Герик обнажил меч и воздел его высоко, пока тот не блеснул в слабом свете, сияя и переливаясь. Затем выпрямил спину и преклонил колено перед Парвеном, протягивая меч на раскрытых ладонях.

— И вы приносите этот обет по собственной воле? Герик кивнул.

— Да будет так, — заключил Парвен. Аметистовый луч упал на меч с его золотой маски.

Стальное лезвие начало сиять, все более и более ярким пурпуром, пока не утратило форму и не растеклось по рукам Герика. Тот не шевельнулся, пока расплавившийся меч не исчез, оставив после себя лишь зловоние горячего металла и сожженной плоти. Потом он поднялся, холодный и торжественный, напряженно вытянув руки вдоль тела.

Зиддари выступил вперед, заменив рослого лорда, и взглянул на Герика сверху вниз рубиновыми глазами.

— Вы познаете цену вашей силы, юный принц. Она не так уж высока. По крайней мере, не для той жизни, для которой вы рождены. Вы уже не тот сопливый ребенок, которого я встретил совсем в другом месте. Вы познали кровь и боль так, как никогда не узнал бы он. Вы познали силу, которой он никогда не смог бы коснуться, и все то, что делало его слабым, укрепило вас. Настало время проститься с этим ребенком. Вы согласны?

Герик закрыл глаза и склонил голову, и Зиддари положил руки на его сияющие рыжие волосы.

— Итак, я забираю у вас имя, данное вам в этот день двенадцать лет назад, и оковы, которыми оно связало вашу свободу. Отныне не остановит вас его приказ, и, произнесенное, оно ничуть не затронет вас. Отныне это горькое наследие не будет порабощать вас, а станет казаться историей о ком-то другом, оставленном далеко позади и недостойном даже лизать ваши сапоги. Сила и мудрость, взращенные в вас, и страдания, закалившие вас, — вот все, что останется вам от него. Отныне вы — Диете, Разрушитель, четвертый лорд Зев'На.

Зиддари поднял руки, Герик посмотрел вверх, и он уже не был прежним. Изящество юности в его чертах, уже погрубевших от солнца и пустыни, обрело каменную резкость. Отныне я не видела мальчика, кричавшего мне, чтобы я бежала, и боявшегося посмотреть мне в глаза, словно извиняясь за то, что потерял душу. Он больше не был мальчиком.

— Теперь, — продолжила Нотоль, — прими наш величайший дар ко дню своего рождения, ко дню, когда ты занимаешь свое место среди сильных мира сего.

Трое собрались вокруг Герика. Приглушенный шум на грани слышимости резал уши. Над светящимся синим кругом на полу появилось кольцо из тусклой латуни, выше человеческого роста. Подвешенное в воздухе, оно начало вращаться, притягивая желтый свет фонарей и разноцветные блики глаз лордов.

— В последние дни вы испробовали воды тьмы, но сегодня вы погрузитесь в них, искупаетесь в них, очиститесь от того, что помешало бы полнейшему раскрытию вашей силы. Шагните в сферу, раскройтесь и наполните себя тем, что найдете там. Этими силами, вместе с нашими и вашими собственными, вы необратимо изменитесь. Желаете ли вы этого?

Герик кивнул еще раз.

— Тогда войдите и потребуйте то, что принадлежит вам по праву рождения.

Без колебаний Герик шагнул в сферу, свитую из красного, зеленого и пурпурного света. Его размытые очертания были видны в ней, руки и ноги простерлись в стороны, а лицо запрокинулось, словно он готовился обнять то, что ждало его.

— Любимый сын мой, не делай этого! — закричала я. — Держись за то, что ты есть. Нет ничего необратимого. Ты не такой, как они. Ты благословен и любим с первого же мгновения, когда твой отец, и я узнали о тебе. Тобой дорожил мой брат, взрастивший тебя, как собственного сына. И твоя дорогая Люси — подумай, как боялась она той лжи, которую весь мир твердил про тех, кто обладает твоим даром, но она осталась с тобой, потому что ты был так дорог ей. Однажды ты снова узнаешь об этом. Ты не должен забыть…

И, борясь с горем и отчаянием, я повторила ему долгую историю, которую записала за последние дни, не веря, что он слышит меня или что это может что-нибудь изменить, но лишь потому, что я не могла молча наблюдать за этим ужасом.

