Тридцатилетний радиофизик Термен одно время работал в Ленинградском физико-техническом институте Академии наук у академика А. Ф. Иоффе (чье имя сегодня носит этот институт).

Помимо разработки системы дальновидения (того, что вошло в нашу жизнь под названием телевидение).

Лев Сергеевич втихаря проделывал опыты по анабиозу млекопитающих (апа, по-гречески, — обратно, bios — жизнь). Он охлаждал кошек до критической температуры 0 °C и закапывал их бездыханные тельца на Кольском полуострове в вечной мерзлоте. Спустя некоторое время исследователь откапывал подопытных и успешно возвращал их к жизни.

Для кого-то, возможно, в этом факте нет ничего необычного. Поэтому оговорюсь, что для современной биологии подобный результат пока недостижим.

1 сентября 1701 года голландский ученый-самоучка Антони ван Левенгук разглядел в окуляре 200-кратного микроскопа собственной конструкции явление, поздней названное парадоксом скрытой жизни. В сухом песке, смоченном водой, микроорганизмы, выглядевшие засохшими и мертвыми, начали оживать. Если потом они снова оказывались без влаги, переставали подавать признаки жизни. Смочишь — оживишь. И так без конца. Это были красные коловратки — микроскопические черви.

Но они пробудили дерзкую мысль: что даровано Создателем червяку, разве не может быть дано человеку?

После Левенгука опыты по холодовому анабиозоу удавались многим исследователям — с растениями и некоторыми простенькими организмами. Но вот с теплокровными такой фокус не удавался.

Почему?

Давайте, как в школе, для ответа на вопрос проделаем мысленные опыты. Пластиковую бутылку с водой заморозим в холодильнике, а затем исследуем содержимое. Масса льда испещрена крупными и мелкими трещинами. Это потому, что замораживание и размораживание происходит неравномерно, внутри водной массы наблюдаются температурные перепады.

А теперь засунем в морозилку живой объект — куриное яйцо. Достав его в виде каменной ледышки, дадим яйцу опаять. И увидим, что растрескалась не только скорлупа, — расперлось и разрушилось все содержимое яйца. После опаивания это уже не пищевой продукт, а мерзко пахнущая тухлятина, к которой неприменимо понятие «вкус».

Если рассмотреть, что происходит с живой клеткой в процессе заморозки и опаивания, на экране окуляра будет разыгран фильм ужасов. Кристаллики льда кромсают клеточные стенки-мембраны, раздавливают и пронзают все внутренние структуры.

Те немногие организмы, которым природа даровала способность замораживаться и размораживаться, защищают свои клетки от режущих льдинок специальными криопротекторами. Человек, если б и сохранил их в процессе эволюции, должен был бы обладать еще и многоступенчатой системой захолаживания — чтобы исключить температурные перепады.

Поэтому, прежде чем мечтать об анабиозе человека, следовало бы освоить гипотермию — процесс охлаждения тела в зоне положительных температур. Теплокровные и здесь аутсайдеры: для человека нижний температурный предел выживания (да и то с применением термоблокаторов, искусственно подавляющих терморегуляцию организма) составляет 18°. Хоть на полградуса ниже — смерть.

Вот почему крионика так и не развилась во всем мире в практическое научное направление.

Вернемся, однако, к опытам Термена. Долгое время они казались оторванными от реальной жизни. Пока внезапно не заболела воспалением легких и не умерла секретарша академика Иоффе. Молодой ученый был неравнодушен к очаровательной секретарше своего шефа.

Прослышавший о скором открытии пенициллина, с помощью которого пневмонию удастся лечить, он хотел охладить уснувшую красавицу, с тем чтобы через несколько лет вернуть ее к жизни. Обратился к Абраму Федоровичу и раскрыл ему карты. Великий физик понял Термена и поверил ему, но возразил: родственники умершей вряд ли поймут и дадут добро на эксперимент с ее телом.

