После ужина двое мужчин и женщина, взявши колокольцы, барабан и сделанные из костей животных и птиц дудочки, стали выводить протяжные мелодии. Граф закрыл глаза и весь, казалось, погрузился в музыку, но Джеку не понравился этот навязчивый, меланхоличный мотив. Ему больше по душе были веселые песни, что пела мать. Да и остальные, сидевшие в зале, похоже, были того же мнения, ибо они беспрестанно ерзали и шаркали ногами, а когда музыка закончилась, облегченно вздохнули.

Джек надеялся, что ему удастся поближе рассмотреть Алину, но, увы, как только музыканты кончили играть, она встала и пошла наверх, где, очевидно, у нее была собственная спальня.

Дети и кое-кто из взрослых, чтобы скоротать вечер, играли в шахматы и «девять камешков», а более трудолюбивые занялись изготовлением ремней, головных уборов, носков, перчаток, посуды, свистулек, игральных костей и прочих нужных вещей. Джек сыграл в шахматы несколько партий и все выиграл, но, когда проигравший ему воин не на шутку рассердился, Эллен постаралась побыстрее увести сына. Он бродил по залу, прислушиваясь к разговорам людей. Некоторые из них вполне разумно рассуждали о земледелии и домашней скотине или о епископах и королях, другие же просто шутили, хвастались или рассказывали забавные истории. Но для Джека все они были одинаково интересны.

Свечи одна за другой стали гаснуть, граф удалился в свои покои, а оставшиеся шестьдесят или семьдесят человек, завернувшись в одежду, стали укладываться спать на покрытом сеном полу.

Как обычно, мать легла с Томом, накрывшись его широченным плащом и обняв его так, как она обнимала Джека, когда тот был совсем маленьким. Он с завистью смотрел на них, слушая, как они о чем-то шепчутся, и его мама время от времени тихо, игриво смеется. А чуть позже их тела начали ритмично двигаться под плащом. Когда Джек впервые увидел, как они делают это, он ужасно разволновался, думая, что, чем бы они там ни занимались, должно быть, это очень больно, но они целовались, и, хотя его мать порой стонала, он чувствовал, что стонала она от удовольствия. Джек сам не понимал почему, но ему не хотелось задавать ей вопросы на эту тему. Сейчас же, при свете угасавшего в очаге огня, он увидел, как то же самое делает и другая пара, и вынужден был признать, что, должно быть, это нормально. «Еще одна загадка», – подумал он и через минуту заснул.

Ни свет ни заря дети были уже на ногах, но завтрак подавали только после мессы, а мессу служили, только когда встанет граф, и поэтому им пришлось ждать. Слуги, которые поднимались раньше всех, поручили им натаскать дров на весь день. Врывавшийся через постоянно открывавшуюся дверь холодный воздух выстудил помещение, и взрослые начали просыпаться. Когда дети покончили с дровами, они увидели Алину...

Как и в прошлый вечер, она спустилась в зал по лестнице, но сегодня она выглядела совсем иначе. На ней была надета короткая туника, на ногах – валеные башмаки. Вьющиеся волосы, убранные назад и затянутые лентой, открывали изящную линию подбородка, маленькие ушки и белоснежную шею. Ее темные глаза, казавшиеся вчера серьезными и взрослыми, сегодня искрились весельем и радостью; ее губы улыбались. Алину сопровождал тот самый мальчик, что во время ужина сидел рядом с ней и графом, выглядевший на год-два старше Джека. Он с любопытством разглядывал незнакомых детей, но первой заговорила Алина.

– Вы кто? – спросила она.

– Мой отец каменщик, который будет ремонтировать замок. Меня зовут Альфред, это моя сестра Марта, а это Джек.

Когда она подошла поближе, Джек с благоговением почувствовал запах лаванды. И как это человек может пахнуть цветами?

– Сколько тебе лет? – Алина продолжала разговаривать с Альфредом.

– Четырнадцать. – Джек видел, что Альфред тоже очарован ею. – А тебе сколько? – набравшись смелости, выпалил Альфред.

– Шестнадцать. Есть хотите?

– Хотим.

– Пошли со мной.

Следом за ней дети вышли из зала и спустились по ступенькам.

– Но до мессы они не дают завтрак, – снова заговорил Альфред.

