Мой отец унаследовал титул барона и регалии правителя от своего отца, Бертранда. Наследование было подтверждено указом Дагоберта, короля Валлеора.

Эти имена ничего мне не говорят. Разве ваш отец — не Д'Март? Барон Мэндийский — это другое имя Д'Марта?

Д'Март — мой отец. Д'Март и барон Мэндийский — не один и тот же человек.

Это безумие. Как у вас может быть два отца?

И этот вопрос, разумеется, вверг меня в привычное балансирование на краю пропасти.

Да спасут меня боги, я не знаю, как это оказалось возможным.

Так вы Наследник или нет?

Я — истинный Наследник Д'Арната.

«Держись, держись за эту мысль, — велел я себе, — пока трещины, раскалывающие твое мироздание, не исчезнут».

Снова и снова допрашивала она меня, вытягивая все, что я знал о своих двух жизнях, о Наставниках, о работе Дассина, о его убийстве. Она постоянно возвращалась в своих вопросах к тайнам, о которых я ничего не знал, и к тому, что я сделал в мире людей, чтобы сохранить Мост, — чего я не мог вспомнить, а еще к тому, как я поверил, будто являюсь двумя людьми сразу. Каждый раз она подталкивала меня к краю пропасти, мне хотелось закричать, чтобы она остановилась прежде, чем я сойду с ума.

Итак, вы и в самом деле не знаете, как и когда вы — этот самый Кейрон из Авонара, Изгнанник, — впервые встретились с Дассином?

Нет.

Возможно, Дассин смог пересечь Мост, чтобы разыскать вас? Поразительно, что вы этого не знаете. Возможно, настоящий Д'Натель был убит четыре месяца назад, а Дассин подменил его разум самозванцем… Нет, я бы заметила. Вероятно, вы все же Д'Натель, но совершенно безумный.

— Пламя хаоса! — вслух выругалась она, пинком отшвырнула корзинку ветвей чиллии и села, уставившись сверху вниз на меня и рассыпавшиеся неопрятной кучей сухую кору, листья и прутья. — Это невыносимо! А все этот монстр с его «сведениями, не подлежащими разглашению»!

Пока я сидел, словно пьяный, оцепеневший, на грани безумия, она размахивала руками и вопила на меня, словно я был еще и кем-то третьим, кто мог бы понять ее гнев.

— Он думает, он может оттереть меня от этой заварушки с ребенком, и каждый раз, когда я, казалось бы, опережаю его, он смеется надо мной. Мне посчастливилось узнать о его встрече с Дассином, но я пришла слишком поздно, чтобы услышать хоть что-нибудь стоящее. А теперь, когда мне представилась возможность играть с ним на равных, я обнаруживаю, что моя добыча — безумец, который считает себя двумя людьми сразу и не может ничего мне сказать о мальчике и о том, кого называют Дарзидом, и зачем эти двое так торопятся в Зев'На. И единственный способ выяснить правду — это попросить помощи у того, кого я ненавижу! Проклятье!

Ее гнев утих до неразборчивого бормотания, она снова рухнула в кресло, выудив из стоящей на столе чаши с камнями для призыва маленький окатыш синего цвета. Глаза ее сверкнули, Мадьялар пробормотала слово, сжала пальцы и бросила камень в огонь, где он раскололся, рассыпался прахом и исчез. Тогда она швырнула чашу через всю комнату, раздался грохот бьющегося стекла, и камешки россыпью раскатились по плитам пола. Последнее отнюдь не являлось частью чар призывания. Постукивая пальцами по столу, она смотрела на меня через редеющую дымку, словно это я устроил весь этот бардак. Потом Мадьялар швырнула в огонь еще одну горсть серого порошка и помахала рукой, направляя дым в мою сторону.

— Небольшая задержка, — кисло процедила она, — будьте уверены, он скоро объявится.

Очень медленно мое затуманенное сознание воспринимало сложные повороты ее монолога. Но все же справилось, так что к тому времени, как появился ее ухмыляющийся коллега-соперник, я уже понял, что это Экзегет.

Найдется ли в мире еще один такой глупец? Если б я мог что-то чувствовать, я бы ужаснулся. Открыть свой разум Экзегету… Три суровых года в детстве я противостоял ему, а теперь, всего лишь за час, отдал ему власть над собой, которой он всегда так жаждал.

