Я молчала, пока он не закончил осматриваться и не остановился возле металлической коробки, которая покоилась в нише рядом со мной. Он быстро взглянул на меня.

— Хочешь взглянуть, что там? — Я с трудом удерживала улыбку.

Он молча пожал плечами и отступил на несколько шагов назад.

— Последние несколько дней ты интересовался, чем я занимаюсь.

Он покраснел, но убегать не стал. Я открыла коробку и вытащила наружу матерчатый сверток.

— Когда я была маленькой и хотела побыть одна, я часто приходила сюда, наверх. Мне не хотелось, чтобы кто-нибудь выследил меня, когда я хожу через потайную дверь, так что я хранила здесь коробку с припасами — железную, иначе до них могли бы добраться мыши. Я воображала себя хозяйкой замка, и мне требовалось достаточно еды, чтобы продержаться, пока меня не спасут. Кстати, для того и строился этот тайник. Прежде в потайной комнате хранилась охапка дров, чтобы можно было разжечь сигнальный огонь и известить войска герцога, что выжившие ждут их помощи.

Я достала из свертка два яблока, ломоть сухого хлеба, головку сыра и положила рядом. Из другого появились фляга с вином и две кружки, плотно свернутая шаль, плащ, три свечи, огниво с кремнем и книга.

— Хорошо, когда есть что-нибудь мягкое, на чем удобно сидеть и на что опереться. Ветер тут не утихает, так что на закате, даже летом, можно замерзнуть. Но здешние звезды стоят того, чтобы потерпеть. Вот и все, что лежало в моей коробке. Многие вещи, которые кажутся таинственными и пугающими, на деле оказываются вполне обыденными.

Мальчик прищурился, ожидая продолжения. Я откупорила флягу, подложила свернутый плащ под спину и взяла книгу.

— Угощайся, если хочешь, — предложила я и принялась читать.

Спустя несколько мгновений Герик повернулся на каблуках и сбежал вниз по лестнице. Не стоило ожидать, что он что-нибудь скажет.

Еще несколько дней Герик продолжал следить за мной, но делал это гораздо незаметнее и осторожнее. Меня это вполне устраивало, так как его осмотрительность означала, что он все еще заинтересован, а значит, оставалась, хоть и небольшая, надежда на то, что мой план увенчается успехом. Как-то раз, далеко за полдень, снова взбираясь по башенной лестнице и миновав пыльную тряпку на площадке, я сказала:

— Если пойдешь со мной, я покажу тебе, как открывается дверь. Тогда ты сам сможешь ходить туда, когда захочешь.

Он не ответил, но, когда я добралась до восьмой ступеньки после третьего лестничного пролета, мальчик стоял рядом со мной. Не говоря ни слова, я показала, как повернуть голову горгульи и надавить на нужное место. Открыв дверь, я захлопнула ее снова и дала Герику попробовать. Он немного повозился с тугим неподатливым механизмом, но я не стала предлагать помощь. Когда ему удалось открыть дверь, я кивнула, отмечая его успех, и ступила на внутреннюю лестницу.

— Можешь подняться тоже, если хочешь. Я тебя не побеспокою.

Он спокойно стоял позади меня, а потом примостился в другом просвете между зубцами, в то время как я снова взялась за чтение. Я налила себе вина, но ему предлагать не стала и не попыталась завязать разговор. Где-то после часа попыток сделать вид, что он не наблюдает за мной, Герик ушел.

После этого случая я поднималась на северо-западную башню раз в несколько дней, то и дело, сталкиваясь там с Гериком. Я всегда осведомлялась, не будет ли он против моего присутствия. Он отрицательно качал головой, но неизменно уходил в течение получаса. Если бы я не слышала, как он разговаривает, в день моего приезда в Комигор, я бы подумала, что мальчик нем.

Каждое утро он тренировался с керотеанским учителем на фехтовальном дворе. Хотя Герик упорно старался, у него не очень хорошо получалось. Он был не слишком-то физически развит, а выпады его оказывались скорее пылкими, нежели действенными. Но он был еще молод. Незнание языка тоже добавляло трудностей. Сначала керотеанец показывал движение, а потом все объяснения и тренировка сводились к размахиванию руками и топанью ногами.

Прошло еще три недели. Казалось, я не сдвинулась с места, но, по крайней мере, и ухудшений заметно не было. А потом однажды вечером я обнаружила, что документы на моем рабочем столе залиты чернилами. Ничего особенно важного там не было: я писала отцу моего друга Тенни, спрашивая совета по поводу крыш и кузниц; еще был список покупок для следующей поездки Нэнси в Грейстев да половина листка с наброском мелодии, которую я пыталась вспомнить. Но, разумеется, не ценность уничтоженного была настоящей мерой ущерба. И даже не вторжение в мои личные дела, поскольку я явно оставила себя открытой для удара. Я едва не рассмеялась, когда поняла, что же все-таки меня так сильно беспокоит: недостаток изобретательности этой выходки. Десятилетний мальчишка причислил меня к компании бесхребетных, слабохарактерных учителей и гувернеров. Весь мой ум не дал мне ни капли преимущества в его глазах. Я была оскорблена.

Вскоре я поймала себя на разрабатывании разнообразнейших планов, чтобы вытащить Герика из его скорлупы. Однажды, придя в башню, я принесла с собой небольшую деревянную коробочку, представлявшую собой игральную доску, в которой лежали крошечные шахматные фигурки. Я поинтересовалась у Герика, умеет ли он играть. Он кивнул, но со мной играть отказался. В другой раз я принесла свой нож. Бесспорно, ножи неудержимо притягательны для мальчишек, все еще упражняющихся с деревянным оружием. Я вырезала из полой тростинки дудочку, гордясь тем, что на ней можно было вполне сносно играть. Когда я предложила Герику показать, как сделать такую же, он неприязненно фыркнул:

— Ты злая, порочная женщина. Все это знают. Зачем ты здесь? Убирайся прочь!

По крайней мере, это свидетельствовало о том, что мое присутствие не лишает его дара речи.

В следующий раз я принесла охапку высокой луговой травы, и все послеполуденное время плела из нее фигурки зверушек, как меня учил мой друг Иона в Данфарри. Герик остался, прикидываясь, что стреляет из лука в птиц, и ушел только тогда, когда у меня закончилась вся трава. Я сочла это победой.

В итоге можно было сделать единственный вывод: мальчик не боялся меня. Хотя Герик все еще держался замкнуто, он просиживал на незащищенном от ветра парапете все послеполуденное время, отделенный от меня только костровищем или зубцом башенной стены. Он часами наблюдал за мной, пока я занималась своими делами, хотя и знал, что мне это прекрасно известно. Итак, если его молчание было вызвано не страхом, в который я якобы его повергаю, тогда Герик должен был иметь другую причину, осознанную и вполне определенную. Это заставило меня взглянуть на него по-новому. Что же побуждало ребенка к такому жесткому самоконтролю?

Я не в первый раз пожалела о том, что не способна прочесть мысли Герика, как это может народ Кейрона. Щепетильность удерживала дарнети от использования своей силы без позволения. Но, по-моему, загадка моего племянника вскорости заставила бы их поступиться этими принципами. Филомена не обращала внимания на попытки Герика избавиться от меня. Установившийся порядок ее вполне устраивал, как она сообщила мне. Ее никто больше не беспокоил нудными делами, в доме царило спокойствие, слуги были вышколены, еда — превосходна, и, что наиболее важно, близился День соглашения, когда серебро снова хлынет в комигорские сундуки.

— Тебя послали нам боги, Сейри, — сказала она мне однажды вечером после чтения. Она как раз закончила подробное перечисление последних жалоб Герика. — Я сказала ему, что он ведет себя как эгоистичный маленький поросенок.

— Скажи, Филомена, ты не думала, кому из друзей Томаса можно было бы доверить воспитание Герика?

— Конечно, думала. Но никто из тех, кого я знаю, не возьмется за него. Можно было ожидать, что кто-нибудь предложит это сам из дружеских чувств, но только капитан сказал, что готов заняться им. Этакий проныра!

— Капитан?

— Ты его знаешь. Дрессированный пес Томаса — капитан Дарзид.

Из самых глубин моей души поднялась волна ненависти к безупречно вышколенному придворному, неизменно являвшемуся мне на самых мрачных поворотах моей жизни. Арест и суд над Кейроном. Убийство моего сына. Дарзид преследовал принца-чародея, который свалился мне на голову в середине лета, и я верила, что именно он обрек на смерть Томаса, сделав его пешкой в войне между народом Кейрона и тремя колдунами, именующими себя лордами Зев'На.