Джейми долго смотрел ему вслед, затем обернулся ко мне. Только тут впервые за весь вечер он как следует разглядел меня, и брови у него поползли вверх.

— Господи, Саксоночка! — воскликнул он. — Да ты ж бледная, что моя рубашка! Как себя чувствуешь?

— Чувствую только голод, — ответила я.

Он тут же позвонил и велел подать ужин, и мы уселись с ним вдвоем у камина, и пока ели, я рассказывала ему о Луизе. К моему удивлению, он полностью согласился с изобретенным мной вариантом решения проблемы, хотя и мрачно насупил брови и пробормотал несколько нелестных слов в адрес Луизы и Карла Стюарта.

— Я думала, ты огорчишься, — заметила я, подчищая ароматный соус с тарелки корочкой хлеба. Я наелась, и тело объял покой и приятная истома. На улице было холодно и темно, ветер, налетающий порывами, завывал в трубах, и как уютно и славно было сидеть рядом с Джейми у огонька.

— А что мне огорчаться? Тому, что Луиза собирается приписать прижитого на стороне младенца мужу? — Джейми хмуро смотрел в тарелку и водил пальцем по краю, собирая соус. — Знаешь, Саксоночка, если честно, я далеко не в восторге от всего этого. Довольно подло так обращаться с мужем, но, с другой стороны, что еще остается делать бедной женщине? — Он покачал головой, затем перевел взгляд на стол и сухо улыбнулся. — К тому же не мне рассуждать на темы морали и осуждать других… А воровать чужие письма, шпионить и пытаться свергнуть с трона человека, которого вся остальная моя семья признает королем, разве лучше? Я и сам не без греха, Саксоночка.

— Но ты поступаешь так, имея на то вполне веские причины! — возразила я.

Он пожал плечами. Отблески пламени освещали его лицо, оттеняя глубокие впадины под скулами и подглазья. От этого он казался старше своего возраста. Мне все время хотелось забыть, что ему не исполнилось еще и двадцати четырех.

— Ладно, что там говорить. У Луизы де ла Тур тоже веские причины поступать именно так, — произнес он. — Она хочет спасти одну человеческую жизнь, я — десятки тысяч. Но разве это оправдывает риск? Опасность, которой я подвергаю жизнь Фергюса и твою, а также благополучие Джареда. — Он обернулся и улыбнулся мне, огонь высветил прямую четкую линию носа, зажег сапфировым отблеском один глаз, обращенный к камину. — Впрочем, нет. Думаю, что могу не стыдиться того, что приходится вскрывать чужие письма, — сказал он. — Может статься, нам суждено будет совершать и худшие поступки, чтоб достичь своей цели, Клэр. И я не могу сказать заранее, выдержит это моя совесть или нет. Все же лучше не слишком испытывать ее. Что тут можно было возразить? Джейми был абсолютно прав. Я протянула руку и погладила его по щеке. Он перехватил мои пальцы, бережно сжал в ладони, потом наклонился и нежно поцеловал.

— Ладно, — вздохнув, заметил он. — Пора и за дело. — Теперь, когда мы поели, может, взглянем на письмо?

Письмо было зашифровано. С целью обмануть возможных перехватчиков, как объяснил Джейми.

— Но кто будет перехватывать почту его высочества? — спросила я. — Кому она нужна, кроме нас, разумеется?

При виде этой наивности Джейми фыркнул:

— Да кто угодно, Саксоночка! Шпионы Людовика или Дюверни, шпионы Филиппа, короля Испании. Хозяева якобитов и те, кто считает, что при благоприятных обстоятельствах можно этих якобитов обмануть. Торговцы информацией, которые не дадут за жизнь человека и фартинга. Сам Папа, наконец, священный папский престол, где поддерживают ссыльных Стюартов вот уже пятьдесят лет. Полагаю, Папа весьма пристально следит за всеми их деяниями. — Он постучал пальцем по копии письма короля Джеймса, адресованного сыну. — Уверен, что до меня это письмо вскрывали минимум раза три, — добавил он.

— Понимаю, — кивнула я. — Не удивительно, что Джеймс зашифровывает свои письма. Как думаешь, удастся нам разобрать, что он там пишет?

