Мы закончили упражнение.

— Превосходно, Дэймон, — заключил наставник юноши. — Возможно, несколько слишком яростно, но, тем не менее, превосходно. Попробуем снова? К бою, раб!

Учитель фехтования проводил большую часть времени, восхваляя достоинства своего ученика, и почти не делал осмысленных замечаний. За несколько часов тренировки он ничем не показал, что заметил явную слабину, столь очевидную для меня.

К тому времени, как мы сделали полуденную передышку, уоргрив почти не вспотел. Я дошел до бочонка с водой, жадно глотнув воздуха лишь тогда, когда повернулся спиной, и ненароком прислонился к стене, пока пил, как будто мои ноющие плечи вовсе не нуждались в опоре.

— К бою, раб!

Я вернулся на середину площадки. Солнце било по голове и плечам, словно молот Арота, лейранского бога, который сам выковал себе оружие для битвы с хаосом. Мне нужно было действовать. Я ушел от удара, который едва не лишил меня волос, оставшихся после того, как смотритель обкорнал меня, и сделал широкий разворот, который привел меня ближе к учителю фехтования, стоящему в отдалении от моего противника. Я быстро хлопнул тыльной стороной ладони по губам. Наставник выглядел удивленным — такое поведение было необычным для середины поединка, — но поднял руку, остановив клинок уоргрива в неприятной близости от моей головы.

— Что тебе, пес? Ты ведь помнишь, что раб не может сдаться?

— Наставник, кто-то допустил ужасную ошибку. Вы не можете заставлять меня сражаться с этим юношей.

— Ошибка? — прорычал уоргрив, не позволив учителю вставить и слова. — Приносим нижайшие извинения! Если тебя неудачно подобрали, ты просто скорее умрешь. Я пожертвую для этого дневной тренировкой.

— Я не имел в виду, что меня переоценили. Мы, дар'нети, дорожим своей честью. Я поклялся биться на пределе возможностей, и так я и сделаю, но, когда меня ставят против начинающего, я считаю нужным предупредить. Если этот поединок продолжится, умрете вы.

Юноша рассмеялся.

— Начинающий? Я не проиграл ни одной схватки с тех пор, как меня преобразили.

— Охотно верю, но, бьюсь об заклад, вам не доводилось сражаться с тем, кто был в свое время учителем фехтования и видит изъяны в вашем образовании. Я убью вас прежде, чем ваш наставник досчитает до ста.

Он взревел и занес меч.

— Поднимай свое оружие, раб! Твое никчемное существование закончится здесь.

Наставник беспокойно потер подбородок. Если юному офицеру причинят вред, он сам вряд ли увидит следующий рассвет.

— Погоди, Дэймон… Скажи, раб, что ты заметил?

— Роковую ошибку. Если уоргрив согласится замереть неподвижно, когда я скажу «стоп», я покажу вам.

Эти двое обсудили мое предложение так, чтобы я не мог их слышать. В конце концов — крайне неохотно — уоргрив согласился. Моя репутация что-то значила. Итак, мы начали снова, и я вел его так, чтобы заставить раскрыться снова. Молясь, чтобы его любопытство перевесило гордость и упрямство, я крикнул:

— Стоп!

Острие моего меча замерло у его сонной артерии. Если бы он продолжил движение, оно прикончило бы его. Дэймон выглядел слишком мертвым даже для зида.

— И хотя мне приятно убивать зидов, я не могу драться с тем, кого так сильно переоценили, — сказал я медленно, с расстановкой, чтобы он не заметил, насколько тяжело я дышу, и опустил клинок.

— Я тебе покажу, кого здесь переоценили, ты, наглая свинья!

Он ринулся на меня. Я снова повел его и крикнул:

— Стоп!

Он не осмелился ослушаться. Его взгляд мог бы прожечь дыру в стальном доспехе. Острие моего меча снова оказалось в той же самой точке. Я порадовался, что Дэймон так великолепно вымуштрован.

— Ты должен показать ему этот прием, раб, — велел учитель. — Дэймон, прикажи рабу показать тебе прием. Тогда ты будешь неуязвим.

Я покачал головой.

— Ты смеешь отказывать мне? — взревел Дэймон, чьи глаза угрожающе пылали.

— Я могу показать вам этот прием, но вам еще далеко до неуязвимости. Вы — начинающий, блестящий, и все же начинающий, не более того. Я могу воспользоваться сотней других приемов, однако итог будет тем же.

