— Сон. Да, я видел сон…

Шагнув вперед, я положила руку ему на плечо:

— Расскажи. Он не будет тебя больше мучить, если расскажешь.

Он крепко сжал мои руки, словно ища опоры. В окно смотрела полная луна, и я отчетливо видела, как напряжена каждая мышца его тела. Он был тверд и неподвижен, как камень, но внутри таилась скрытая энергия, готовая вырваться наружу.

— Нет, — ответил он все еще каким-то потусторонним голосом.

— Да, — настаивала я. — Скажи мне. Скажи, что ты видел.

— Я не могу… видеть ничего… Я ничего не вижу…

Я развернула его лицом к яркому лунному свету, льющемуся из окна. Похоже, свет помог, дыхание стало спокойнее, и он, останавливаясь, запинаясь, начал рассказывать.

Ему приснились каменные стены Уэнтуортской тюрьмы. И пока он рассказывал, в комнату вошло привидение Джонатана Рэндолла. И оно, абсолютно голое, улеглось на кровать, поверх моего шерстяного покрывала.

За его спиной слышалось хриплое дыхание, влажная, покрытая потом кожа касалась его тела. Человек скрипел зубами от отчаяния, призрак почувствовал легкое его движение за спиной и рассмеялся.

— О, у нас есть еще время. Прежде чем мы повесим тебя, мой мальчик, — прошептал он. — Много времени. Достаточно, чтобы получить удовольствие. — Рэндолл дернулся и непроизвольно издал сдавленный стон.

Рука Рэндолла откинула Джейми волосы со лба, убрала их за уши. У самого своего уха Джейми ощущал его горячее дыхание и отвернулся, чтоб избежать этого, но со свистом вырывающиеся изо рта слова продолжали преследовать его.

— А ты когда-нибудь видел, как вешают человека, а, Фрэзер? — Слова звенели в ушах. Не дожидаясь ответа, длинная тонкая рука обвилась вокруг талии, стала поглаживать по животу, опускаясь все ниже. — Ну конечно видел! Ты ведь был во Франции, наверняка видел, как там вешают дезертиров… А знаешь, что висельник опорожняет при этом кишечник? По мере того, как петля все туже затягивается на горле? — Рука гладила, легонько щекотала, теребила, снова начинала гладить. Он вцепился здоровой рукой в край койки и изо всех сил вжался лицом в кусачее одеяло, но слова все равно доставали его. — Вот что случится с тобой, Фрэзер. Еще каких-то несколько часов — и почуешь петлю на своей шее. — Рэндолл самодовольно рассмеялся. — И ты пойдешь на смерть, а задницу твою будет жечь от моих ласк, а потом из тебя начнет выходить дерьмо и стекать по ногам, а вместе с дерьмом — следы моей страсти, и капать на землю, под виселицей…

Он не издал ни звука. Он ощущал свой запах, вонь грязи и нечистот темницы, с кисловатым привкусом пота от страха и ярости. А от человека за его спиной воняло животным, и этот запах перекрывал нежный аромат лавандовой туалетной воды.

— Одеяло… — сказал он. Глаза его были закрыты, лицо, освещенное луной, искажено. — Оно было такое жесткое и колючее, и я ничего не видел, кроме каменной кладки тюремной стены. Не на чем было остановиться глазу и мысли… Я ничего не видел. А потому не открывал глаз и думал только об одеяле под щекой. Это все, что я чувствовал… Кроме боли… и его. Я вцепился в это одеяло…

— Джейми, позволь, я обниму тебя. — Я говорила нарочито спокойно, стараясь унять клокотавшую в нем ярость. Он так крепко вцепился в мои руки, что они онемели. Но придвинуться к себе он не позволял, держал на расстоянии, словно боялся приникнуть ко мне.

Внезапно он отпустил руки, отшатнулся и повернулся к залитому лунным светом окну. И стоял, весь напряженный и дрожащий, точно туго натянутая тетива, однако голос звучал уже спокойнее:

— Нет, девочка. Не для того я с тобой встретился. Ты не должна… быть замешана в этом.

Я сделала к нему шаг, но он быстрым жестом остановил меня. И снова повернулся лицом к окну, уже совсем спокойный, с пустым, ничего не выражающим лицом, словно стекло, через которое смотрел.

— Ступай ложись, девочка. Мне надо немного побыть одному. Все хорошо, все в порядке. Просто тебе нельзя волноваться.

