— He зайти ли нам в церковь? Там нам никто не помешает, и мы сможем спокойно поговорить.

Он был прав. Церковь, примыкающая к дворцу, была частью аббатства и годами не посещалась. Я медлила, не зная, как поступить.

— Послушай, женщина! — Он слегка встряхнул меня, затем отпустил и отступил на шаг.

Свет свечи слабо освещал его сзади так, что лицо, обращенное ко мне, казалось всего лишь смутным пятном.

— С какой стати я стал бы рисковать и проникать во дворец? — резонно спросил он.

Уж если он сумел, переодевшись, спокойно покинуть замок, улицы Эдинбурга и подавно не сулили ему никакой опасности. Он мог спокойно бродить неподалеку до тех пор, пока не встретит меня. Поэтому объяснение, которое он дал своему поведению, казалось мне убедительным: ему нужно было поговорить со мной, не опасаясь быть увиденным или услышанным.

Он прочел согласие на моем лице и немного расслабился. Расправив плащ, он подал его мне:

— Даю слово, что после нашей беседы вы вернетесь домой в целости и сохранности, мадам.

Я старалась прочесть его намерения по выражению его лица, но оно было подобно маске. Глаза были неподвижны и ничего не выражали, точь-в-точь как мои собственные, когда я вижу их в зеркале.

— Ну, хорошо.

Мы вышли в сумрак каменного сада, прошли мимо стража, кивнув ему. Он узнал меня. Я нередко выходила ночью, чтобы по срочному вызову посетить в городе какого-нибудь больного. Стражник внимательно посмотрел на Джека Рэндолла. Если Джейми был занят, меня обычно сопровождал Муртаг. В человеке, одетом так, как Джек был одет сейчас, никто не смог бы узнать капитана. Он ответил стражнику безразличным взглядом, и дверь замка закрылась за нами, оставив нас в промозглой тьме.

Только что прошел дождь, но густые облака, гонимые ветром, все еще продолжали плыть по небу. Ветер развевал мой плащ и прилеплял юбки к ногам.

— Сюда. — Я потуже запахнула тяжелые бархатные одежды и пошла за Рэндоллом.

Мы прошли в конец сада и, оглянувшись вокруг, быстро пошли по траве к церкви. Дверь была перекошена и висела на одном крючке. Ею не пользовались в течение нескольких лет. Из-за строительных погрешностей здание считалось опасным, и никто не задумывался над его ремонтом. Я прокладывала себе путь через груды сухих листьев и мусора, слабо освещаемых рассеянным лунным светом. Вскоре мы нырнули в непроглядную тьму церкви.

Или не совсем непроглядную. Как только мои глаза немного привыкли к темноте, я заметила два ряда высоких колонн, вдоль нефа[6] церкви и искусную резьбу на каменной раме огромного окна. Стекол в нем почти не было.

— Здесь нас уже никто не услышит. Так скажите же, что вам от меня нужно?

— Ваше искусство медика и ваше молчание. Взамен я обещаю информацию о перемещениях и планах войск Электора, — шепотом добавил он.

У меня перехватило дыхание. Я всего ожидала, только не этого. Не думает же он, что я…

— Вам нужна медицинская помощь? — спросила я, не пытаясь скрыть ужас и удивление, которые невольно слышались в моем голосе. — Вы хотите получить ее от меня? Я понимаю, что вы… э… я имею в виду… — Сделав усилие над собой, я замолчала, затем твердо сказала: — Несомненно, вы уже получили необходимую медицинскую помощь, и самую эффективную. И никаких серьезных травм у вас нет. По крайней мере, так представляется на первый взгляд. — Я закусила губу, стараясь удержаться от истерики.

— Мне сообщили, мадам, что я выжил чудом, — холодно сказал он. — Дело весьма деликатное. — Он поставил фонарь в нишу в стене, где когда-то находилась церковная умывальница. Сейчас там было пусто и сухо. — Как я понимаю, ваши слова вызваны чисто профессиональным любопытством, а никак не заботой о моем здоровье, — продолжал он.

Фонарь, стоявший на уровне его груди, освещал всю его фигуру, хотя голова и плечи были в тени. Он положил руку на пояс своих брюк, слегка повернувшись ко мне.

