— Нет. Я никому не присягал.

— И даже Карлу?

Старик сразу ухватился за эти слова, как кошка, поймавшая мышь. Я почти видела, как шевелится его хвост, когда он смотрел на Джейми своими глубоко посаженными глазами, поблескивающими из-под прищуренных век.

Глаза Джейми были устремлены на прыгающее пламя, а его тень неподвижно лежала на стене.

— Он не просил меня об этом.

Это была правда. Карл устранил необходимость такой клятвы, вписав его имя в свой Союз. Но все же тот факт, что он не присягал Карлу, значил для Джейми очень много, и я знала об этом. Если ему и придется предать кого-то, пусть это будет не тот, кому он клялся в верности. А то, что весь мир будет думать, что такая клятва существовала, его не беспокоило.

Саймон снова прорычал что-то нечленораздельное. Без искусственных зубов его нос и подбородок почти сомкнулись. От этого лицо казалось как-то странно укороченным.

— Тогда ничто не мешает тебе пришягнуть мне как главе твоего клана, — спокойно произнес он. Шевелящийся хвост стал менее виден, но все же был заметен. Я почти слышала, какие мысли бродят на мягких лапках у него в голове. Если Джейми присягнет ему, а не Карлу, власть Ловата возрастет. Возрастет и его богатство: как предводитель он потребует часть дохода с Лаллиброха. Перед ним замаячило блестящее будущее в виде герцогства.

— Ничто, кроме моего собственного желания, — согласился Джейми. — А это препятствие совсем небольшое, не так ли? — Он еще больше прищурился.

— Гм… — Глаза Ловата были почти закрыты. Время от времени он медленно поводил головой из стороны в сторону. — О да, парень, ты действительно шин швоего отца. Упрям как бык и так ше туп. Я шнал, что Брайен ничего не унаследовал от той шлюхи, кроме глупошти.

Джейми рванулся вперед и схватил с тарелки буковые зубы.

— Тебе бы лучше снова надеть их, дурень, — грубо сказал он. — Я не понимаю, что ты говоришь.

Губы старика раздвинулись в безрадостной улыбке, так что стал виден желтый обломок зуба в нижней челюсти.

— Ты не шоглашен? Тебе непонятна эта шделка? — Он бросил на меня быстрый взгляд, усмотрев во мне еще одного возможного участника игры. — Это клятва во имя чести твоей жены.

Джейми рассмеялся, все еще сжимая зубы в руке.

— Вот как? Ты что, собираешься изнасиловать ее здесь, у меня на глазах, а дед? — Джейми презрительно откинулся назад, придерживаясь рукой за стол. — Давай попробуй, а когда она разделается с тобой, я пришлю тетю Фрэнсис подмести то, что от тебя останется.

Дед спокойно взглянул на Джейми.

— Не я, парень. — Он повернул голову в мою сторону и криво усмехнулся беззубым ртом. — Хотя я сделал бы это с удовольствием. — Я увидела жадный блеск его глаз, и мне захотелось покрепче запахнуть на груди плащ, но, к сожалению, его на мне не было.

— Ты знаешь, сколько мужчин здесь, в Биафорте, Джейми? И сколько таких, кто не откажется от твоей английской ведьмы? Ты не можешь охранять ее днем и ночью.

Джейми медленно выпрямился. Его большая тень на стене повторила его движение. Он бесстрастно уставился на старого Саймона.

— О, тут мне беспокоиться не о чем, дед, — мягко сказал он. — Моя жена не обычная женщина. Ты ведь знаешь, она умная. И она Белая Дама, как Дэйм Элизет.

Я никогда не слышала о Дэйм Элизет, но лорд Ловат явно слышал. Его голова дернулась, глаза широко раскрылись от ужаса. Он открыл рот, но прежде чем успел что-то сказать, Джейми продолжил, на этот раз с нескрываемой злобой:

— У мужчины, который заключит ее в свои нечестивые объятия, половые органы отпадут, как обмороженное яблоко, а его душа будет вечно гореть в аду. — Джейми оскалил зубы и резко выбросил руку вперед: — Вот так. — Буковая челюсть со стуком упала в самую середину огня и зашипела.

