Наполовину проснувшись, он пробормотал:

— Я люблю тебя.

— Я знаю, — ответила я и, обняв его за талию, тут же уснула.

Это были не совсем трущобы, но что-то похожее на них. Я отскочила в сторону, чтобы избежать попадания содержимого ночного горшка себе на голову.

Рэндолл придержал меня за локоть, чтобы не дать поскользнуться на мокром булыжнике мостовой. Я напряглась от его прикосновения, и он, почувствовав это, тотчас убрал руку.

Он заметил мой взгляд, брошенный на загаженный порог, и извиняющимся тоном произнес:

— Я не могу позволить себе снять лучшее помещение, но внутри там не так уж плохо.

И это была правда. Видно, немало усилий было потрачено на то, чтобы создать минимальные удобства. По крайней мере, здесь были таз и кувшин для умывания, а также стол, на котором лежали буханка хлеба и сыр и стояла бутылка вина. Кровать с периной и несколькими теплыми одеялами.

Человек, лежавший на кровати, откинул одеяла, очевидно, ему стало жарко от сильного кашля. Лицо у него было пунцовым, а кровать, довольно солидная, сотрясалась от приступа кашля.

Я подошла к окну и распахнула его, не обращая внимания на протестующий возглас Рэндолла. Холодный воздух ворвался в комнату, и запах немытого тела, грязного белья и переполненного ночного горшка слегка уменьшился.

Кашель постепенно утих, и пунцовое лицо Александра Рэндолла сделалось мертвенно-бледным: губы посинели, грудь высоко вздымалась.

Я открыла свой медицинский саквояж и вытащила кусок пергамента. Он слегка обтрепался по краям, но еще мог служить. Я присела на край кровати Александра и ободряюще улыбнулась.

— Вы… очень… добры, — проговорил он, стараясь сдержать кашель.

— Сейчас вам станет лучше, — сказала я. — А сейчас помолчите, но кашель не сдерживайте. Мне надо хорошенько вас прослушать.

Его рубашка была уже расстегнута. Я подняла ее и увидела глубоко запавшую грудь. Сквозь тонкую кожу, практически при полном отсутствии плоти, явственно проступали ребра. Видимо, он всегда был худым, но болезнь окончательно истощила его.

Я свернула пергамент в трубку и приставила один конец к уху, другой к груди больного. Это был грубый стетоскоп, но удивительно эффективный.

Я выслушивала его, просила дышать поглубже. Мне не нужно было просить беднягу покашлять.

— Повернитесь ненадолго на живот. — Я подняла рубашку и постучала легонько по спине, проверяя резонанс легких. Его спина была мокрой от пота. — Хорошо. А теперь опять на спину. Лежите спокойно и расслабьтесь. Я не причиню вам ничего неприятного. — Я продолжала вести с ним успокоительную беседу, осматривая белки глаз, вздувшиеся лимфатические железки на шее, обложенный язык и воспаленные гланды.

— У вас простуда, — сказала я, слегка похлопав его по плечу. — Я приготовлю вам напиток, облегчающий кашель. А пока… — Я указала носком туфли на горшок, стоящий под кроватью, и уже обращаясь к Джеку, приказала: — Вынесите это!

Тот недоверчиво взглянул на меня, чуть помедлил, но решил подчиниться.

— Не в окно! — резко остановила я его. — Отнесите это вниз. — Он вышел, не глядя на меня.

Как только дверь затворилась, Александр улыбнулся мне, глаза на его бледном лице засияли.

От сильного кашля его волосы растрепались, и я пригладила их.

Мне не хотелось говорить ему это, но, по-видимому, он уже все знал.

— У вас простуда. И туберкулез.

— А еще?

— Острая сердечная недостаточность.

— Я так и думал. Часто в груди что-то бьется… как очень маленькая птичка.

Я не могла выносить вида его истощенной груди и осторожно застегнула рубашку. Длинная белая рука сжала мою руку.

— Как долго? — спросил он. Голос его был спокойным, в нем звучало лишь простое любопытство.

— Не знаю, — ответила я. — Это правда. Я не знаю.

— Но недолго, — уверенно произнес он.

— Недолго. Может быть, несколько месяцев, но не больше года.

— Можете вы… остановить кашель?

Я потянулась к саквояжу.