— Не изволите ли осмотреть рану, чтобы вынести решение об эффективности проведенного лечения? — Лица его не было видно, ледяной голос звучал язвительно.

— Немного позже, — так же холодно произнесла я. — Если не вам, то кому же понадобилось мое врачебное искусство?

Он помедлил, но отступать было некуда.

— Моему брату.

— Вашему брату? — Я не могла сдержать дрожи в голосе. — Александру?

— Коль скоро мой старший брат Уильям находится, насколько мне известно, в Сассексе и занимается семейными делами и в помощи не нуждается, — сухо произнес он, — то речь идет о моем брате Александре.

Я ухватилась за холодный камень церковного саркофага, чтобы не упасть.

— Расскажите все.

Это была довольно простая история и очень печальная. Если бы речь шла не о Джонатане Рэндолле, а о ком-нибудь другом, я могла бы расплакаться от жалости.

Освобожденный от службы у герцога Сандрингемского после скандала вокруг имени Мэри Хоукинс и будучи слишком слабого здоровья, чтобы претендовать на новое назначение, Александр Рэндолл вынужден был обратиться за помощью к своим братьям.

— Уильям прислал ему два фунта и письмо с серьезными увещеваниями. Боюсь, Уильям слишком строгий человек и он не готов был пригласить Алекса к себе в Сассекс. Жена Уильяма немного… э… сурова в своих религиозных суждениях. — В голосе его прозвучали нотки юмора, и это мне показалось симпатичным в нем, возможно оттого, что придавало ему сходство с будущим праправнуком.

Неожиданное воспоминание о Фрэнке так потрясло меня, что я пропустила мимо ушей его следующее замечание.

— Извините, что вы сказали? — Пальцы моей правой руки крепко сжали золотое обручальное кольцо. Фрэнка нет. Я должна перестать думать о нем.

— Я сказал, что снял комнаты для Алекса недалеко от замка и что сам ухаживаю за ним, так как мое материальное положение не позволяет мне нанять слугу.

В связи с захватом Эдинбурга посещать Алекса стало затруднительно, и ему часто приходилось оставаться одному, если не считать женщины, которая время от времени приходила убирать комнаты. Плохое состояние его здоровья усугублялось еще и плохой погодой, неважным питанием и неудовлетворительными условиями жизни. Встревоженный Джек Рэндолл вынужден был обратиться ко мне за помощью. И чтобы получить эту помощь, он был готов предать своего короля.

— Почему вы обратились именно ко мне? — спросила я наконец.

Рэндолл удивился.

— Потому что я знаю, кто вы. — Он притворно улыбнулся. — Если кому-то не терпится продать свою душу дьяволу, почему бы не обратиться к представительнице сил тьмы?

— Вы действительно считаете меня представительницей сил тьмы?

Конечно же, он так не считал. Ему нравилось насмешничать, но сейчас он говорил вполне серьезно.

— Не считая слухов, которые ходили о вас в Париже, вы сами мне сказали об этом, — подчеркнул он. — Когда я позволил вам покинуть Уэнтуорт. И это было серьезной ошибкой, — мягко добавил он. — Нельзя было позволить вам уйти оттуда живой. Но у меня не было выхода. Ваша жизнь была ценой, которую он установил. А я бы заплатил и больше за то, что он дал мне.

У меня вырвался какой-то странный шипящий звук, который я тотчас же подавила, но слишком поздно. Рэндолл сидел на каменной плите, одной ногой опираясь о камень, другая была вытянута для равновесия. Свет луны пробивался сквозь облака, падая на него через разбитое окно. Его профиль и жесткая линия рта, смягченные темнотой, напомнили мне человека, которого я любила, — Фрэнка. Я предала этого человека. Из-за меня он никогда не появится на свет.

«Грехи отцов падут на детей… и уничтожат его, его корни и ветви, так что его имя будет забыто…»

— Он рассказывал вам? — вопросил мягкий, тихий голос из темноты. — Он когда-нибудь рассказывал вам о том, что произошло между нами, им и мной, в той небольшой комнате в Уэнтуорте?

Несмотря на потрясение и ярость, охватившую меня, я заметила, что он избегал упоминания имени Джейми. «Он», «ему». И никогда «Джейми». Это имя принадлежало только мне. Я с трудом произнесла сквозь стиснутые зубы: