– Что значит «лучше»? – спросил он.

– Эти шрамы. Они заживут.

Джерри поцеловал ее в шею.

– Когда ты вернешься, – прошептала Карлотта, – я окончательно исцелюсь. Теперь я это знаю.

Сильные спазмы волнами сотрясали ее тело. Непрекращающаяся агония или экстаз. Оно накрывало, волна за волной, словно бред, жар по всему телу. Карлотта вскрикнула. Ее грудь судорожно вздымалась. Она дернулась. Все двигалось как при замедленной съемке и концентрировалось в ее интимных местах. Карлотта изогнулась, хватая ртом воздух. Это не прекращалось. Ее бедра бессознательно двинулись вперед. Постепенно потрясение рассеялось, еще медленнее вернулось, рассеялось, снова вернулось и ушло. Карлотту окружал океан удовольствия. Окутал умиротворяющий воздух. Она растворилась в этом тепле. Ей было трудно открыть глаза. В спальне ее грудь с торчащими сосками поднималась и опускалась в темноте. Волосы на висках намокли от пота. Лицо покрыто капельками пота. Она дышала глубоко и тяжело. Она была измотана. Как еще никогда в жизни.

– Ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха, – смех: тихий, мягкий, уверенный.

Он исчез.

Карлотта медленно повернула голову. В благоухающем воздухе она увидела в изножье кровати двух гномов. Их глаза были глубоко запрятаны в непроницаемые глазницы, длинные руки свисали по бокам, они стояли и молча смотрели на нее. Карлотта чувствовала жар и головокружение, у нее болел живот, конечности сводило от усталости. Остекленевшие глаза наблюдали, как гномы кладут лепестки роз, один за другим, на ее свинцовые ноги – сладкие лепестки, будто надушенные парфюмом. И медленно, один за другим, беззвучно, гномы становились светлее, прозрачнее и переставали существовать.

Утром 18 декабря Карлотта чувствовала тяжесть в груди. Как и во всем теле, поэтому хотела остаться в постели.

У нее закружилась голова. Она прошла в гостиную, но ей пришлось присесть на край дивана. Когда она закрыла глаза, стало хуже. Все внутри медленно заколыхалось. Ей стало холодно.

Карлотта надела свитер. Грудь стала чувствительной. Она несла в себе какую-то странную болезнь, и та проявлялась болью во всем теле. Карлотта вышла полить сад.

Она обнаружила себя сидящей на краю качелей. Они свисали с дуба рядом с аллеей. С лица и шеи капал пот. Белая изгородь вдоль сада Гринспанов поднималась и опускалась зловещим змееподобным движением.

Миссис Гринспан, как и было условлено, старалась не спускать глаз с Карлотты. Ей не хотелось вмешиваться, но Карлотта выглядела бледной. Пожилая женщина нерешительно отложила вязание и прошла через белые ворота, тихо прикрыв за собой дверь.

– Доброе утро, Карлотта, – тихо поздоровалась она. – Как ты себя чувствуешь?

– Нормально. Вышла погреться на солнце.

– Ты какая-то бледная.

– Я особо не выхожу с тех пор, как заболела.

– Тогда посиди на солнце. Это лекарство самого Бога.

Миссис Гринспан пошла в дальний конец своего сада. Она начала обрывать пожелтевшие листья со стеблей. Лицо Карлотты исказилось от боли.

– Господи, – простонала она, – меня разрывают на части.

Миссис Гринспан, ничего не слыша, выдергивала сорняки из междурядий. Бабочки порхали мимо на крошечных золотых крылышках. Затем она повернулась с улыбкой, но пожилые глаза смотрели на Карлотту с беспокойством. Карлотта помахала рукой, попыталась улыбнуться и нетвердо поднялась с качелей.

Насекомые шумели, стрекотали хриплым хором. Казалось, они заполнили сад, двор и все тени по соседству. Они жужжали у нее в мозгу. Карлотте казалось, что она слышит голоса.

– Вы верите в призраков, миссис Гринспан?

– Конечно нет, – рассмеялась старушка.

– Не в прозрачных существ в воздухе. Призраков прошлого.

– Ну, мертвые живут в нас. В наших сердцах.

– Но они нас не калечат, так ведь?

– Я не знаю, Карлотта. В моем возрасте важен лишь опыт. И я думаю, лучше всего тебе просто довериться врачу.