— Да, по крайней мере, я смогу его облегчить. И сердце… Я приготовлю экстракт наперстянки. Это поможет… Что же касается вашего брата… Хотите вы, чтобы я…

— Нет, — твердо ответил он. Один уголок его рта поднялся, и он сделался так похож на Фрэнка, что я чуть не разрыдалась. — Нет, — повторил он, добавив: — Хотя я думаю, он уже знает. Мы всегда… все знаем друг о друге.

— Знаете все? — спросила я, глядя ему в глаза. Он не отвел глаз, лишь слабо улыбнулся.

— Да, — мягко произнес он. — Я знаю о нем все. Но это не имеет значения.

Не имеет? — подумала я. Для тебя, может быть, и не имеет. Боясь выдать себя, я отвернулась и начала разводить маленькую спиртовку, которую принесла с собой.

— Он ведь — мой брат, — услышала я мягкий голос у себя за спиной. Я глубоко вздохнула и принялась готовить питье.

— Да, конечно, — отозвалась я. — И он тоже осознает это.

Как только слухи о поражении Коупа дошли до Престон-панса, с севера начали поступать предложения о помощи как деньгами, так и людьми. В некоторых случаях эти предложения воплотились в конкретные дела. Лорд Оугилви — старший сын графа Эрли привел шестьсот отцовских батраков, а Стюарт Аппинский появился во главе четырехсот человек, представляющих графства Абердин и Банф.

Лорд Питслиг возглавил шотландскую кавалерию, в которую входило немало знатных людей со слугами. Все они были хорошо обучены и вооружены. Во всяком случае, по сравнению с многочисленными представителями местных кланов, вооруженных палашами, оставшимися со времен восстания 1715 года, со ржавыми секирами и вилами, которые используют для чистки коровников. Они представляли собой пеструю толпу, но тем не менее столь же воинственную.

По пути домой я увидела группу мужчин, толпившихся возле странствующего точильщика, который с одинаковым равнодушием точил мечи, бритвы, косы. Английскому солдату в сражении с армией, вооруженной таким оружием, грозил скорее столбняк, нежели смерть, но в конечном итоге результат мог быть одним и тем же.

Чтобы засвидетельствовать Карлу свое почтение, в Холируд прибыл лорд Льюис Гордон, младший брат герцога Гордона. Он рисовал Карлу радужную картину, суля привести под его знамена весь клан Гордонов. Но от целования сановной ручки до реального дела была дистанция огромного размера.

Представители южных земель Шотландии восторженно приветствовали победу Карла, но не изъявляли готовности предоставить своих людей в его распоряжение. Почти вся армия Стюарта состояла из жителей северной и северо-западной Шотландии. Хотя сказать, что южане полностью устранились от поддержки Карла, было бы тоже неправильно. Лорд Джордж Муррей поведал мне, что самоуправляющиеся города южной Шотландии обязаны поставлять в фонд Карла продукты питания, товары и деньги, в общей сложности составляющие весьма значительную сумму, которая явится хорошим подспорьем для армии.

— Мы только из Глазго получили пять с половиной тысяч фунтов. Хотя это, конечно, немного по сравнению с деньгами, которые обещают Франция и Испания, — сказал лорд Муррей, добавив: — Я, правда, не особенно рассчитываю на эти деньги. Ведь пока его высочество не получил от Франции ничего, кроме обещаний.

Джейми, прекрасно понимавший, как мало надежды на французское золото, лишь согласно кивнул в ответ.

— Ничего новенького ты не узнала сегодня, Саксоночка? — спросил Джейми, как только я вошла. Перед ним лежало наполовину написанное донесение, и он только что обмакнул перо в чернильницу, чтобы продолжать писать. Я сняла с головы влажный капор, раздался треск статического электричества.

— Ходят слухи, что генерал Холи формирует кавалерийские отряды на юге. Ему приказано набрать восемь полков.

Джейми промычал что-то. Учитывая неприязнь северозападных шотландцев к кавалерии, это была плохая новость. Он инстинктивно потер спину, где сохранился отпечаток лошадиного копыта.

— Я сообщу об этом полковнику Камерону, — сказал он. — Насколько верны эти слухи, как ты думаешь, Саксоночка? — По привычке он оглянулся через плечо удостовериться, что мы одни. Сейчас он так называл меня лишь наедине, на людях — только «Клэр».