Я поднялась, стряхнула сухие травинки, прилипшие к юбке, и опустила перочинный нож в корзину.

— Хорошо. Куда мы идем?

— Колам передал, что хочет поговорить с нами. С нами обоими.

— Где? — спросила я, ускоряя шаги, чтобы поспеть за Джейми.

— В церкви в Канонгейте.

Это было интересно. Явно Колам хотел увидеться с нами, но так, чтобы об этом не знали в Холируде.

Не желал этого и Джейми. Отсюда и корзина. Рука об руку мы прошли через ворота. Корзина давала объяснение нашему появлению в Роял-Майл. Она могла служить для покупок или содержать лекарства, которыми я снабжала семьи, проживающие в окрестностях Эдинбурга.

Единственная, главная, улица Эдинбурга пролегала от основания скалистого холма до самой вершины. У основания его находился замок Холируд, величественный и чопорный под сенью торжественных построек аббатства, почти вплотную примыкавшего к нему с севера. Он как бы игнорировал великолепие Эдинбургского замка, стоящего на самой вершине холма. Роял-Майл находилась между двумя замками, и подъем к ней равнялся примерно углу в сорок пять градусов. Запыхавшаяся, с раскрасневшимся лицом, я задавалась вопросом, как Колама Макензи угораздило устроить встречу в таком месте.

Мы нашли Колама во дворе церкви. Он сидел на каменной скамье, подставив спину солнцу. Его короткие ноги не доставали до земли. На скамье рядом с ним лежала его палка. Спина сгорбилась, голова задумчиво поникла. Его можно было принять за одного из гномов, которые были бы весьма уместны в каменном саду, сотворенном руками человека, с его причудливыми камнями и ползучими лишайниками.

Трава заглушала звук наших шагов, но Колам поднял голову, когда мы едва вошли в сад. «По крайней мере, его органы чувств в порядке», — подумала я.

При нашем приближении шевельнулась какая-то тень под ближайшей лиственницей. Органы чувств Ангуса Мора тоже были в порядке. Узнав нас, слуга продолжил нести свой молчаливый дозор, снова став частью окружающего пейзажа.

Колам кивнул, приветствуя нас, и пригласил сесть рядом с собой. При ближайшем рассмотрении ничто уже не напоминало в нем гнома, разве что его скрюченное тело. На лице его лежал отпечаток мужественности.

Прежде чем сесть рядом с Коламом, Джейми усадил меня на одну из каменных плит рядом со скамьей. Мрамор оказался удивительно холодным. Я чувствовала его леденящее прикосновение даже через толстые юбки. Я невольно поежилась. Вырезанный на мраморной плите череп и скрещенные кости заставили меня мысленно содрогнуться, но все-таки пришлось сесть. Я прочла эпитафию, выгравированную под черепом, и улыбнулась:

Джейми предостерегающе взглянул на меня, затем повернулся к Коламу:

— Вы хотели видеть нас, дядя?

— У меня к тебе вопрос, Джейми Фрэзер, — сказал Колам без всяких обиняков. — Ты считаешь меня своим родственником?

Джейми помолчал, внимательно вглядываясь в лицо своего дяди. Затем улыбнулся.

— У вас глаза моей матери, — сказал он. — Разве я могу игнорировать этот факт?

Колам на минуту задумался. У него глаза были чистые, серые, как крыло голубки, опушенные густыми черными ресницами. Несмотря на свою несомненную красоту, они порой становились холодными как сталь, и я невольно, уже в который раз, спросила себя: «А как же выглядела мать Джейми?»

— Ты помнишь свою мать? Ты был еще совсем крошкой, когда она умерла.

От этих слов губы Джейми слегка дрогнули, но голос прозвучал спокойно:

— Я был уже достаточно большой… Мне говорили, что я немного похож на нее. А поскольку в доме моего отца уже в те времена было зеркало, я имел представление о ней.

Колам коротко засмеялся:

— Больше, чем немного.

Он впился глазами в Джейми. Его глаза мягко светились.

