Опять эти чебуреки, чтоб им второй раз протухнуть!

— Ну-ну, не надо злиться! — уборщик улыбнулся и отступил.

Он покрепче ухватил швабру и снова стал протирать полы, изредка поглядывая на Макса и усмехаясь.

— Серов, ты ко мне?

Макс и не заметил, как появилась участковая Ирина Сергеевна. С неизменной иссиня-черной трехэтажной прической, в круглых, посаженных на кончик длинного носа очках, она строго глядела на парня, стоя на пороге кабинета.

— Я?.. А-а?.. Да! — проблеял тот и поднялся с пуфика.

Врачиха недовольно посмотрела на Макса, пропустила в кабинет и закрыла дверь. Устроилась за столом, раскрыла карточку и стала писать.

Макс присел на кушетку, чувствуя, что испуг понемногу слабеет.

«Там в коридоре просто старый псих, с которым давно никто не общался, — размышлял Серов. — Вот он и пялился на меня. Но с другой стороны… Откуда он узнал, о чем я подумал?»

— Чувствуешь себя хорошо? — пробубнила участковая, не переставая писать. Ручка с синим колпачком так и плясала в пухлой руке.

— Да, все нормально, — отозвался Макс, разглядывая в окне кусок пасмурного весеннего неба.

За дверью снова лязгнуло ведро, и он представил высокую фигуру в синем халате. Уборщик энергично работал шваброй и ухмылялся, бросая частые взгляды на дверь, за которой скрылся Макс.

Как он сказал? «Ты мне еще пригодишься»? И что это значит?

Додумать не дала Ирина Сергеевна. Закончив писать, она довольно выдохнула и закрыла карточку.

— Хорошо. Иди и больше не ешь всякую дрянь. А то в больницу попасть недолго! — врачиха исподлобья посмотрела на Макса. — Считай, в этот раз легко отделался!

Макс кивнул, встал с кушетки. Взял больничный лист и направился к выходу, но у дверей остановился. В коридоре ведь этот ненормальный со шваброй. И идти придется мимо него.

— Ну? Чего ты? Свободен! — слова участковой подтолкнули в спину, и Макс вышел.

Бабульки по-прежнему кудахтали, азартно жестикулируя. Рядом появилась разукрашенная дамочка. Уборщика не было.

«Наверное, на третий этаж пошел, — догадался Макс. — Вот и отлично».

Приободрившись, он миновал коридор и вышел на лестницу. Ступеньки торопливо проносились под ногами, Макс преодолел два пролета и оказался на первом этаже. Осталось свернуть за угол — и вот он, выход.

«Ну? И стоило психовать?» — с веселым укором спросил себя Макс.

Он повернул и не успел затормозить. Фигура в синем халате словно выросла на пути. Налетев на уборщика, Макс охнул и задел ведро. Мутная вода окатила джинсы, выплеснулась на пол. Чертыхнувшись, Макс отскочил, растерянно глядя на лужу.

— Ничего-ничего! — торопливо заговорил уборщик, хватая его за руки. — Прости, это я виноват! Не следовало так торопиться!

Едва он договорил, правое запястье полыхнуло болью. Макс вскрикнул, вырвался и уставился на руку. Длинный прямой порез, на том самом месте, по которому самоубийцы чиркают бритвой, сочился кровью. Несколько капель устремились вниз, оставляя глянцевые темно-красные дорожки.

— Черт! Прости, пожалуйста! Я иногда такой неловкий! — уборщик сцапал руку Макса и стал разглядывать. — Но ничего страшного. Сейчас я вытру кровь, у меня есть платок. Не переживай, все будет в порядке!

Рука, сжимавшая запястье, задрожала. Кусая губы, уборщик нырнул в карман брюк и достал клетчатый сине-белый платок. Макс перехватил его взгляд и содрогнулся. Уборщик смотрел на порез с жадностью, будто кладоискатель, дорвавшийся до тайника.

— Нет! Не надо! — запротестовал Макс, пытаясь высвободить руку.

Но уборщик сжал ее, будто клещами.

— Сейчас все будет нормально! Я только вытру кровь! — раздельно, шепотом твердил он, прикладывая платок к порезу. — Вот и готово. Видишь, совсем не больно!

Отняв платок от запястья, уборщик поспешно спрятал его в карман — Макс лишь мельком увидел красную кляксу. Схватил швабру, ведро и бросился по коридору. Отойдя метров на пять, он обернулся, и Серову показалось, что на бледном худом лице появилась довольная улыбка.

