«Назад пути нет! — говорил взгляд парня. — Забыть это невозможно, а исправить что-либо — тем более!»

— Что же с тобой приключилось? — шепотом повторил Сбитнев, глядя на низкий металлический забор с красными прутьями.

С Серовыми дворник был знаком почти десять лет. Он помнил, как восьмиклассником Максим связался с беспризорниками и доводил родителей прогулами и хамством. Без сигареты или бутылки с пивом его видели очень редко. В конце концов, сердце отца не выдержало. Его хоронили всем двором, и после этого Максим изменился — бросил пить и курить, ушел из дурной компании, снова стал домашним.

«Уж не аукнулось ли ему то время?» — подумал Федор Иванович.

Двор понемногу просыпался. Шелестели, играя с солнцем, пышные купола листвы, под окнами первого этажа покачивались мальвы. В воздухе плавал последний тополиный пух. Воробьи с чириканьем принимали пыльные ванны. Вдоль стены крался поджарый серо-белый кот.

За спиной послышался рев мотора, воздух наполнился запахом бензина и мазута. Сбитнев обернулся и увидел, как мусоровоз механической «лапой» подцепляет один из баков. Неподалеку двое мальчишек лет пяти-шести кидали камни в ржавый лист железа, скрывающий вход в белую бетонную избушку-бомбоубежище.

«Будто и не случилось ничего», — подумал Федор Иванович, оглядывая двор. Горка, качели, карусель, приоткрытая дверь кухни детсада… И вновь три окна со светло-зелеными рамами на втором этаже.

— Как вы там? — шепотом спросил дворник.

Окна молчали.

За три месяца до этого.

Макс уселся на пуфик, прислонился спиной к стене и вытянул ноги.

«Сколько там у нас натикало?» — подумал он, залезая в карман куртки.

Достав мобильник, он пару секунд вглядывался в темный экранчик, затем нахмурился и убрал телефон.

«Совсем батарея дохлая стала. Стипендию получу — и надо новый аппарат покупать», — решил Серов и огляделся.

В коридоре поликлиники было на удивление немноголюдно. Только у соседнего кабинета сидели три старушки и с видом светских тусовщиц азартно перемывали кости врачам, политикам, артистам и соседям.

Макс усмехнулся и закинул ногу на ногу, наблюдая за бабками. Он давно заметил, что они ходят по поликлиникам не столько лечиться, сколько поболтать. В этих стенах старушки полноправные хозяева: чуть что не так — сразу скандал.

Поэтому Серов старался как можно реже бегать по врачам. Но на сей раз без помощи было не обойтись.

За каким только чертом он потащился со Жгутом в чебуречную? Знал ведь, что дрянь, которую там лепят, могут переварить только бомжи да такие скупердяи, как одногруппник Сева Жгутов. Знал, но все равно пошел — до следующей пары оставалось сорок минут, желудок слипался от голода, а на обед в студенческой кафешке не хватало.

Чебуреки взбунтовались через несколько часов. Полночи Макс простоял на четвереньках перед унитазом, наутро поднялась температура, и пришлось вызывать врача. Неделю он провалялся дома, хлебая бульон и слушая обиженное бурчание желудка.

Но молодой организм быстро шел на поправку, и сейчас Серов ждал участковую. Оставалось лишь заверить, что все отлично, что больше никаких чебуреков сомнительного происхождения и качества он пробовать не будет, — и можно возвращаться к учебе.

«А наверстывать придется дай боже», — размышлял Макс, барабаня пальцами по бордовому дерматину пуфика. Он уже представлял кровожадный взгляд госпожи Бужинской — заведующей кафедрой живописи, имеющей поразительное сходство с обиженным жизнью бульдогом. Да, работой она завалит по уши, стерва такая!

Справа послышался металлический лязг. Макс обернулся и увидел в конце коридора высокую, чуть ссутуленную фигуру в мятом синем халате. Штанины широких коричневых брюк были подвернуты, но все равно подметали пол, наполовину скрывая розовые шлепанцы. Уборщик стоял к Серову спиной, и тот видел давно не мытые, седеющие волосы, собранные в хвост.

«Странный тип, — подумал Макс. — Вон какой здоровый, устроился бы грузчиком. Все лучше, чем полы в поликлинике мыть».