– Но он говорит мне одно, а я вижу собственными глазами совершенно другое.

– Лучше всего, – повторила миссис Гринспан, – довериться доктору. Он знает, что делать.

Карлотта вернулась в дом под жужжание насекомых. То были не одинокие звуки сверчков за Ту-Риверс. Скорее злые, демонические. Больше похоже на Санта-Ану. Воспоминание о той жаркой, пропотевшей квартире и Франклине последовало за Карлоттой внутрь, и она не могла от него избавиться.

К середине января стало ясно, что фигура Карлотты округлилась. Шнайдерман предположил, что это задержка воды. Он диагностировал это как вторичный истерический симптом, и поэтому несущественный. Тем не менее это могло быть реакцией на лекарства. Доктор взял образец крови, но не обнаружил никаких признаков физической патологии.

И все же Карлотта страдала от резких перепадов настроения. Даже в кабинете она огрызалась на Шнайдермана, а потом извинялась. Она принимала ванну по два, три раза в день. Вода избавляла ее от ужасного чувства тяжести, тянувшего ее вниз.

– Что случилось, мама?

– Ничего, Джули. Ничего.

– Ты такая бледная.

– Мама просто устала. Она пойдет приляжет. А ты иди поиграй с Билли.

Джули смотрела, как ее мать ложится на диван, плотнее кутаясь в свитер. Вид настолько слабой Карлотты напугал Джули.

– Иди, куколка, – отстраненно пробормотала Карлотта. – Мама просто устала.

Карлотта и правда чувствовала невероятную усталость. Из нее высасывали все силы. Что-то внутри нее забирало силу из костей, превращая их в воздух. Она попыталась встать, приготовить ужин, бороться с этим, но тело откинулось назад, истощенное.

– О боже, – выдохнула она.

Снова попыталась подняться, держась за стену. Затем комната начала вращаться. Быстрее и быстрее. Джули, стоявшая в дверях, увидела, как Карлотта упала, издавая странные звуки.

Джули выбежала на улицу. Она увидела, как Билли толкает газонокосилку, весь потный в разгаре дня.

– Билли, – сказала Джули, – маме плохо.

Билли выключил косилку. Внезапно солнечный свет вокруг дома приобрел тошнотворный оттенок.

– В каком смысле? – спросил парень. – Она попросила меня позвать?

– Ее тошнит.

Билли зашел в дом. Он нашел Карлотту в ванной, где ее рвало в белую раковину.

– Что такое, мам? – спросил он.

Но она не смогла ответить. Она лишь склонилась сильнее.

– Вызвать врача?

Карлотта покачала головой. Сильный рывок сотряс ее тело, и она снова наклонилась вперед. Билли отвернулся, не зная, что делать.

– Хорошо… все хорошо, – пробормотала она.

Карлотта умыла лицо, смыла все с раковины и прополоскала рот. Ее лицо было бледным, холодным и болезненным, ноздри раздувались.

– Тебе бы лучше прилечь, – сказал Билли.

Но Карлотта стояла в ужасе, наблюдая за своим лицом в зеркале.

– Что случилось, мам? – нервно спросил Билли. – Ты не хочешь прилечь?

Билли и Джули смотрели, как Карлотта трогает свое лицо, вглядываясь в зеркало. Время от времени она тихо повторяла: «Нет… нет… нет…» Затем на дом опустилась оглушительная тишина.

Шнайдерман удивленно откинулся на спинку кресла.

– Вы уверены? – спросил он.

– Абсолютно. Я узнаю симптомы.

– Вы говорили Джерри?

– Нет. А зачем?

– Ну. Очевидно, рано или поздно он узнает.

– Это ребенок не Джерри.

Шнайдерман внимательно наблюдал за ее взглядом. Он считывал невербальные знаки, выражение лица, жесты.

– Почему вы так уверены?

– Он не может иметь детей. Из-за болезни. Малярия. Когда служил в армии. Ему трудно об этом говорить.

– Может, он ошибся.

– Доктор Шнайдерман, если бы Джерри мог зачать ребенка, я бы уже давно была беременна.

– А вы еще с кем-то…

– Я не сплю с кем попало, доктор Шнайдерман. Никогда.

– Тогда что вы пытаетесь сказать, Карлотта?

– Разве не очевидно?

– Нет. Скажите.

– Я ношу его ребенка.