Хотя Пес Веры так и не сумел отдохнуть за сегодняшнюю ночь, но, тем не менее, голос у него сейчас был такой холодно-жесткий, что даже мне стало немного не по себе. Надо сказать, что прошедшей ночью, хотя все служители церкви и проснулись от шума, но мы попросили их не беспокоиться – мол, утром все поясним. Ну, отец Арн и Павлен не стали спорить или задавать вопросы, и сразу же уснули, а вот с отцом Витором все обстояло куда хуже. Прежде всего, он очень долго не мог восстановить дыхание, да и горло, которое едва не раздавил любимый братец, болело весьма ощутимо, так что отец Витор смог уснуть всего лишь через несколько часов, едва ли не под утро. Конечно, тогда, ночью, самым лучшим было вывести молодого человека на свежий воздух, а не оставлять в пещере, где хватает дыма от сожженного можжевельника, только вот делать это ночью не стоило, особенно когда неподалеку от входа хватает зверья, которое догрызает останки несчастного архара. К тому же бесконечные завывания и стоны кальчоны вовсе не вызывали желания покинуть пещеру. Понятно, что сейчас отец Витор чувствовал себя хуже всех нас, да и говорить в полный голос все еще не мог – все же этой ночью у опального принца сил было просто в излишке, ведь этот тип крови напился по самое не могу...

Сейчас Якуб готовил на огне вторую ногу архара, запах опять стоял бесподобный, но о еде пока что не думалось. Мы не спускали глаз с принца Гордвина, но ему, кажется, не было никакого дела до наших взглядов.

– Да с чего вы взяли, что я намерен отвечать?.. – скривил губы Гордвин.

– Думаю, если не мне, то вашему брату хотелось бы знать причину вашего поступка... – продолжал Павлен. – Сами понимаете – это несколько выходит за общепринятые правила поведения, даже самые снисходительные. Если бы не своевременное вмешательство других людей, то отец Витор был бы уже мертв.

– Да, ваши сторожевые собаки хорошо знают свое дело... – покосился на нас принц. – Особенно та сука.

Если я правильно поняла, то последняя характеристика относится именно ко мне. Конечно, ничего уважительного в этом определении нет, но, тем не менее, слова этого грубияна меня нисколько не задели. Если уж на то пошло, то собак я люблю, считаю их настоящими друзьями, и неважно, кто они – суки или кобели, главное, чтоб верно служили своему хозяину.

– Брат, я запрещаю вам говорить о моих друзьях в таком тоне, и тем более вы не имеете никакого права оскорблять их... – просипел отец Витор, и тут же зашелся в кашле. Беда в том, что сейчас у молодого человека так болело горло, что он говорил не только с трудом, но и довольно невнятно. Сегодня утром Павлен осмотрел отца Витора и только головой покачал – мол, великое счастье, что ничего не сломано и не травмировано.

– Друзья... – издевательски протянул Гордвин. – Дорогой брат, вы, наверное, хотели сказать – мерзкая чернь, возомнившая о себе невесть что? А этим так называемым приятелям никто не объяснил, что тому, кто поднимает руку на наследного принца, положена плаха со всеми вытекающими последствиями? Как видно, по этому вопросу вы их не просветили, а иначе они не вели бы себя так нагло.

– Все же попрошу ответить вас, принц, отчего вы решили поступить таким жестоким образом со своим братом... – голос Пса Веры был все таким же холодным.

– Ах, да, с моим праведным братцем, у которого только что нимб над головой не светится!.. – в голосе Гордвина сквозило самое настоящее презрение. – Только не надо рассказывать мне сказки о семейных узах и братской любви – когда речь идет о троне, то сопливые детские воспоминания об играх в лошадки уже не играют никакой роли. Трон один, и прямой наследник – я! У всех остальных моих братцев только одно желание – всеми возможными способами избавиться от того, кому этот трон принадлежит по праву. Ни один из моей милой семейки не имеет прав на престол до той поры, пока жив я, или мои потомки.

