— Почему же? У вас даже балы дают, маскарады.

— О, вы правы… На каждом шагу ряженые. Люди одеваются в лохмотья и протягивают руку за подаянием. Чем не маскарад?..

— Я не шучу, — сказал Олег серьезно. — Вчера я присутствовал на маскараде.

— Любопытно…

— Шел мимо городского театра, вижу объявление о маскараде в пользу голодающих. Заглянул из интереса…

— И был наказан, — засмеялась Элен.

— Представляю, что там был за балаган, — пробурчал Гога.

— Конечно, маскарад не блистал, — начал рассказывать Олег. — Костюмы производили комическое впечатление. Я было хотел уйти, но меня кто-то взял под руку. Обернулся, возле меня стояла маска: плечистая особа, одетая в красный коленкоровый костюм с громадными золотыми звездами. «Ты мне ндравишься», — шепнула она и засмеялась. Спрашиваю: «Голубушка, что тебе нужно?» — «Хочу с тобой познакомиться». Мне ничего не оставалось, как поклониться и сказать: «Милая, отойди, от тебя пахнет кухней». Лишь после этого моя Кармен отошла, громко топая пятками…

Все заметили, как миловидная девица, сидевшая за столом в конце, затряслась от смеха, закрыв лицо салфеткой.

— Что с тобой, чему смеешься? — спросил Гога.

Девица сказала:

— Олег Иванович, кажется, я знаю вашу маску… Моя кухарка Даша накануне шила красный костюм с золотыми звездами. Я еще спросила ее: «Зачем?» Она ответила: «У нас будя маскарат».

Все, кроме Олега, весело рассмеялись.

— Но должен сказать, господа… — строго, чтобы прервать общий смех, сказал Олег, — должен сказать, что маскарад принес большую пользу: он собрал немало денег для голодающих. Это благородно!..

Всем стало неловко, и за столом притихли. Кто-то опрокинул рюмку, и вино плеснулось на белую скатерть. Элен вскочила, стряхивая брызги с платья. Поль выхватил белоснежный платок и предложил девушке:

— Пардон, мадемуазель, разрешите поухаживать…

— Господа! — воскликнул Борис Иннокентьевич. Он был полупьян и к тому же не терпел, когда его не слушали. — Господа, революция выбросила за борт все высокое и святое. В наши прекрасные дворцы явился мужик в портянках и сказал: «Чаво, ета ничаво». И кончилась тысячелетняя культура, воцарился в России хаос. Вы только послушайте, как говорит на улице российская молодежь: «Пошамать», «Сижу на дикофте», «Поперли в клуб», «Не дрейфь»… Боже мой! Гибнет великий русский язык…

Старший Раск, сидевший до того молча, швырнул салфетку и сказал:

— Все ушло, одни лапти остались.

— Насчет лаптей не очень! — воскликнул Иван Петрович, взял с тарелки соленый огурец и с хрустом откусил половину. — Лапти на базаре стоят десять тысяч рубликов! Так-то…

В разговор вступила Подагра Ивановна. Она посадила к себе на колени пушистого сибирского кота.

— Вчера Акулина принесла из мясных рядов связку рыбок, мальчишки наловили в Яченке. Сколько бы вы думали стоят они? Шестьдесят тысяч рублей! Рыбок было двенадцать штук, стало быть, каждая стоила пять тысяч. В старое время за такие деньги можно было купить имение. А мой Тимофей, — Подагра Ивановна погладила кота, — мой Тимофеюшка за один присест съел… двенадцать имений.

Борис Иннокентьевич, которому так и не дали закончить торжественную речь, стоял, покачиваясь.

— Господа! И все-таки я верю в Россию. Я вижу ее будущее. — Он перенес бокал в левую руку, а правой указал на молодежь, сидевшую в конце стола. — Вот будущая Россия, вот наша смена и наша надежда. За них я поднимаю свой бокал!

Все шумно поднялись с бокалами в руках. Учитель запрокинул голову и стал пить шампанское крупными глотками.

После ужина старики направились в «зимний сад», где росли в кадках пыльные фикусы, а из-под лавки выглядывала корзина с луком.