Небольшое преувеличение, если честно, поскольку я едва мог поднять руки.

— Скорость и реакция не превзойдут умения. Отошлите меня назад и подберите нового противника, ближе себе по уровню.

От холодной ненависти во взгляде зида мне стало не по себе.

— Сегодня я отправлю тебя назад… но только сегодня. Я поговорю с генсеем, — он ухмыльнулся и коснулся моего ошейника, — однако тебе лучше научиться следить за своим дерзким языком. Ты всего лишь ходячий труп и всегда им останешься. Я прав?

Скорчившись в грязи и выворачиваясь наизнанку, я кивнул. Этого я забыть не смогу.

На следующий день меня известили, что я займу место наставника уоргрива Дэймона. Однако меня не освободят из клетки и не подвергнут чарам принуждения, как можно было бы ожидать, поскольку я продолжу участвовать в поединках, которых потребует надсмотрщик Зев'На. Видимо, на моем долгожительстве нажился не один только лекарь Гораг.

И хотя я не знал, к чему может привести такая перемена, она подарила мне проблеск надежды. От меня требовалось большую часть дня находиться не в загоне, а привязанным на главной тренировочной площадке крепости в ожидании уоргрива. Дэймон тренировался около четырех часов ежедневно, иногда — утром, иногда — днем или вечером, и все это время я не мог позволить себе думать о чем-либо другом. Однако в остальное время, если у меня не был назначен поединок, я мог наблюдать за передвижениями крепостных, рабов и зидов всех рангов. Тренировочная площадка с трех сторон была окружена сплошными каменными стенами, с четвертой же открывалась на широкий конюшенный двор. Загон с рабами стоял позади двора, за кузницей и шорней. Иногда среди проходивших там могла оказаться и Сейри, но я сам себе не хотел признаваться в том, как я жаждал увидеть ее снова. Лучше было бы этого избежать.

Многие офицеры-зиды делили тренировочную площадку с уоргривом Дэймоном. Зная, что я являюсь наставником столь известного воина, они то и дело спрашивали у меня совета. Я заручился разрешением Дэймона, прежде чем отвечать им, но его это не волновало. Пару недель спустя у меня было несколько учеников, хотя уоргрив оставался основным.

Как-то раз в дневной солнцепек я съежился на крошечной полоске тени, до которой дотягивалась моя цепь. Какой-то воин — не из завсегдатаев — привел нового раба для тренировочного поединка. Я еще не слышал имени новичка, но помахал ему рукой, прежде чем он принялся за работу. Раб, невысокий, крепкий мужчина, улыбнулся и ответил тем же. Он был хорошим бойцом — лучшим, чем зид, однако тот оказался почти нечувствителен к ужасной жаре, а раб вскоре начал истекать потом. За время поединка лицо дар'нети побледнело. Во время каждого перерыва он утирал глаза, и я видел, как тяжелеют его руки, а дыхание становится все стесненнее.

Когда зид потребовал остановки, чтобы опробовать новый клинок, я вскочил на ноги и попросил разрешения говорить.

— Могу я предложить вам пару подсказок? Как вы знаете, я наставник уоргрива Дэймона.

Вызываться добровольцем было не в моих обычаях, но это могло дать рабу возможность передохнуть.

— Я не спрашиваю подсказок у рабов, — проворчал зид. — Дэймон — дурак, если думает, что раб может дать совет, заслуживающий внимания. Всем вам следует поотрезать языки.

Новый раб стоял в углу двора, борясь с тошнотой. Верный признак солнечного удара.

— Однако вы наклоняетесь слишком далеко вперед в любой стойке, теряя устойчивость и скорость ответных атак, — погрешность, которой я не ожидал от воина вашего ранга.

— Да как ты смеешь?!

Зида едва не хватил удар, он прекрасно сознавал, что я прав и что я объяснил это его противнику.

— Я покажу тебе, как я слаб! Дайте этой наглой твари клинок!

Я сделал глупость. Я провел непростое утро с Дэймоном, а за час до заката должен был состояться поединок с моим старым приятелем Габдилом. Собралась небольшая толпа зрителей — воинов и слуг. Все делали ставки, надзиратель Дэймона отвязал меня от стены и дал оружие, которое отверг воин. Мой противник расслышал споры заключающих пари, и лицо его побагровело.