И, раскинув руки, обнял оконную раму и всем телом заслонил лунный свет. Плечи его напряглись от усилия, и я поняла, что он изо всех своих сил вжимается в эту раму.

— Это всего лишь сон… Джек Рэндолл мертв.

В конце концов я заснула, а Джейми все стоял у окна, всматриваясь в лик луны. Пробудившись на рассвете, я увидела, что он, завернутый в плед, спит, скорчившись, на подоконнике.

Мои движения разбудили его, и он вновь был самим собой — уравновешенным и веселым, каким обычно бывал по утрам. Но веселость эта пугала меня, я помнила, что произошло ночью, и после завтрака стала рыться в аптечке.

К несчастью, чтоб приготовить превосходную микстуру от бессонницы, мне не хватало нескольких трав. Но тут я вспомнила, что Маргерита рассказывала мне об одном человеке. Раймон, торговец травами, проживал на улице де Варенн. Колдун — так обозвала она его. Как раз то, что мне нужно. Так, все утро Джейми будет на складах. В моем распоряжении карета и кучер. Решено, я еду к Раймону.

По обе стороны от входа тянулся чистый деревянный прилавок, а за ним на высоту, вдвое превышающую средний рост человека, поднимались полки. Некоторые из них были застеклены, очевидно, там хранились самые редкие и дорогие лекарства. Углы шкафов украшали толстые позолоченные купидоны в развевающихся одеяниях, дующие в рожки. Выглядели они довольно лихо и даже развязно, словно вдоволь попользовались спиртными напитками, выставленными на прилавках.

— Могу я видеть месье Раймона? — спросила я молодую женщину, стоявшую за прилавком.

— Метра Раймона, — поправила она меня. Потом простецким жестом вытерла красный нос о рукав и указала в дальний конец помещения, где из-за перегородки зловеще выплывали густые клубы коричневатого дыма.

Являлся ли колдуном Раймон или нет — неизвестно, но обстановка у него была соответствующая. Из черной плиты, сложенной из шифера, выплывал дым и кольцами уходил наверх, под низкие потолочные балки. Над огнем было укреплено нечто вроде столика из камня с углублениями, откуда торчали стеклянные перегонные кубы и медные «пеликаны» — так называют металлические сосуды с длинными носиками, из которых капала в чашки какая-то подозрительного вида жидкость — небольшой, но вполне удобный дистиллятор. Я осторожно принюхалась. Над всеми запахами превалировал густой спиртной дух, исходивший от огня. На буфете выстроился аккуратный ряд чисто вымытых бутылок, что лишь усилило мои подозрения: помимо торговли амулетами и приворотными зельями, метр Раймон, по всей очевидности, делал немалые деньги на производстве высококачественного шерри-бренди.

Сам алкогольных дел мастер склонился над огнем, подбрасывая в печь уголь. Услышав, что кто-то вошел, он выпрямился и приветствовал меня радушной улыбкой.

— Как поживаете? — вежливо осведомилась я.

Впечатление, что я оказалась в хижине колдуна, было столь сильным, что я ни чуточки не удивилась бы, услышав в ответ кваканье.

Ибо больше всего на свете метр Раймон напоминал огромную добродушную лягушку ростом чуть выше четырех футов, с бочкообразной грудью и кривыми ножками. Он обладал также толстой и липкой на вид кожей исконного обитателя болот и слегка выпученными, дружелюбно глядящими черными глазками. Разве что не зеленый и без бородавок, а так — самая настоящая лягушка, по всем статьям.

— Мадонна! — Лицо его расплылось в улыбке. — Чем имею счастье служить вам? — Оказалось, что у него совершенно нет зубов, что еще больше усиливало сходство с лягушкой, и я смотрела ему в рот, словно завороженная. — Мадонна? — повторил он, вопросительно глядя на меня.

Поняв, насколько мое поведение кажется странным, я покраснела и неожиданно для себя спросила:

— Я просто задумалась: целовала ли вас когда-нибудь красивая молоденькая девушка?

Он так и покатился со смеху, и я покраснела еще больше. Потом, широко, во весь рот ухмыльнувшись, ответил:

— Много раз, мадонна! Но, увы, не помогает. Как видите.

Тут мы уже оба рассмеялись, чем привлекли внимание девушки за прилавком — она с любопытством заглянула за перегородку. Метр Раймон прогнал ее жестом, затем, кашляя и держась за горло, проковылял к окну и распахнул створки, чтобы немного проветрить помещение от дыма.