– Они делают то, что говорю им я, – вскинув голову, сказала Алина.

Через мост она провела их в нижний двор и велела дожидаться возле кухни, сама же вошла внутрь.

– Правда, хорошенькая? – повернувшись к Джеку, прошептала Марта.

Он молча кивнул. Через несколько минут Алина вышла, держа в руках кувшин с пивом и буханку пшеничного хлеба. Разломив хлеб, она дала каждому по куску, а затем пустила по кругу кувшин.

– А где твоя мама? – робко спросила Марта.

– Моя мама умерла, – проговорила Алина.

– Тебе грустно?

– Было грустно, но это случилось давным-давно. – Она кивнула на стоящего рядом мальчика: – Ричард даже не помнит.

Джек понял, что Ричард, по всей вероятности, ее брат.

– Моя мама тоже умерла, – сказала Марта, и к ее глазам подступили слезы.

– Когда? – спросила Алина.

– Неделю назад.

Джек обратил внимание, что слезы Марты не сильно тронули Алину, если только таким образом она не пыталась спрятать собственное горе.

– Постой, – она вдруг удивленно посмотрела на Марту, – кто же тогда та женщина, что пришла с вами?

– Это моя мама, – подал голос Джек. Ему жуть как хотелось что-нибудь ей сказать.

Алина взглянула на него, словно впервые увидела.

– А где в таком случае твой отец?

– У меня нет его, – ответил Джек. Уже то, что она смотрела на него, заставляло его испытывать волнение.

– Он тоже умер?

– Нет, – сказал Джек. – Просто у меня никогда не было отца.

С минуту все молчали, а потом Алина, Ричард и Альфред грохнули от смеха. Озадаченный Джек смотрел на них непонимающими глазами, а они заливались все сильнее. Он почувствовал себя оскорбленным. Что смешного, если у него никогда не было отца? Даже Марта улыбалась, забыв про слезы.

– Тогда откуда же ты появился, – язвительно спросил Альфред, – если у тебя не было отца?

– Из мамы. Все малыши появляются из своих мам, – сказал совершенно сбитый с толку Джек. – Отцы-то здесь при чем?

Они захохотали еще громче. Ричард весело запрыгал, показывая на Джека пальцем, а Альфред, повернувшись к Алине, заявил:

– Да он ничего не понимает. Мы его в лесу нашли.

У Джека от стыда запылали щеки. Он был так счастлив говорить с Алиной, а теперь она считает его законченным дураком, лесным дикарем, и, что еще хуже, он действительно не знал, почему они смеялись над его словами. Ему хотелось плакать, отчего стало совсем противно. Хлеб застрял в горле, и не было сил проглотить его. Джек посмотрел на Алину. Ее милое личико раскраснелось от смеха. Это было невыносимо. Он бросил на землю хлеб и ушел.

Он брел куда глаза глядят, пока не уткнулся в земляной вал замка. По его пологому склону он вскарабкался на вершину и сел на холодную землю, глядя вдаль, жалея себя и ненавидя и Альфреда, и Ричарда, и даже Марту с Алиной. «У принцесс нет сердца», – решил он.

Зазвонили к утренней мессе. Церковные службы были для него еще одной загадкой. На языке, который не был ни английским, ни французским, священники пели гимны и разговаривали со статуями, с картинами и даже с существами, которые были вообще невидимы. Если это было возможно, мать Джека старалась избегать посещения служб. Поскольку население Ерлскастла потянулось к часовне, Джек, чтобы не быть замеченным, стремглав перебежал на другую сторону вала и притаился.

Замок был окружен ровными голыми полями, а вдалеке начинался лес. Два ранних путника шагали по направлению к воротам. Небо было затянуто низкими серыми тучами. «Может быть, пойдет снег?» – подумал Джек.

Он увидел еще двоих гостей, приближавшихся к замку. Эти были верхом. Они скакали во весь опор, быстро настигая первую пару. Подъехав к деревянному мосту, они перевели коней на шаг. Всем четверым придется дождаться окончания мессы, прежде чем они смогут заняться делами, ибо службу посещали все, кроме стоявших на часах стражников.

Внезапно раздавшийся совсем рядом голос заставил Джека подпрыгнуть.