– Насколько мне известно, прямых наследников у вас нет... – тонко улыбнулся Павлен. – Что же касается того несчастного ребенка, то есть девочки, что рождена женой вашего отца, и чьим настоящим родителем являетесь вы... Думаю, не имеет смысла повторять, что она появилась в результате адюльтера, то бишь супружеской измены, что уже сводит к нулю ее шансы на корону. И хотя ваш отец был столь благороден, что признал своим отпрыском этого несчастного ребенка, всем ясно, что претендовать на трон она никак не может. Это исключено даже в том горестном случае, если в результате какого-либо несчастья вы изволите покинуть этот грешный и суровый мир. В нашей стране женщины по определению не представляют собой династической угрозы.

– С этим я не спорю... – усмехнулся принц. – Та девчонка, и верно, никаких прав на престол не имеет – в случае чего всегда отыщутся законнорожденные родственнички мужского пола, которые с визгом и воплями будут утверждать, что корона должна находиться на их высокородной голове. Знаете, что тут самое неприятное? То, что они во многом правы. Ничего: как только вернусь домой, то сразу же займусь поисками супруги, подходящей мне по рождению и знатности, и она нарожает мне столько детей, сколько пожелаю – надо же обеспечить престолонаследие. Кстати, насчет той бабы, жены моего отца, могу сказать только одно – стерва редкая, да еще и уверенная, что она умней всех. Считала, что я в нее влюбился по уши, и никуда не денусь, едва ли не на задних лапках перед ней стоять буду и делать то, что она пожелает. Ну, не дура ли? Хорошо, что ее в монастырь отправили, ей там самое место.

– Я рад, что вы должным образом оцениваете свое поведение по отношению к королеве... – заметил Павлен.

– Причем тут какие-то ваши оценки?.. – Гордвин покосился на инквизитора. – Да я с того самого момента, когда она начала меня обхаживать, понимал, что она это делает не просто так, и что о любви тут и речи нет. Можно подумать, господин инквизитор, что вы не знаете, какие она домой письма писала – ладно, не кривитесь в праведном гневе, я же в курсе, что часть ее писем перехватывалась и прочитывалась. Знаю и о том, что на родине у нее кавалер остался, друг сердечный, с которым она мечтала воссоединиться, потому и стала мутить воду при дворе, а заодно и мне мозги пудрить. Я же все понимал, и мне было интересно, до каких пределов она может дойти. Как оказалось – наша королева ради достижения своих целей готова пойти на что угодно, даже меня на постель завалить. Эта баба страстно хотела выскочить за меня замуж, чтоб впоследствии не потерять место рядом с троном, а потом меня и вовсе с престола столкнуть. Надо сказать, что э-э-э... любезности она оказывала мне с кислым видом, словно делая великое одолжение – тут любой, самый тупой мужик сообразит, что никакой привязанности к объекту своего... восхищения, даже самой малой, она не испытывала. Правда, я никак не рассчитывал на то, что у нас с ней дело до детей дойдет, но тут уж, как говорится, не уследишь. Единственное, за что я ей благодарен – так это только за то, что по просьбе этой отвязной стервы к нам во дворец прислали Пшерана, и вот он-то и стал мне настоящим другом, за которым я готов был пойти и в огонь, и в воду. Господин инквизитор, вы ведь это хотели от меня услышать?

– Во всяком случае, мне стали понятны кое-какие события, произошедшие в королевском дворце, а заодно и причины неких ваших поступков... – дипломатично отговорился Павлен. – Мне неясно другое – для чего вы ввязались в заговор против своего отца?

– А вам самому не кажется, что старик засиделся на своем месте?.. – хохотнул Гордвин. – Пора освободить место для тех, кто моложе и сообразительней.

– Ваш отец является прекрасным правителем, и пока он находится у власти, в нашей стране мир и покой... – начал, было, Пес Веры, но принц это перебил.

– Я стану лучшим королем, чем мой отец! Да и кому он нужен, этот мир в стране? Сидим, как в затхлом болоте, или как в сонном царстве! Новые богатства и земли нам принесет только война! Неужели эти простые истины вам непонятны? А уж если у меня в руках окажутся древние артефакты, то весь мир будет лежать у моих ног!