Макс перевел изумленный взгляд на руку. Кровь маленькими каплями срывалась с запястья, и те бесшумно падали на пол. Не отрывая глаз от пореза, позабыв, что кругом полно врачей, он направился к выходу. Ноги слушались плохо, но Макс добрел до двери, толкнул плечом так, что та грохнула о стену, и вышел на крыльцо.

Холодный сырой воздух освежил голову. Макс осторожно спустился с покрытых слякотью ступенек и чуть ли не бегом рванул домой.

Никогда город не казался таким серым. Конечно, ранняя весна любит обесцвечивать. Черный от автомобильных выхлопов снег превращается в месиво. Голые деревья кажутся мертвыми. Кое-где проглядывает земля, покрытая сгнившей за зиму прошлогодней листвой. У водосточных труб холодно поблескивают осколки сосулек.

Макс вспомнил, как лет шесть назад вместе с пацанами обожал пинать водосточные трубы. Когда оттуда с барабанной дробью высыпались льдинки, братва мерзкими ломкими голосами орала: «Джек-пот!» А если кто-нибудь делал замечание, подростки разбегались. Оглядываясь, матерясь, показывая обидчику средний палец…

Серов несся вперед, совсем, как тогда. Слякоть вылетала из-под ботинок, облепляла джинсы. Прохожие казались тенями, улица с киосками, машинами и трамваями — изображением на гигантском экране.

«Еще два перекрестка — и вот он, мой двор», — задыхаясь, подумал Макс.

Грудь болела, словно легкие терли наждаком. Снова захотелось покурить, хотя последний «бычок» Макс выкинул в тринадцать лет.

Тот день живой картинкой встал перед глазами. В комнате полно народу, все приходят проститься с отцом. Тот неподвижно лежит в деревянном ящике, обитом красной тканью. А длинный подросток с прыщами на носу, щеках и лбу прячется на балконе, давясь дымом и слезами.

Светофор загорелся красным, и Макс едва успел затормозить. Правую руку он все еще держал перед собой, и кровь оставляла на слякоти маленькие темные кругляшки.

«Давай уже, а?!» — торопил Макс светофор, переступая с ноги на ногу.

Через пару минут он нырнул в облезлую, исписанную похабщиной арку, миновал два подъезда и взбежал на крыльцо. Рванул дверь, поднялся на второй этаж и ворвался в квартиру. В ботинках и куртке добежал до ванной, открыл кран и сунул руку под струю.

Порозовевший поток стекал по стенке ванны, Макс выравнивал дыхание и пытался понять, что произошло.

«Вляпался! — думал он. — Как этот псих сказал? Иногда он бывает таким неловким? Как же! Наоборот — он тот еще ловкач! Наверняка лезвие в рукаве держал, фокусник чертов! Тварь! Надо было ему прямо там зубы выбить! — Макс почувствовал, что злость стала вытеснять испуг. — Но вопрос в другом: зачем ему все это? Он сказал, что я ему еще пригожусь. Как?»

На это Макс ответить не мог. В голову лезли самые бредовые мысли.

«А если он какую-нибудь заразу в кровь занес?! — Серов вздрогнул и прислушался к себе. Вроде бы все нормально, только сердце колотится. Но это обычное дело после такой пробежки.

— Ерунда какая-то, — вполголоса сказал Макс. — Нужно просто забыть.

Он промокнул порез полотенцем, которое потом смял и бросил на корзину для грязной одежды. Прошел на кухню, открыл аптечку и взял пузырек с йодом.

«Никакой заразы этот урод не занес. Но прижечь все равно надо», — убеждал себя Макс, окуная в маленькую склянку спичку, обмотанную ваткой.

Вернувшись в ванную, он осторожно мазнул порез и оскалился, когда йод обжег запястье. Морщась, Макс обработал руку, подул на нее, глянул в большое прямоугольное зеркало над раковиной…

И снова почувствовал это.

Вскрикнув, он отшатнулся и задел стиральную машинку. Та громыхнула, пузырек упал и разбился с тихим звоном. Не замечая коричневой лужицы, Макс схватил заляпанное кровью полотенце, зажмурился и накинул на зеркало.

Несколько секунд он стоял, заглатывая воздух. Потом осторожно открыл глаза и увидел, что зеркало скрыто лишь наполовину. Руки тряслись, ноги подгибались, но Макс сделал несколько шагов и поправил полотенце. Развернувшись, он вылетел из ванной. Ворвался в зал, включил свет и грохнулся в кресло.