– Мы погибнем! – заорал Катберт, и звучавшие в его голосе нотки обыкновенного человеческого страха дошли наконец до сознания Филипа. Он повернулся, и они выбежали из церкви.
Из опочивальни выскакивали встревоженные монахи. Естественно, они останавливались и смотрели на церковь, но стоявший возле двери повар Милиус отгонял их прочь от возможного обвала, приказывая бежать по дорожке соборной площади в направлении арки, где уже находился Том, указывавший монахам, в каком направлении следует уходить. Филип услышал, как он говорил им:
– Ступайте в дом для приезжих и держитесь подальше от церкви!
«Он перестраховывается, – подумал Филип. – Неужели здесь они не были бы в полной безопасности? Впрочем, лишняя предосторожность не повредит. Строго говоря, я сам должен был бы об этом позаботиться».
Но осмотрительность Тома заставила его задуматься над тем, как далеко могут разлететься обломки рушащейся церкви. Если церковная площадь не была абсолютно безопасным местом, то как насчет часовни? Там, в боковой комнатке с толстыми стенами и без окон, стоял обитый железом дубовый сундук, в котором хранились те небольшие деньги, что были у монастыря, да драгоценная посуда и все монастырские грамоты и документа на право владения. Через минуту он увидел казначея Алана, молодого монаха, работавшего с ризничим и следившего за церковным убранством.
– Надо забрать из часовни казну. Где ризничий? – спросил его Филип.
– Он уже ушел, отче.
– Ступай найди его и возьми ключи, затем вынеси из часовни казну и отнеси в дом для приезжих. Живо!
Алан убежал. Филип повернулся к Катберту.
– Ты бы на всякий случай проследил за ним.
Катберт кивнул и последовал за Аланом.
Филип снова взглянул на церковь. Огонь неистовствовал все сильнее, и теперь во всех окнах ярко полыхали языки пламени. Его мысли вновь вернулись к делам. Ризничий должен был бы подумать о казне, вместо того чтобы так поспешно спасать свою шкуру. Было ли еще что-нибудь, о чем он забыл? Все происходило с такой быстротой, что трудно было сосредоточиться. Монахи укрылись в безопасном месте, о казне позаботятся...
Он забыл о святых мощах.
В самом дальнем углу алтаря, за епископским троном, стояла каменная гробница древнеанглийского мученика святого Адольфа. В гробнице находился деревянный гроб с мощами святого. Время от времени для демонстрации гроба крышку гробницы поднимали. Сейчас святой Адольф уже не был столь почитаем, как в старые времена, когда к нему со всех концов стекались больные и от прикосновения к его гробнице чудесным образом исцелялись. Останки святых очень помогали церквам в привлечении верующих и паломников. Они приносили так много денег, что, стыдно сказать, известны случаи, когда монахи крали святые реликвии из других церквей. Филип намеревался возродить интерес к Адольфу.
Поэтому святые мощи надо было спасти.
Для того чтобы поднять крышку гробницы и вынести гроб, Филипу нужен был помощник. И о спасении этой реликвии тоже должен был бы позаботиться ризничий. Но его нигде не было видно. Следующим, кто выскочил из опочивальни, был заносчивый помощник приора Ремигиус. Филип подозвал его и сказал:
– Ты поможешь мне спасти мощи святого.
Светло-зеленые глаза Ремигиуса со страхом посмотрели на пылающую церковь, но после минутного колебания он последовал за своим приором.
Войдя, Филип остановился. С тех пор как он выбежал отсюда, прошло ничтожно мало времени, но пожар заметно разбушевался. Едкий запах горящей смолы раздражал ноздри. Несмотря на бушующее пламя, казалось, в церкви был сквозняк: дым вырывался в образовавшуюся в крыше дыру и огонь затягивал через окна холодный воздух. Тяга была отличной. Светящиеся угли дождем посыпались на пол, а несколько догоравших под крышей бревен, похоже, были готовы упасть в любой момент. До этого Филип сначала беспокоился за своих монахов, затем за имущество монастыря, а теперь он в первый раз испугался за себя и никак не мог решиться войти в этот пылающий ад.
