Еще несколько слов в пояснение того, что написала Фрэнни. Прежде всего должна честно признаться, что недооценила ее сексуальность. Мне не могло прийти в голову, что у нее может быть любовник, казалось, что секс ее абсолютно не интересует. Как она могла связаться с таким, как М., и как я могла не заметить происшедших в ней изменений? Стыдно сказать, но сейчас я даже не могу вспомнить, были ли у нее тогда на руках синяки.

Я также не подозревала о ее близких отношениях с миссис Дивер. Этот симбиоз вполне удовлетворял обеих, но Фрэнни почти не упоминала о миссис Дивер, разве что мимоходом, и ни разу не говорила о том, что видит в ней что-то вроде эрзац-матери. Или все-таки говорила? Возможно, она делала какие-то намеки, которые я пропустила мимо ушей. Впрочем, термин «симбиоз», вероятно, здесь не совсем удачен. Я признаю, что слишком часто стараюсь просеять свои личные наблюдения через фильтр естественно-научной методологии, а это, наверное, не всегда правильно. Может быть, чтобы оценить те отношения, которые связывали Фрэнни с другими людьми — а в таких вещах я слабо разбираюсь, — мне надо отложить в сторону свою лупу?

Дневник ясно свидетельствует о том, как неправильно я себя вела. Я не имела представления о том, что Фрэнни все еще переживает гибель наших родителей, все еще нуждается в родительской любви. За несколько месяцев до своей смерти отец позвонил мне и сказал, что Фрэнни плохо ведет себя, и даже намекнул на какой-то инцидент с украденными велосипедами, однако, переехав ко мне в Сакраменто, сестра стала тихой и робкой — она хорошо вела себя в школе, ни на что не жаловалась, аккуратно делала уроки и подолгу смотрела телевизор. За исключением того, что Фрэнни каждый месяц прибавляла в весе по несколько фунтов, она никогда не доставляла мне никаких проблем. Я считала, что она примирилась со смертью папы и мамы. Откуда мне было знать, что она так несчастна? Я заботилась о ней как могла, но этого, как выяснилось, было недостаточно. Теперь я это понимаю.

Я должна встретиться с М. сегодня утром в его излюбленной закусочной под названием «У Флаффи», находящейся через дорогу от университетского городка. Закусочная является одной из главных достопримечательностей Дэвиса. По утрам это заведение становится одним из самых оживленных мест в городе. С чисто внешней точки зрения — длинное и узкое помещение, пластмассовые столы, режущий глаза ослепительный свет, покрытый потертым линолеумом пол — не очень-то уютно, но кофе и пончики здесь готовят хорошие, так что с течением времени заведение стало для обитателей городка излюбленным местом встреч.

Я не бегаю трусцой, предпочитая аэробику, но сегодня на мне розово-серый тренировочный костюм, чтобы казалось, будто я бегунья. Мне надо привлечь внимание М., я хочу, чтобы он решил, что между нами есть нечто общее. Вообще-то привлечь внимание мужчин для меня обычно не проблема, но сегодня я волнуюсь — мне нужно произвести на М. сильное впечатление. Я долго возилась с косметикой и теперь довольна результатом. У меня приятное лицо, которое, правда, нельзя назвать красивым, но на нем почти незаметны морщины, и моя кожа еще почти так же эластична, как раньше. Я по-прежнему ношу восьмой размер — пусть для этого мне приходится заниматься в гимнастическом зале шесть дней в неделю, а в иссиня-черных волосах нет даже намека на седину. Мышцы в тонусе, ягодицы крепкие, груди стоят торчком. В общем, когда сегодня утром, закончив одеваться, я посмотрела на себя в зеркало, то увидела там высокую, привлекательную, сексуальную женщину лет тридцати с небольшим. Нет, беспокоиться не о чем — с М. у меня проблем не будет.