— Да, парень. Ты — сын Элен. В этом нет никакого сомнения. Эти волосы… — Он слегка коснулся волос Джейми, отливающих то ли золотом, то ли янтарем, густых и волнистых. — И этот рот. — Рот самого Колама искривился. — Широкий, как ночной горшок, — так я когда-то ее дразнил. Ты могла бы ловить мошек ртом, как жаба, говаривал я ей, если бы у тебя к тому же был еще и липкий язык.

Застигнутый врасплох, Джейми засмеялся.

— Уилли тоже однажды сказал мне это, — произнес он и тут же его полные губы плотно сжались. Он редко говорил о своем старшем брате и, думаю, никогда не упоминал его имени при Коламе.

Если Колам и заметил что-то, то не подал и виду.

— Я написал ей… — сказал он, задумчиво глядя на один из покосившихся памятников, — когда твой брат умер от оспы. Впервые после того, как она покинула Леох.

— Ты имеешь в виду после того, как она вышла замуж за моего отца?

Колам кивнул, все еще глядя в сторону.

— Да, ты же знаешь, что она была старше меня, на два года или что-то вроде этого. Та же разница в возрасте, что и у вас с сестрой. — Его глубоко посаженные глаза обратились к Джейми. — Я никогда не видел твою сестру. Вы с ней дружны?

Джейми лишь молча кивнул, внимательно вглядываясь в лицо своего дяди, как будто стараясь найти ответ на загадку, давно мучившую его.

Колам тоже кивнул:

— Так же, как и мы с Элен. Я был болезненным ребенком, и она часто ухаживала за мной. Я помню, как солнце золотило ее волосы и она рассказывала мне сказки, когда я лежал в постели. И даже позже, — красиво очерченные губы тронула легкая улыбка, — когда ноги отказали мне, она каждый день и утром и вечером заглядывала ко мне в комнату и рассказывала все леохские новости. Мы говорили обо всем — об арендаторах, о сборщиках налогов, как следует лучше вести дела… Потом я женился, но Летицию ничто не интересовало. — Он горестно махнул рукой, вспомнив о жене. — Мы говорили с ней — иногда в наших беседах принимал участие Дугал, — но чаще всего мы беседовали с Элен вдвоем о том, как лучше организовать жизнь клана, чтобы его члены ладили между собой, какие соглашения следует заключать с другими кланами, как использовать земли и пастбища… А потом она уехала, — резко произнес он, глядя на свои узловатые руки, лежащие на коленях. — Не спросив разрешения у родителей и даже не попрощавшись… Время от времени до меня доходили слухи о ней, но сама она никогда не давала о себе знать.

— Она не ответила на ваше письмо? — тихо спросила я. Он покачал головой, не поднимая глаз.

— Она была больна. Потеряла ребенка, и к тому же у нее самой была оспа. Возможно, она собиралась ответить попозже. Так часто случается. Отложишь что-нибудь на потом — и забудешь. А через год она умерла.

Он взглянул на Джейми в упор, и тот выдержал его взгляд.

— Я был несколько удивлен, когда твой отец написал мне, что отправляет тебя к Дугалу с тем, чтобы после ты переехал ко мне в Леох для получения образования.

— Родители так решили, еще когда только поженились, — ответил Джейми. — Я должен был воспитываться у Дугала, а затем переехать на время к тебе.

Усилившийся ветер принес с собой сухие веточки лиственницы, и Джейми с Коламом одновременно передернули плечами от неожиданной прохлады. В этом их жесте лишний раз проявилось их семейное сходство.

Колам заметил мою улыбку и улыбнулся уголком рта:

— Однако решения или договоренности остаются в силе до той поры, пока договаривающиеся стороны верны взятым на себя обязательствам… Но я тогда не знал твоего отца.

Он открыл рот, желая что-то добавить, но промолчал. Воцарилось гробовое молчание. Наконец Джейми нарушил его.

— Что ты можешь рассказать мне о моем отце? — спросил Джейми, и в его вопросе мне послышалось любопытство ребенка, рано потерявшего родителей и пытающегося дополнить запечатлевшийся в детстве их смутный портрет сведениями, почерпнутыми от знавших их людей. Я понимала это чувство. То немногое, что я знала о своих родителях, сообщил мне в основном мой дядя Лэм, но он не был мастером давать характеристики.