Но чем дольше он медлил, тем больше становилась опасность, и, если бы он слишком долго думал об этом, присутствие духа окончательно покинуло бы его. Подобрав подол сутаны и крикнув Ремигиусу: «За мной!» – он ринулся вперед. Он бежал, петляя между горевшими на полу деревянными обломками и ежеминутно ожидая, что на него обрушится балка. Он бежал, чувствуя, как замирает сердце, и стараясь не закричать от напряжения. Наконец он добрался до бокового придела на другой стороне здания.
На мгновение он остановился. Здесь было безопасно, ибо боковые приделы имели каменные сводчатые потолки. Рядом стоял Ремигиус. Наглотавшись дыма, Филип задыхался и кашлял. Чтобы пересечь поперечный неф, потребовалось всего несколько мгновений, но это время показалось ему длиннее, чем полуночная месса.
– Мы погибнем! – заорал Ремигиус.
– Господь нам поможет, – отозвался Филип и подумал: «Тогда почему же мне так страшно?»
Но сейчас было неподходящее время для богословия.
Из поперечного нефа, держась поближе к боковому приделу, они повернули в алтарь. Филип почувствовал жар, исходивший от весело горевших на хорах скамеек, и его пронзила боль утраты: это были очень дорогие, покрытые чудесной резьбой скамьи. Однако он заставил себя выкинуть их из головы и, сосредоточившись на своей главной задаче, бросился в дальний конец алтаря.
Гробница святого стояла в середине восточной стены церкви и представляла собой массивное каменное сооружение на невысоком постаменте. Филип и Ремигиус должны были поднять каменную крышку, опустить ее рядом с гробницей, вытащить гроб и под падающими обломками крыши отнести его в боковой придел. Филип посмотрел на Ремигиуса. Выпученные зеленые глаза помощника приора от страха сделались совсем круглыми. Стараясь не показывать охватившего его ужаса, Филип крикнул: «Берись за один конец, а я – за другой!» – и, не дожидаясь ответа, подлетел к гробнице. Ремигиус – за ним.
Они встали друг против друга, ухватились за каменную крышку и рванули ее вверх.
Крышка даже не шелохнулась.
Филип понял, что ему надо было взять с собой несколько монахов. Но было уже слишком поздно: если бы он побежал за подмогой, то обратно они, возможно, просто не прошли бы. И все же он не мог бросить здесь святые мощи. С минуты на минуту могла рухнуть балка и раздавить гробницу, и тогда бы гроб сгорел, а прах развеялся по ветру – это было бы страшным святотатством и огромной потерей для собора.
Филипа осенило. Зайдя сбоку гробницы, он жестом приказал Ремигиусу встать рядом с ним, затем опустился на колени и, подставив обе руки под нависавший край крышки, изо всех сил стал его поднимать. Ремигиус последовал его примеру. Крышка подалась. Они медленно приподняли ее. Затем, продолжая поднимать, они осторожно встали с колен и наконец последним усилием опрокинули ее по другую сторону гробницы. Упавшая на пол каменная крышка раскололась надвое.
Филип заглянул внутрь. Гроб был в хорошем состоянии: дерево прекрасно сохранилось, и лишь железные ручки слегка потускнели. Филип и Ремигиус наклонились и с разных сторон взялись за ручки. Затем они на несколько дюймов приподняли гроб, но он оказался гораздо тяжелее, чем можно было ожидать, и через минуту Ремигиус, не выдержав, опустил его.
– Мне это не под силу – я ведь старше тебя, – проговорил он.
Филип подавил в себе желание нагрубить ему. Гроб, очевидно, был обит свинцом. Но теперь, когда они разбили крышку гробницы, он остался вовсе не защищенным.
– Подойди сюда! – крикнул Филип Ремигиусу. – Попробуем поставить его вертикально.
Ремигиус обошел гробницу и встал рядом с Филипом. Они довольно легко подняли одну сторону гроба. Но тут Филип понял, что в результате изголовье оказалось внизу и поэтому теперь святой стоял вверх ногами, за что Филип мысленно попросил у него прощения. Все это время вокруг них падали горящие головешки. Каждый раз, когда несколько искр попадало на сутану Ремигиуса, он неистово принимался по ним колотить, пока они не исчезали, и при каждом удобном случае исподволь озирался на горящую крышу. Филип видел, что храбрость этого человека быстро улетучивалась.