Уборщик окунул швабру в ведро и стал ворочать белой пластиковой ручкой, будто что-то размешивал. Макс с любопытством разглядывал «странного типа», прикидывая, сколько тому лет.

«Наверное, около пятидесяти», — наконец решил он.

Швабра замерла. Уборщик обхватил ее обеими руками, приподнял и замер, ожидая пока стечет вода. Так он стоял не меньше минуты. Вода журчала, заглушая голоса бабулек, а уборщик неподвижно держал швабру на весу. Потом отодвинул ведро ногой, отчего часть воды выплеснулась на линолеум, со шлепком припечатал тряпку к полу и стал возить ей, отшагивая назад. Изредка он останавливался и поддергивал штанины. Но стоило ему сделать несколько шагов, как те вновь волочились по полу.

Продвигался уборщик очень быстро. Похоже, его не волновало, что возле стен линолеум так и остается сухим. Вскоре он уже елозил тряпкой около бабулек. Те время от времени бросали в его сторону сердитые взгляды.

От запаха хлорки защекотало в носу. Макс не удержался и чихнул. Старушки прекратили трескотню и уставились на него. Потом, решив, что нового повода посудачить не представилось, но для приличия все равно покачав головами, отвернулись и вновь взялись за врачей, политиков, артистов и соседей.

Усмехнувшись, Макс отвел от старушек взгляд. И вздрогнул, встретившись глазами с уборщиком. Тот смотрел на Серова, позабыв, казалось, и о швабре, и о ведре, и о половине невымытого коридора.

«Чего он так уставился?» — насторожился Макс, изучая узкое и скуластое лицо с заросшими седеющей щетиной щеками.

Глаза в красных прожилках недобро поблескивали и не отрывались от Макса, брови чуть заметно ходили вверх-вниз. Уборщик сглотнул, отчего кадык медленно шевельнулся, потом словно бы спохватился, опустил голову и отвернулся. Но прежде чем взяться за швабру, вновь посмотрел через плечо.

Его движения стали еще торопливее. Тряпка так и моталась влево-вправо. Макс недоуменно глядел то на нее, то на уборщика. Ему вдруг подумалось, что тот хочет как можно быстрее поравняться с ним. Интересно, для чего? Еще раз посмотреть? И что тогда?

«Скорее бы участковая появилась! — подумал Макс, не отрывая настороженного взгляда от фигуры в синем халате. — Чтобы я еще раз в эту поликлинику сунулся!»

В памяти всплыла чебуречная — пропахший пивом зал с большими окнами в металлических рамах, затоптанным кафельным полом и десятком круглых одноногих столиков по грудь. Жгут с довольной физиономией и набитым ртом держит в блестящих от жира пальцах надкушенный чебурек — светло-коричневый кокон из теста с торчащим куском серого мяса. Очень похожего на тряпку, которая сейчас снует по коридору.

Макса затошнило. Он сглотнул и глянул на типа со шваброй. Страшно подумать, как тот повел бы себя, если бы Серов не выдержал и наблевал посреди коридора.

Воображение разыгралось. Макс представил, как уборщик замирает. Медленно разворачивается. Смотрит на лужу желтой дряни. Ноздри со свистом втягивают воздух. Дыхание учащается, брови ползут вверх. Из груди вырывается глухой рык. Наконец уборщик бросает швабру, кидается на Макса и начинает душить.

«Бр-р-р! Что за дурь?!» — Серов встряхнулся и замер.

Уборщик стоял напротив и не сводил с Макса глаз. Швабра замерла в руках, пальцы — длинные и тонкие — с паучьим проворством бегали по белой пластиковой ручке. Казалось, он играет на кларнете или саксофоне. Макс заметил, что на правой руке уборщика не хватает безымянного пальца.

Грудь сдавило. Макс понял, что задержал дыхание и воздух закончился. Он как можно тише выдохнул и засунул руки глубже в карманы. Серову не хотелось, чтобы тип со шваброй видел, как они дрожат.

Тот по-прежнему рассматривал его. Тонкие бескровные губы тронула едва заметная улыбка.

— Фантазия у тебя богатая, — прошептал уборщик, прищурившись. — Но я еще не настолько сошел с ума, чтобы душить кого-то посреди коридора. К тому же, ты мне еще пригодишься.

Он продолжал изучать Макса… с какой-то голодной жадностью. Точно так же придурок Жгутов смотрел на свой надкушенный чебурек.