Сквозь плексигласовые стекла я вижу, как он сидит в дальнем углу помещения, читая газету и время от времени прихлебывая кофе. Войдя в закусочную, я становлюсь в очередь. Здесь шумно. Люди вокруг громко разговаривают между собой, девушки за стойкой принимают заказы, посетители входят и выходят. Заплатив за кофе, я озираюсь по сторонам и, выразив недовольство по поводу того, что все кабинки заняты, направляюсь к той из них, которую занимает М. Не знаю, почему Фрэнни считала его внешность столь устрашающей. М. худощавый, стройный, с угловатым лицом, словно вылепленным рукой скульптора, — сильный подбородок, высокие скулы, длинный, прямой нос. Ему уже под пятьдесят, что заметно по глубоким морщинам на лбу и вокруг глаз. Для Дэвиса М. выглядит слишком нарядно. Здесь ездят на велосипедах, голосуют за демократов и носят теннисные туфли — такой уж это город. Все посетители закусочной одеты кто во что горазд — в джинсы, тренировочные костюмы и мятые пиджаки. Даже пожилые носят повседневную одежду, в которой ходят у себя дома. А вот М. похож на англичанина. Даже вполне заурядная коричневая спортивная куртка и желтовато-коричневые брюки на нем кажутся чем-то вроде строгого костюма.

Подойдя к кабинке, я вижу, что он читает раздел, посвященный бизнесу. Другие секции газеты разбросаны по столу, а чашка с кофе почти пуста. Кажется, я очень волнуюсь.

— Можно присесть? В порядке компенсации я наполню вашу чашку.

Оторвав взгляд от газеты, он слегка улыбается.

— Здесь нет свободных столиков, — оправдываясь, говорю я.

— Ну конечно, — говорит он, освобождая часть стола. — Садитесь.

Я ставлю на стол чашку и подхожу к стойке, где на плитке разогреваются кофейники. Забрав один из них, я возвращаюсь к нашему столику и наполняю чашку М., а на обратном пути к стойке наполняю еще несколько чашек. Такое уж это место — вы помогаете и себе, и другим.

— Прекрасное утро, не правда ли? — говорю я, сев за столик.

Снаружи воздух прохладен и свеж — для бега трусцой погода самая подходящая, а ведь предполагается, что я бегаю трусцой.

Позади меня кто-то хрипло кашляет и шуршит газетой. М. неторопливо пьет кофе, разглядывая меня поверх чашки.

— Да, — наконец говорит он, — прекрасное утро.

Аккуратным движением поставив чашку на стол, он откидывается назад, как будто ожидая продолжения. Я представляюсь как Коллин, фамилию при этом не называю.

— Коллин, — с усмешкой повторяет он.

Потом мы говорим о погоде, о нашем общем увлечении — беге трусцой, о новостях на первой полосе. М. сообщает, что он профессор музыки в КУД; я рассказываю, что занимаюсь физической химией, работаю над проектом разделения эффектов, возникающих при электрофорезе ДНК.

— Сам по себе, — уточняю я, — мой проект ничего не значит, но это часть большой головоломки. Он представляет интерес для тех, кто создает флуоресцирующие молекулы, которые могут быть использованы в грандиозном проекте под названием «Геном человека». С общенаучной точки зрения наша работа может представлять интерес также для теоретиков, работающих в области электрофореза.

М. кажется заинтересованным: он киваем с таким видом, будто знает, о чем я говорю. По его лицу пробегает слабая улыбка — или это мне только почудилось?

— Насколько я знаю, больше никто не занимался изменением заряда ДНК и не изучал мобильность ДНК в агаровых гелях.

В принципе, с научной точки зрения это верно, но на самом деле, конечно, самая настоящая ложь. Я просто выдаю за свою работу одного ученого, у которого брала интервью несколько лет назад, в расчете на то, что М. не станет задавать мне вопросы. К счастью, так и происходит.

— Я рад, что сегодня все столики были заняты, — допив свой кофе, говорит он. — Из-за этого у меня появилась возможность поговорить с вами. — Он складывает вместе все страницы своей газеты и перегибает ее пополам. — Не хочется заканчивать нашу беседу, но мне надо идти — в девять у меня занятия. — М. на секунду замолкает, затем спрашивает, пристально глядя на меня: — Не хотите пообедать со мной на этой неделе?

Я облегченно вздыхаю. Оказалось, что подобраться легче, чем я представляла.

— С удовольствием.

М. встает, я присоединяюсь к нему, и мы выходим на улицу. В этот ранний час на автостоянке совсем немного автомобилей. Вот подъехали двое студентов-велосипедистов с черными рюкзаками за спиной, приковали своих стальных коней к специальной раме и прошли в закусочную.