Гости расселись в старых кожаных креслах и закурили сигары, привезенные Олегом.

В зале веселилась молодежь. Мальчики, надев маски, пугали девочек, потом стали играть в фанты с комическим переодеванием, смехом и беготней.

Элен согласилась спеть. Олег аккомпанировал. Девушка в белом шелковом платье стояла, опершись о крышку рояля, и с наигранной стыдливостью улыбалась, изображая смущение. Потом она запела сильным и чистым голосом:

Подагра Ивановна остановилась в дверях и слушала с умилением. Она вспоминала ушедшую юность, а может быть, радовалась тому, что вернулось в дом благоденствие, и снова, как прежде, звучит музыка, и все, слава богу, хорошо.

Элен пела, и в ее голосе звучала грусть:

Олег взял последний аккорд, и певице шумно зааплодировали.

Когда снова начались танцы, Поль и Олег перешли к старикам. Там дым стоял коромыслом и шел ожесточенный спор. Иван Петрович, горячась и подавшись к Борису Иннокентьевичу, говорил:

— Рубль сильнее пушек, сильнее законов, сильнее совести. Не зря в народе говорится: бог на небе, рубль на земле! И если большевики дали свободу вот этой штучке. — Иван Петрович торопливо достал из кармана жилетки николаевский серебряный рубль с двуглавым орлом, ударил монетой по столу и снова подхватил ее на лету, — если дали этому орлу волю, то он подомнет под себя все! Поверьте, господа, не пройдет и трех лет, как все пойдет по-старому. Не будет царя? Шут с ним. Во все века государством правили не цари и не министры, а люди, у которых звякали в кармане вот такие кружочки.

Борис Иннокентьевич яростно замотал головой в знак того, что он не согласен.

— Значит, по-твоему, — сказал он, — надо свернуть боевые знамена, залезть на печку и смотреть, как рубль станет подминать под себя Советское государство? Увольте, я больше верю в штык, чем в рубль.

— В борьбе с большевиками все средства хороши, — сказал старший Раск. — Сегодня настоящие герои России — Махно, Антонов, все, кто не свернул боевых знамен. Вот и Америка предлагает оружие, лишь бы задушить Советы. Мы должны принять эту помощь.

Польщенный поддержкой, Борис Иннокентьевич воскликнул:

— Конечно! Иначе как спасти Россию? — Увидев Олега, входящего под руку с Полем, он обратился к нему: — Вот Олег Иванович, он человек военный и скажет, кто прав.

— Я не просто военный, — сказал Олег, присаживаясь к столу. — Я битый военный…

— За битого двух небитых дают, — заметил Борис Иннокентьевич.

— И, как человек битый, скажу: открытая борьба против большевиков потерпела крах. Если прекрасно обученные армии Колчака были разбиты, если Деникин с его цветом русского офицерства вынужден был сложить оружие, если, наконец, Врангель, поддержанный английскими танками, не смог ничего сделать с Красной Армией, то какая надежда на этих несчастных батек — Антонова, Махно?

— Что же делать?

— Менять тактику борьбы.

— Как именно, позвольте узнать?

— Поддерживать Советскую власть.

— Да вы с ума сошли! — патетически воскликнул Раск. — Идти на поклон к большевикам?

— Зачем на поклон? Помогать им…

Борис Иннокентьевич даже поперхнулся. Отец Серафим хотел перекреститься, но лишь погладил рукой крест на груди. Поль с уважением смотрел на Олега.

— Господа, — с трудом сдерживая волнение, проговорил Борис Иннокентьевич, — может быть, споем «Интернационал» под руководством Олега Ивановича?

— Споем, если нужно будет для пользы дела, — спокойно согласился Олег.

— Отказываюсь понимать.

— Что же тут непонятного? — Олег явно кокетничал, не торопясь открывать свои планы. — Советы перерождаются в обычную буржуазную республику. А если это так, зачем воевать с ними? Наоборот, надо помогать… Нынче не солдаты и не генералы решают судьбы мира. Это делают люди с деньгами и такие, например, как наш дорогой Поль или Борис Иннокентьевич, то есть те, кто воспитывает молодежь.