— Можешь не отвечать, — заканчиваю свою мысль в голос. — Если не хочешь, — добавляю немного тише.

— Почему же, хочу, — и снова это «хочу» с двойным подтекстом, сказанное с игривой интонацией в голосе. — В самый первый раз, когда я тебя увидел в суде, ты мне понравилась. Не скажу, что слишком сильно, но интерес вызвала. Высокая, стройная, умеющая за себя постоять, очень красивая, — делает паузу, усмехается, сжимает пальцами мою коленку и заканчивает: — И слишком сексуальная. Каюсь, — снова смеется. — Хотел вытряхнуть тебя из прокурорской формы и…

— Балабанов, ты неисправим, — тяжело вздыхаю, но все равно усмехаюсь над его откровениями.

Понимаю, что он таким открытым не был ни с кем. Только со мной. И только мне готов довериться целиком и полностью.

— Откровенно, так откровенно, так что без обид, — продолжает Паша. — Потом, когда дело отправили на досудебную проверку, и мы с тобой начали встречаться чаще, ты меня раздражала, а периодами дико бесила. Мечтал тебе шею свернуть.

— Это я умею, — тоже смеюсь в ответ, так меня забавляет его игривый тон. — Не представляешь, как ты меня бесил и раздражал на пару со своим адвокатом. Убить была готова обоих. Особенно по утрам, когда и так настроение хреновое, а еще ты добавлял своими шуточками.

— А потом, — тянет гласные звуки, игнорируя мои откровения, — мы встретились дома у Темыча. Я, правда, не знал, что ты там будешь. Вишневский по Катьке с ума сходил, наблюдал, как вы в купальниках дефилировали возле бассейна. Ну, и я с ним за компанию. Вне рабочей обстановки ты совсем другая.

Паша поворачивает голову в сторону, и наши взгляды встречаются. Несколько секунд мы смотрим друг на друга в тишине, лишь пламя от камина отражается в его зрачках.

— Работа у меня нервная, поэтому дома хочется отдохнуть, — провожу рукой по его волосам, не отводя от парня взгляда.

— А потом был поцелуй, помнишь? — в его глазах появляется блеск. — Вообще-то, я хотел тебя куда-нибудь пригласить, — откашливается. — Попозже. И никак не ожидал, что ты меня так нагло пошлешь.

— Помню, Паш, и речь твою в кабинете тоже помню, — ехидно улыбаюсь, а Балабанов стонет, закрывая глаза.

— Не напоминай. Повел себя, как пацан малолетний, до сих пор стыдно. Простишь? — открывает один глаз и смотрит на меня.

— Прощу, — наклоняюсь и целую его в нос. — Но обязательно отомщу.

Не успеваю отстраниться, как Паша обвивает меня одной рукой за голову, притягивая к себе ближе. Для поцелуя, такого бешенного и страстного, что желание, несмотря на отсутствие сил, зарождается заново.

Балабанов точно волшебник, потому что сама не понимаю, как виртуозно он укладывает меня на спину, а сам располагается сверху. Проводит пальцами по щеке, убирая прядь волос, не сводя своего пристального взгляда.

— И как будет выглядеть твоя месть? — его голос с хрипотцой явно намекает на что-то слишком интимное.

— Уж поверь, — обнимаю его двумя руками за голову. — Я расстараюсь.

Снова целует меня, пробуя на вкус то язык, то губы, вызывая непрерывные стоны из моей груди.

— Теперь у меня вопрос, — шепчет на ушко, вызывая трепет во всем теле, и я готова на любые откровения, лишь бы не останавливался. — Хочу внимательно рассмотреть твою третью татуировку, а то видел мельком.

— Не напоминай, — стону, закрывая глаза, чувствуя, как мужские пальцы нежно гладят кожу чуть выше правого бедра.

Именно там, где красуется маленький знак бесконечности — та самая татуировка, которую так мечтает увидеть Паша.

— Почему? — спрашивает удивленным тоном, и я открываю глаза, наталкиваясь на еще более удивленный взгляд. — По-моему, очень красивые у тебя надписи. По-крайней мере, мне нравятся.

— Ты даже не представляешь, сколько у меня из-за них возникло проблем, — тяжело вздыхаю.

— Так вроде ж законом не запрещено? — поднимает обе брови вверх.