Казалось, минула целая жизнь, прежде чем он вышел из светящейся сферы и сразу же был заключен в удушающие объятия Троих. Нотоль набросила ему на плечи черное одеяние, такое же, как у остальных лордов. Он закрывал руками лицо, пока они вели его к четвертому трону на помосте. Зиддари и Нотоль встали с обеих сторон от него и мягко отвели его руки, открывая глаза. Это были два черных отверстия, зияющих пустотой.

Парвен подошел сзади и, пока Нотоль и Зиддари удерживали руки Герика, положил поверх ужасных черных дыр в лице моего сына золотую маску. Ему достались бриллианты, сияющие, холодные, голубовато-белые камни, которые никогда не смогут выразить ни страха, ни гнева, ни любви. Я не слышала, что шептал Парвен, пробегая пальцами по краям маски, но когда сверкающий металл растекся по бровям и скулам, соединяясь с плотью, я упала на колени и горько зарыдала.

— Юный лорд Диете, мы приветствуем тебя среди нас, — произнесла Нотоль. — Мы стары, но ты дашь нам новую жизнь.

— Ты искупался в величии тьмы, пожертвовав несовершенным зрением своего народа ради истинного прозрения твоих братьев и сестры.

— Ты оставил свои прошлые привязанности тому ребенку, которым был прежде, и испил вина бессмертия.

— Отныне мы — Четверо, и никто из живущих не может этого изменить.

Вращающееся кольцо исчезло. Лорды по очереди брали руки Герика и целовали их, поздравляя его и друг друга.

— Теперь одна маленькая деталь, прежде чем мы пригласим наших друзей дар'нети, — заметил Зиддари. — Еще не пришло время показываться им в вашем новом воплощении. Вы должны принять образ того, кого они ожидают встретить. Если вам нужно руководство…

— Мне ничего не нужно.

Слова Герика были тихи и суровы. Слышать из-под золотой маски знакомый голос, лишь недавно ставший глубже от приближающейся зрелости, было не чем иным, как еще одной гранью кошмара.

— Тогда мы оставим вас с вашими гостями. Наши союзники откроют портал, чтобы привести их сюда.

— А что насчет моих слуг? Они спят, как я и сказал?

— Пусть они вас не беспокоят, юный лорд. Все они мертвы.

— Мертвы? Но я сказал…

— Вы сказали, что, возможно, пожелаете их убить. Мы с этим согласились. И так и поступили.

Трое лордов исчезли, оставив после себя эхо чистейшей ненависти и вожделения.

Только один трон по-прежнему был занят. Герик сидел, недвижный и молчаливый, положив локти на подлокотники и сжав кулаки.

Что можно сказать собственному ребенку, столь разительно преобразившемуся? Как советовать юноше, который стоит на грани разрушения последних равновесия и надежды, что еще остались в мире? Услышит ли он меня сейчас, когда ушли остальные? Я никогда не думала, что мне снова позволят поговорить с Гериком, и все же возможность была, а я и понятия не имела, с чего начать.

— Что теперь? — вот и все, что я смогла выдавить. Его мысли, очевидно, были далеко.

— Ты что-то сказала?

— Что теперь будет?

— Тебя отдадут дар'нети, как мы и обещали. Больше тебя ничего не касается.

Какой маленькой искорки достаточно для пожара.

— Не говори со мной словами Дарзида! Кончики его пальцев пробежались по подлокотнику.

— Чьими словами мне говорить, если не лордов? Я един с ними.

— Собственными. Они не отняли у тебя разума. Думай. Действуй. Сам владей собственной жизнью.

— Ты ничего не знаешь.

— Герик, ты должен выслушать…

— Я не стану слушать тебя.

Он вскочил с трона и обогнул его, вцепившись в черный камень спинки. Его неугомонные руки начали выбивать безумный ритм по камню.

— Ты полна несносного шума. Все, чего я хочу, — это чтобы ты замолчала. Меня зовут лорд Диете, и ты будешь оказывать мне положенное уважение, или я сам научу тебя этому. Я отправлю тебя туда, где тебя нашли.

— И где же это было? Ты хоть знаешь?

— В услужении, соответствующем твоим убогим способностям. Ты для меня ничто. Слуги для меня ничто. Даже если все они умрут, это не будет иметь значения.