За два столетия до происходящих событий большинство жителей южной Шотландии приняло пресвитерианство. Некоторые кланы северной и северо-западной Шотландии последовали их примеру, но другие, например Фрэзеры и Макензи, сохранили свою католическую веру. Особенно Фрэзеры благодаря их крепким фамильным связям с католической Францией.

В Биафортском замке была небольшая церквушка, где молился сам граф и члены его семьи, но местом погребения всех Ловатов служило Биалийское аббатство, изрядно разрушенное временем; пол в алтаре, лишенном крыши, плотно устилали могильные камни.

Это было тихое место, и, несмотря на холодную, промозглую погоду, я иногда там прогуливалась. Не знаю, таил ли старый Саймон какие-нибудь планы по отношению ко мне или испугался слов Джейми, сравнившим меня с Дэйм Элизет — оказалось, это была легендарная «белая женщина», или целительница, шотландский эквивалент Белой Дамы, — но больше никаких угроз я не слышала. Кроме того, я была уверена, что никто не посмеет напасть на меня среди надгробных камней умерших Фрэзеров.

Однажды, через несколько дней после сцены в кабинете, я шагнула в пролом стены, окружающей разрушенное аббатство, и сразу обнаружила, что я здесь не одна. К порыжевшему могильному камню прислонилась молодая женщина, которую я видела у дверей кабинета Ловата. Ноги ее были вытянуты, как у аиста, руками она обхватила себя, чтобы согреться.

Я было повернула в сторону, но она увидела меня и знаком подозвала к себе.

— Вы моя хозяйка леди Брох Туарах? — спросила она тихим голосом с шотландским акцентом, хотя скорее это было утверждением, чем вопросом.

— Да. А вы… Мэйзри?

Слабая улыбка осветила ее лицо. У нее было своеобразное, слегка асимметричное лицо, как на картинах Модильяни. Длинные черные волосы рассыпаны по плечам. В них поблескивала седина, хотя она, несомненно, была еще молода.

— Мне было видение, — сказала она. Широкая улыбка раздвинула ее слегка кривой рот.

— Вы и мысли читаете? — спросила я.

Ветер, гуляющий в осыпавшейся стене, унес вдаль звук ее смеха.

— Нет, миссис. Я читаю по лицам, а…

— А мое — открытая книга, я знаю об этом.

Какое-то время мы стояли рядом, глядя на небольшие подтеки грязи на камне и жесткую бурую траву, которой порос церковный двор.

— Говорят, вы Белая Дама, — выпалила вдруг Мэйзри.

Я чувствовала, что она внимательно меня разглядывает, но не ощущала никакой нервозности, обычной в таких случаях.

— Да, говорят, — согласилась я.

— О… — Она не сказала больше ни слова, просто стояла и рассматривала свои ноги, длинные и элегантные, одетые в шерстяные чулки и кожаные сандалии. Мои собственные ноги, обутые более надежно, стали уже замерзать, и я подумала, что, наверное, она прозябла до костей, если находится тут уже какое-то время.

— Что вы здесь делаете? — спросила я. — Аббатство — прекрасное тихое место в хорошую погоду, но не в холодную зимнюю слякоть.

— Я прихожу сюда подумать, — сказала она, погруженная в свои мысли, и слабо улыбнулась. О чем бы она ни думала сейчас, мысли ее были не очень веселыми.

— Подумать о чем? — поинтересовалась я, пристраиваясь на камне рядом с ней. На могильной плите была изображена фигура поверженного рыцаря, прижимающего к груди кинжал, рукоятка которого походила на крест.

— Я хочу знать — почему! — с жаром сказала она. Ее худое лицо вдруг побледнело от гнева.

— Что «почему»?

— Почему! Почему я вижу, что должно произойти, но ничего не могу сделать, чтобы остановить это или изменить. Какая польза от такого дара? Это не дар, а проклятье, хотя я ничем не заслужила его!

Она обернулась и злобно взглянул на Томаса Фрэзера, безмятежно смотрящего из-под шлема, сложив руки на рукоятке меча.

— А может, это твое проклятье, старый греховодник! Или всей твоей проклятой семьи? Вы когда-нибудь думали об этом? — неожиданно спросила она, повернувшись ко мне. Ее брови выгнулись дугой над карими глазами, в которых сверкали искры гнева. — Вы никогда не думали, что дар, который мы получили, нужен не нам, а кому-то другому, а мы из-за него обречены на страдания. Никогда не думали об этом?