Джейми взял листки и нахмурился:

— Не знаю. Может, частично. Кое-чего я здесь вообще не понимаю. Думаю, что сумел бы разобрать, будь в моем распоряжении другие письма, отправленные королем Джеймсом. Надо попросить Фергюса предпринять что-то в этом плане. — Он аккуратно сложил листки, сунул в ящик стола и запер его на ключ. — Никому нельзя доверять, Саксоночка, — добавил он, заметив, как я удивленно округлила глаза. — Не исключено, что и среди наших слуг есть шпионы. — Опустив ключ в карман камзола, он протянул мне руку, помогая подняться.

Я взяла свечу, и мы поднялись по ступеням. Дом был погружен во тьму, все слуги, кроме Фергюса, по всей очевидности, спали. При мысли, что один, а то и несколько из них могут оказаться вовсе не теми, за кого себя выдают, по спине у меня пробежали мурашки.

— А тебя не пугает, — спросила я Джейми, когда мы поднимались наверх, — что никому нельзя доверять?

— Что значит «никому», Саксоночка? Тебе-то уж можно. И Муртагу, и моей сестричке Дженни, и ее мужу Яну. За вас четверых я мог бы поручиться головой. И ручался, причем не однажды.

Он скинул с постели покрывала, и я зябко поежилась. Огонь в камине давно погас, и в комнате было холодно.

— Четверо — это еще далеко не все, — заметила я, расшнуровывая платье.

Стащив рубашку через голову, он бросил ее на стул, в слабом свете луны, льющемся из окна, шрамы на спине отливали серебром.

— А-а, ладно… — протянул он. — Пусть даже четверо. Все равно это больше, чем имеется у Карла Стюарта.

Еще задолго до рассвета за окном запела птица. Пересмешник, он повторял свои рулады снова и снова, на разные голоса, примостившись где-то в темноте на краю канавы.

Перевернувшись во сне, Джейми потерся щекой о гладко выбритую ямку у меня под мышкой, затем повернул голову и нежно поцеловал.

— M-м… — пробормотал он, нежно поглаживая меня по спине. — Я рад, что ты наконец избавилась от этой гусиной кожи, Саксоночка.

— Вот от этой? — спросила я и легонько пощекотала его, отчего кожа у него на спине тут же покрылась мурашками.

— Ага…

— А ты не избавишься, — тихо прошептала я и пощекотала сильней.

— М-м-м… — Он со сладострастным стоном перекатился на бок и обхватил меня обеими руками. Я наслаждалась соприкосновением наших обнаженных тел. Он был такой восхитительно теплый, словно тлеющая зола, его жара вполне хватало, чтоб не замерзнуть ночью и отважно встретить холодное хмурое утро.

Он нежно коснулся губами моего соска, тут же я застонала и вся изогнулась, подалась навстречу этому его движению. Груди у меня располнели, стали более чувствительными, иногда днем соски чесались и ныли под тесным платьем, словно просили, чтоб кто-то немедленно начал сосать из них молоко.

— А ты позволишь мне хоть немножко пососать тебя, ну не сейчас, а потом, чуть попозже? — пробормотал Джейми и легонько укусил меня за грудь. — Когда родится ребенок и они будут полны молока? Будешь кормить меня вот так, прижав к груди?

Я запустила пальцы в его шелковистые волосы и еще крепче прижала его голову к груди.

— Всегда, — прошептала я.

Фергюс оказался настоящим мастером своего дела и почти каждый день исправно доставлял по новой порции корреспонденции его высочества — порой я едва успевала скопировать все до следующего его похода, когда он должен был вернуть на место украденные письма.

Некоторые из них являлись зашифрованными посланиями короля Джеймса из Рима, их Джейми складывал отдельно, чтоб на досуге поломать голову над ними. Большинство корреспонденции его высочества было вполне безобидного содержания — записки от итальянских друзей, счета на все более крупные суммы от местных торговцев — Карл испытывал пристрастие к модной одежде и изящной обуви, а также к бренди. Попадались и записки от Луизы де ла Тур, и отличить их было легко: по характерному — мелкому витиеватому — почерку и крошечным точкам, которыми они были испещрены, они напоминали следы, оставленные малюсенькой птичкой. Луиза душила свои письма духами с запахом гиацинта, а потому Джейми наотрез отказывался их читать.