Так Лев Сергеевич потерял возлюбленную, а наука — возможность осуществленного анабиоза. Вскоре Термен был послан с особой миссией в США, а через десяток лет по возвращении из «спецкомандировки» надежно упрятан в колымских лагерях. После оттепели ученый много лет не решался вспоминать о своих опытах по анабиозу и лишь в эпоху гласности на 95-м году жизни поведал мне эту невероятную историю.

Еще об одном своем исследовании Лев Сергеевич ни разу не писал, а рассказывал только тем, к кому проникался достаточным доверием (вот и мне посчастливилось). Личный архив Термена загадочным образом исчез после смерти ученого из Архива Российской академии наук. Там могли быть какие-то документы, проливающие свет на удивительный эксперимент.

Как рассказывал Лев Сергеевич, Эйнштейн знал о полученных результатах, сам не раз завороженно приникал к окуляру микроскопа, разглядывая таинственный живой микромир. Он признавал, что это картинки из науки будущего.

К сожалению, внезапный вывоз из США Термена сотрудниками ОГПУ — НКВД положил конец небывалым исследованиям. А позже, выйдя на свободу, Лев Сергеевич уже не мог к ним вернуться. Не только потому, что в технически менее развитом Советском Союзе было нереально восстановить брошенную в Нью-Йорке лабораторию.

Но прежде всего потому, что наша материалистическая наука не позволяла даже сформулировать задачу наблюдения над разумом микросуществ. От искусственных ограничений, слава богу, наука избавилась. Но когда она сможет вернуться на интеллектуальный уровень, достигнутый Терменом 80 лет назад, неизвестно.

Анвару Свами 40 дет, родом он из Самарканда. В Закавказском военном округе отслужил танкистом. Работал слесарем локомотивного депо, термоизолировщиком и даже в ОМОНе. А теперь Анвар в московских ночных клубах протыкает спицами свои горло и грудь у сердца, глотает кинжалы, гасит во рту огонь. Но самое главное — вводит в пищевод 50-сантиметровое сверло работающей электродрели! Этот рекорд был отмечен Книгой рекордов Гиннесса и на международном фестивале «Факир Азии».

— Фокус? — с недоверием спрашиваю я. — Может, сверло каким-то образом убирается в дрель?

— Дрель — самая обыкновенная, из магазина, поэтому ничего убираться в нее не может. И спицы, которыми я протыкаю свое тело, — обыкновенные хирургические, их еще называют «илизаровскими» и используют в больницах при сложных переломах. А вот кинжалы, изготовленные из специального титанового сплава с напылением серебра, тупые, но прорвать пищевод все равно могут.

— И вам не больно?!

— На сцене — нет. Ровно за две минуты я вхожу в особое состояние, в такой промежуток между трансом и нирваной, и во время всего выступления перестаю осязать, обонять — вообще чувствовать. Ведь я много лет занимался йогой.

Анвар встал, сложил перед собой руки, как в молитве, и поочередно стал нажимать пальцами одной руки между пальцами другой и наоборот. Затем, скрестив пальцы на уровне пупка, он несколько раз резко вдохнул и выдохнул.

— И все! — подытоживает он. — Сейчас можете меня, как шашлык, зажарить, и я боли не почувствую.

— Если вы не фокусы показываете, то у вас должны быть травмы, — сомневаюсь я и прошу его оголиться до пояса.

Левая рука, по которой факир во время выступления проводит огнем, опалена, а свежие ожоги только затягиваются. Над левой грудью и на горле, над кадыком, куда Анвар втыкает спицы, — синяки.

— Может быть, у меня горло устроено несколько иначе, — рассуждает Анвар. — Как бы я в мельчайших подробностях ни описывал технику «глотания» сверла своим коллегам, им не удается повторить трюк.

Внешне 8-летняя жительница Омска Аня Белыш не отличается от своих сверстников. Но девочка обладает недюжинными физическими способностями, которыми может похвастать далеко не каждый взрослый: отжимается от пола тысячу раз.