— Не запрещено, но пропускают на комиссии с трудом, — делаю паузу, после чего продолжаю: — Надпись из Шекспира я сделала с одноклассницей на спор. Даже вспоминать смешно. Две идиотки поспорили — кто выдержит и не произнесет ни звука, пока будут колоть, тот и победил.

— На мороженое? — смеется Балабанов.

— На сто рублей и контрольную по математике, если выиграю я, или по истории, если победит Ленка. Она выбрала знаменитую фразу из “Гамлета”, ну а я — из “Короля Лир”.

— Выиграла? — Паша начинает заливаться смехом, качая головой из стороны в сторону. — Ну, вы даете, звёзды.

— Конечно, — улыбаюсь в ответ, понимая, как глупо это сейчас выглядит. — Правда потом от родителей отгребла по полной программе. Вторую надпись сделала перед самым выпускным — протест у меня был такой, пыталась доказать, что я взрослая. Даже вспоминать не хочется.

— А третья?

Взгляд у парня становится серьезным, видимо, вспомнил свою юность и собственные ошибки, поэтому не осуждает.

— А третья, — тяжело вздыхаю, делая паузу, чтобы собраться с мыслями на откровение. Которое никому и никогда не открывала. — Была у меня в институте несчастная любовь. Я, правда, не знала, что он женат. Это стало слишком болезненным ударом. Депрессия, заниженная самооценка, самобичевание и отсутствие стимула в жизни, — снова перерываюсь, чтобы дать себе передышку. — Тоже, видимо, хотела кому-то что-то доказать. Знак бесконечности — неизвестность в будущем. На Юрфак в университет поступила без проблем, если бы шла учиться в Академию МВД, с татуировками зарубили бы при поступлении. Медкомиссию в прокуратуру с первого раза не прошла, но так как меня уже на тот момент отобрали, то прокурор договорился. Погрозили пальчиком и сказали, чтобы формой закрыла все свои надписи.

— Строго у вас, — серьезно произносит Паша. — Никогда не хотела сменить место работы? Ты отличный юрист, любая компания оторвет тебя с руками и ногами.

— Не обсуждается, — отвечаю тоном, не требующим возражений. — По крайней мере, пока, — добавляю мягче, расплываясь в улыбке.

— Ладно, — лицо Балабанова приобретает ехидное выражение.

Точно, что-то задумал. Знать бы еще, что у него в голове. Потому что его слишком быстрое согласие настораживает.

Но через пару секунд охаю, так как Паша опускается ниже — сначала проводит пальцами по внутренней стороне бедра, после чего дотрагивается губами. Мои коленки непроизвольно сжимаются, но мужская рука останавливает мой порыв.

— Паша, — произношу негромко, но от столь интимных прикосновений голос мой начинает хрипеть.

— Ножки раздвинь, — на пару секунд отрывается от своего занятия, после чего жаркий язык проводит дорожку по коже, останавливаясь именно на месте, где красуется этот злосчастный знак бесконечности. — И не мешай мне.

— Не надо, — снова охаю от очередного прикосновения. — Я, — делаю паузу и негромко добавляю: — Стесняюсь.

Хорошо, что он не видит моего лица. Останавливается, усмехается, после чего надавливает на коленки, разводя ноги в разные стороны.

— Детский сад какой-то, — снова проводит пальцами по внутренней стороне бедра, где только что побывал его язык. — Лежишь и молчишь, — делает паузу. — Нет, с “молчишь” я погорячился. Лежишь, стонешь, кричишь, охаешь и ахаешь — все, что угодно, главное, мне не мешаешь делать тебе приятное. Все поняла?

— М-мм, — только и могу произнести в ответ, чувствуя, как жаркие губы снова движутся по моей ноге вверх…

Просыпаюсь довольно рано, лежа у Паши на плече. Аккуратно выбираюсь, убегая в душ. На пару минут задерживаюсь, глядя, как мой любимый мужчина переворачивается на живот, обхватывая руками подушку. Не могу оторвать взгляда — кстати, впервые вижу, как он спит. Такой милый и беззащитный, что хочется обнять, прижать к груди и никуда не отпускать.

Улыбаюсь, после чего уже целенаправленно двигаю в ванную.

После горячего душа надеваю нижнее белье, которое перед этим собирала по всей комнате, и залезаю под одеяло, прижимаясь к Пашке. Он продолжает громко сопеть, никак не реагируя на мои прикосновения. Точно спит, а не притворяется, как он любит иногда делать. Решаю просто полежать рядом, но сама не замечаю, как под сопение Балабанова тоже засыпаю.