Они в полном согласии проработали так все утро, обнаружили немало интересных бумаг, старое столовое серебро и залежи пыли. Однако ничего, представляющего интерес для исследований Клэр, найти не удалось.

— Пора бы сделать перерыв на ленч, — сказал наконец Роджер. Ему страшно не хотелось идти в дом и снова зависеть от милостей Фионы, но он чувствовал, что девушка тоже проголодалась.

— О'кей. Поедим и поработаем еще, если вы, конечно, не слишком устали. — Брианна встала и потянулась, поднятые вверх кулаки почти доставали до потолка старого гаража. Затем вытерла ладони о джинсы и нырнула в проход между коробками. — Эй! — Внезапно она резко остановилась у самой двери. Роджер, идущий следом, едва не налетел на нее.

— Что такое? — спросил он. — Еще одна крыса? — И с восхищением отметил, как солнечный луч высветил одну прядь из копны ее волос, засиявшую бронзой и золотом. Золотистый нимб пыли, вихрящейся над головой, и четкий профиль с длинным носом на фоне ясного неба — все это делало ее похожей на средневековую даму. Наша Леди Архивов…

— Нет! Смотрите, Роджер! — Она указала на картонный ящик в середине кучи. На одной из его сторон крупным четким почерком его преподобия было выведено всего лишь одно слово: «Рэндолл».

Роджер ощутил одновременно и радость, и возбуждение. Брианна же — только последнее.

— Может, это именно то, что мы ищем? — воскликнула она. — Мама говорила, что отец интересовался этими материалами. Кажется, он даже спрашивал о них священника.

— Возможно, — ответил Роджер. Его вдруг охватила тревога при виде этого четко выведенного на картоне имени. Он опустился на колени и вытащил коробку. — Давайте отнесем ее в дом, а после ленча поглядим, что там.

В кабинете священника коробку открыли и обнаружили там весьма странный набор предметов. Там находились старые фотокопии приходских книг, несколько списков личного армейского состава, несколько писем и документов, тоненькая записная книжка в сером картонном переплете, пакет с какими-то старыми снимками, загнувшимися по краям. И папка с именем «Рэндолл», напечатанным на обложке.

Брианна раскрыла папку.

— Ой, здесь же генеалогическое древо папы! — воскликнула она. — Смотрите. — Она передала папку Роджеру. Внутри лежали два листа толстого пергамента, разрисованные схемами со стрелками. Начало датировалось 1633 годом; последняя запись внизу второй страницы гласила:

«Фрэнк Уолвертон Рэндолл. ж. Клэр Элизабет, Бьючэмп, 1937 год».

— Вас тогда еще на свете не было, — пробормотал Роджер. Брианна, перегнувшись через его плечо, следила, как палец Роджера медленно скользит по линиям схемы.

— Я видела это раньше. У папы в кабинете хранилась копия. И он часто ее мне показывал. И записал мое имя, в самом низу. Так что эти, должно быть, сделаны раньше.

— Вероятно, отец проводил для Фрэнка какие-то исследования. — Роджер вернул Брианне папку и взял со стола одну из бумаг. — А это ваш, фамильный. — Он указал на герб в верхнем углу страницы. — Письмо призывнику в армию, подписано его величеством королем Георгом II[8].

— Георгом II? Господи, он же правил еще до Американской революции!

— Да, задолго до нее. Датировано тысяча семьсот тридцать пятым годом. Послано на имя Джонатана Уолвертона Рэндолла. Вам знакомо это имя?

— Да. — Брианна кивнула, пряди волос упали на лоб. Она небрежным жестом отбросила их назад и взяла письмо. — Папа рассказывал мне о нем, это один из немногих предков, о котором он знал. Служил капитаном в армии, которая вступила в схватку с войсками Красивого Чарли при Каллодене… — Она подняла на Роджера глаза. — Думаю, он погиб в этом сражении. Но тогда его здесь не хоронили бы, верно?

Роджер покачал головой:

— Не думаю. Именно англичане расчищали поле после битвы. Они собрали всех своих погибших и отправили хоронить на родину. Во всяком случае, офицеров уж точно.

Он замолчал — в дверях появилась Фиона с метелочкой из перьев для смахивания пыли, которую держала словно копье.

— Мистер Уэйкфилд! — заявила она. — Там пришел человек забрать грузовик священника. Только он никак его не заведет. Спрашивает, может, вы подсобите.

Роджер выглядел виновато. Он сам вынул из мотора аккумулятор, проверить, и он до сих пор лежал на заднем сиденье «морриса». Неудивительно, что грузовик не заводится.

— Придется пойти помочь, — сказал он Брианне. — Боюсь, что провожусь долго.

— Ничего. — Она улыбнулась, сощурив синие глаза. — Мне тоже пора. Мама уже, наверное, вернулась, мы с ней хотели еще заглянуть в «Клава Кейрнс», если успеем, конечно. Спасибо за ленч.

— Не за что. Не мне спасибо, а Фионе. — Роджеру хотелось пойти с ней, но дело есть дело. Он взглянул на бумаги, разбросанные по столу, собрал их и сунул в коробку. — Вот, — сказал он, — тут все ваши семейные документы. Возьмите, надеюсь, вашей маме будет интересно.

— Правда? О, спасибо, Роджер. Вы уверены, что они вам не нужны?

— Совершенно, — ответил он и аккуратно уложил поверх бумаг папку. — О, погодите-ка! Я заметил тут одну вещь… — Из-под письма выглядывал уголок серого блокнота, он вытащил его. — По всей вероятности, это дневник его преподобия. Ума не приложу, почему он оказался здесь, надо положить его ко всем остальным дневникам. — Историческое общество уже заинтересовалось ими.

— Да, конечно! — Брианна подняла коробку и прижала ее к груди, затем после паузы спросила: — А вы… вы хотите, чтоб я пришла еще?

Роджер улыбнулся. В волосах у нее запутались паутинки, на носу виднелась полоска грязи.

— Ни о чем другом и не мечтаю, — ответил он. — Тогда до завтра?

Мысль о дневнике священника не покидала Роджера ни на миг, пока он возился с допотопным грузовичком, пытаясь завести его, и позднее, когда явился оценщик, чтоб отделить ценные антикварные вещи от старого хлама и составить список мебели для аукциона.

Вся эта возня со старыми вещами навевала на Роджера меланхолию. Словно кто-то, теперь уже раз и навсегда, отнимал у него юность вместе с этими бесполезными вещами и безделушками. Усевшись наконец после обеда с дневником священника в кабинете, он не мог с уверенностью сказать, что движет им — желание побольше узнать о Рэндоллах или стремление как-то восстановить хрупкую нить, связывающую его с человеком, который на протяжении многих лет был ему отцом.

Дневники велись методично, ровные чернильные строки повествовали о всех главных событиях в жизни прихода и общины, частью которой его преподобие мистер Уэйкфилд являлся долгие годы. При виде этого простого серого блокнота и аккуратно исписанных страниц перед Роджером тут же возник образ священника: в свете настольной лампы поблескивает лысина, а он старательно записывает события минувшего дня.

— Дисциплина, — объяснил он как-то Роджеру, — регулярные занятия, особенно умственные, приносят огромную пользу. Католические монахи отправляли службу ежедневно, в определенные часы, у священников был требник. Боюсь, не могу похвастаться тут особым усердием, но регулярное записывание того, что произошло за день, прочищает голову. И после этого я могу с чистым сердцем произнести молитву.

С чистым сердцем… Роджеру хотелось бы и самому испытать это ощущение, подобное состояние нечасто посещало его, особенно с тех пор, как он нашел эти вырезки в столе священника.

Он наугад раскрыл дневник и стал медленно перелистывать страницы: не промелькнет ли где-нибудь имя «Рэндолл»? Заметки датировались январем — июнем 1948 года. Он не солгал Брианне насчет Исторического общества, но то была не единственная причина, по которой он не отдал ей дневник. В мае 1948-го Клэр Рэндолл возвратилась после своего таинственного исчезновения. Священник был хорошо знаком с Рэндоллами, это событие наверняка должно быть упомянуто в дневнике.

Вот оно, запись от 7 мая.

«Сегодня вечером навещал ж. Фрэнка Рэндолла после этой истории. Ужасно! Видел ее вчера — такая худенькая, одни глаза. Они просто не давали мне сидеть спокойно. Бедняжка… Впрочем, изъяснялась она вполне разумно.