я больше не держу на него зла, почему бы и тебе не простить его?

– Я не из тех, кто прощает обиды.

– Хорошо, пусть не ради Филипа, сделай это для меня. Я хочу продолжать строить в Кингсбридже.

– Зачем? Церковь ведь уже построена.

– Я задумал выстроить новый алтарь на месте того, что возвел Том. В новом стиле.

– О, Бога ради...

– Мама! Филип – хороший приор, и, когда он уйдет, на его место встанет Джонатан, но для этого нужно, чтобы ты пришла в Кингсбридж и выступила на суде.

– Ненавижу суды, – сказала Эллен. – От них никогда нельзя ждать хорошего.

От всего этого можно было сойти с ума. В ее руках была судьба Филипа: только она могла доказать его невиновность. Но мать Джека была упрямой старой женщиной, и он боялся, что не сможет уговорить ее.

Попытался еще раз убедить ее:

– Может быть, тебе трудно дойти до Кингсбриджа? Все-таки возраст. Сколько тебе сейчас – шестьдесят восемь?

– Шестьдесят. И перестань меня дразнить, – огрызнулась Эллен. – У меня сил побольше, чем у тебя, сынок.

Похоже, подумал Джек. Ее волосы были белыми как снег, лицо изрезали глубокие морщины, но ее удивительные золотые глаза видели все гораздо лучше, чем прежде: стоило ей только взглянуть на Джонатана, как она сразу поняла, кто он такой.