— Затруднение, говорите? Единственный Наставник, отважившийся провести испытание Наследника, — ничего другого я и не ожидал.

Злорадство — не будет преувеличением так описать его поведение.

Мадьялар шипела как кошка, но моя загадка самым очевидным образом вынуждала ее сотрудничать с Экзегетом.

— Я еще не встречала того, кто мог бы лгать под воздействием манглита, но его ответы совершенно невероятны.

— Что такого невероятного он сообщил?

— Что он — это два человека сразу: Д'Натель и Изгнанник!

— Длань Вазрина… — тихо протянул Экзегет.

Никогда, насколько мне известно, он не терял самообладания настолько, чтобы божиться, пусть даже в столь мягкой форме.

Итак, все началось сначала. Экзегет оказался несоизмеримо более проницательным и дотошным дознавателем и, побывав моим Наставником, знал, как проникнуть в самую глубь и затронуть самые личные уголки сознания… но лишь Д'Нателя. Кейрона он не знал вовсе.

К тому времени, как он закончил, я наполовину потерял способность воспринимать действительность, улавливая лишь жалкие обрывки их рассуждений. У Мадьялар и Экзегета была некая договоренность с лордами Зев'На. Мальчик каким-то образом нарушил равновесие. Что-то из того, что я рассказал Экзегету, прояснило для него, почему этот ребенок так важен. Мадьялар жаждала выяснить, в чем же дело, и я сам тоже, но сон одолел меня прежде, чем я это услышал.

Какой бы ни была причина — возможно, в обмен на знание об этом его открытии, — но Мадьялар отдала меня на попечение Экзегету. Я боролся с отупением и тошнотой, вызванными манглитом, дымом и желчью самообвинения, пока меня то ли несли, то ли волокли по переходам и по холодному свежему воздуху. Наконец меня свалили на слишком для меня короткий тюфяк. Один лишь затуманенный взгляд подсказал мне, что я лежу в той же самой комнате, где спал все три самых проклятых года моего мрачного детства. Жилище Экзегета в Доме Наставников дар'нети. Когда же я уже проваливался в беспамятство, тихий недобрый голос прозвучал в моей голове.

Хорошего сна, государь мой принц. Он вам необходим.

Постель была словно каменная, а я лежал, запутавшись в удушливом узле из одежды и одеял, хотя совершенно не собирался шевелиться. Если б я лежал очень спокойно, эти легкие уколы надвигающегося бодрствования снова утонули бы в забытье, и я смог бы проспать целый день. В голове вспыхнуло тревожное понимание, что скоро Дассин начнет трясти меня за плечо, но даже после того, как я отогнал от себя эту мысль, его имя, произнесенное шепотом в моей голове, выдернуло меня из обители снов в царство яви. Дассин уже неделю как мертв. Но в комнате со мной находился кто-то еще. Я чувствовал его дыхание, его пульс, его слабое тепло и колебания воздуха, говорившие мне о его присутствии.

— Давай, давай, Д'Натель, ты слишком большой, чтобы прятаться от меня и дальше. У тебя это никогда толком не получалось.

Был ли мое забытье следствием его чар?

— Скорее, это последствия сеннетара. Вы можете двигаться и говорить, если пожелаете. Тем не менее, простите мне, если я продолжу слегка присматривать за вашими мыслями. Вашим первым побуждением всегда было насилие.

У него был такой вид, словно он жевал крапиву.

Я сел. Человек с пухлыми щеками и редеющими волосами сидел в маленьком, единственном в этой пустой комнате кресле. Подбородок его покоился на одной из превосходно ухоженных рук, он улыбался, но выражение его лица было столь же радостным, сколь уютной была комната.

— Кто бы мог подумать, что мы снова будем вместе? — спросил он. — Впрочем, вы вовсе не тот, кого я знал, — неисправимое маленькое чудовище, презиравшее самое блистательное наследие в истории обоих миров. Вы теперь кто-то совершенно другой.

— Этот ребенок все еще жив во мне, и я помню каждую минуту, которую он провел под вашей опекой.

— Как вы можете быть уверенным, что память, которую вернул вам Дассин, точна? Возможно, он окрасил то, что дал вам, своим видением мира и меня.