— Думаю, мы можем поиграть. — Мой голос звучит вполне естественно. — Я плохо себя вела, и меня нужно наказать.

М. не спеша закатывает рукава рубашки, затем, не отрывая глаз от моего тела, медленно входит в комнату. Все еще глядя на меня, он берет со стола бокал вина и отпивает большой глоток, а потом, сделав еще один, садится рядом со мной и проводит рукой по моей ноге, на которой натянут чулок в сеточку.

— Очень плохо? — спрашивает М.

— Очень, — отвечаю я. — Меня нужно выпороть. — Я выпрямляюсь. — Но сначала мне хочется пососать у тебя член. — Я соскальзываю с кровати, но М. хватает меня за руку.

— Куда это ты? — спрашивает он.

— Никуда. Просто хочу поменяться с тобой местами. Я хочу, чтобы ты лег и я могла сосать твой член.

— Разве я велел тебе двигаться? — Все еще держа меня за руку, он ставит бокал на стол и кладет меня к себе на колени. — Может, я хочу сначала тебя выпороть.

Сердце мое замирает. Я молчу. Неужели он догадался, что я подмешала ему что-то в бокал? Нет, это невозможно почувствовать — я же не смогла. Внезапно мне приходит в голову, что М. с самого начала знал о той метке на теле Фрэнни и, может быть, даже хотел, чтобы я увидела ее и поняла, что это он убил сестру. Тогда проведенная мной подготовка — всего лишь прелюдия к моей собственной смерти.

— Отлично, сейчас я подам кнут. — В моем голосе слышится волнение. М. смотрит на меня с подозрением — он понимает, что что-то не так.

Внезапно он хватает меня за волосы и резко дергает мою голову назад. Я испуганно ахаю. Мой бокал летит на пол. Я тяжело дышу, моя голова закинута, взгляд уставился в потолок. Я знаю: если сопротивляться, он запрокинет ее еще сильнее.

Зарывшись в мои волосы, руки М. тянут их с такой силой, что я начинаю стонать.

Тогда он целует меня в шею и отпускает. Вторая его рука все еще крепко держит мое запястье. Чувствуя, как М. водит губами и языком по моим обнаженным плечам, я вдыхаю запах пота — отдающий мускусом аромат его желания.

— Ты выглядишь очень уставшим, вот я и подумала: может, стоит пососать у тебя немного — это придаст тебе энергии.

— Ты об этом думала? — Взглянув на меня, М. отпускает мою руку.

Я робко отстраняюсь и опускаюсь на колени, затем расстегиваю его брюки — медленно, осторожно, боясь, чтобы он меня не остановил. Вместо этого М. встает, и я снимаю с него брюки и туфли. Он снова садится. Я развязываю его галстук, затем расстегиваю рубашку. Всю его одежду я аккуратно складываю, как сделал бы он сам. После этого М. отодвигается так, что его спина прижимается к стене. Я подаю ему бокал вина, и он берет его.

— Хочу, чтобы ты расслабился. Закрой глаза, выпей вина и ни о чем не думай. Я буду сосать тебя дольше и лучше, чем когда-либо.

Я медленно начинаю его лизать. Член у М. уже напряжен, но сейчас передо мной стоит задача прямо противоположного свойства — я хочу, чтобы он успокоился. Закрыв глаза, М. допивает вино. Я вижу, как его плечи опускаются, тело становится более податливым, а голова медленно покачивается из стороны в сторону. Осторожно, не меняя темпа, я перемещаю губы с его члена на внутреннюю сторону бедра — в менее чувствительную область. М. не обращает внимания на то, что я оставила в покое его член, а может быть, он уже не в состоянии это заметить. Я начинаю лизать другое бедро, затем перехожу на живот. Его член совершенно обмяк. Расслабленно застонав, М. разжимает ладонь, и пустой бокал падает на пол.

— Приляг, — говорю я.

М. снова стонет, затем сонным голосом что-то произносит. Глаза его закрываются.

— Приляг, — повторяю я, поднимаю его бокал и ставлю на стол. — Так тебе будет удобнее. — Я помогаю ему вытянуться на кровати.

— И впрямь какая-то усталость, — бормочет М. — Мне нужно всего несколько минут.

Он закрывает глаза.

Я осторожно массирую его ноги, затем принимаюсь за руки и плечи. Прикосновения моих рук нежные, успокаивающие. Когда я наконец решаю, что М. уснул, я приподнимаю ему одну руку над головой. Он что-то невнятно бормочет, но повинуется. Со стены свисают наручники, каждый из которых прикреплен к очень толстой двухфутовой цепи, привернутой болтами к стене. Я медленно надеваю на руку М. первый наручник и защелкиваю его. Цепь не натянута, так что он ее не ощущает.

Подняв вторую руку, я проделываю то же самое, а потом, встав, смотрю на него, голого, с обвисшим членом — на этого убийцу Фрэнни, — и не испытываю к нему ничего, кроме отвращения. Вытащив из его брюк ремень, я обматываю его вокруг шеи М., затем беру с туалетного столика два куска веревки и привязываю его ноги к раме кровати. Подойдя к видеомагнитофону, я включаю его. Фрэнни плачет, Рамо лижет ее. М. все еще спит. Я прибавляю звук.

Вздрогнув, М. просыпается, и на его лице тут же появляется испуганное выражение. Не понимая, что случилось, он смотрит на громыхающий телевизор и внезапно ощущает, что его руки прикованы к стене. Уже вполне проснувшись, М. вертит головой и только сейчас замечает ремень вокруг своей шеи.

— Освободи меня, — сурово говорит он. — Немедленно! Он все еще играет роль строгого воспитателя, все еще думает, что имеет надо мной власть.

Я уменьшаю звук.

— Зачем ты показал мне это видео?

— Ты не верила, что я заставил Фрэнни трахаться с собакой, и должна была понять, что я всегда говорю правду. — Его голос звучит ровно, в нем не слышно угрызений совести.

— Ты никогда не говорил мне правды, — отвечаю я.

— Освободи меня. Чем дольше ты будешь держать меня в наручниках, тем суровее окажется наказание.

Я не обращаю внимания на его слова. С экрана слышится плач Фрэнни, голос М. требует от нее остаться на полу. Его слова приводят меня в бешенство. Мне надо услышать правду.

— Положим, я соглашалась со всем, что мы делали: пусть неохотно, но соглашалась. Это нормально. Но вот Фрэнни не соглашалась ни с чем. Ты ее заставлял. Ты… Ты зашел слишком далеко. Должны же быть какие-то ограничения!

Чуть улыбаясь, М. самодовольно смотрит на меня. Он еще не понимает, какую роковую ошибку совершил, не понимает, что между нами возникла пропасть, которую невозможно преодолеть.

— Ограничения? — вкрадчиво говорит он. — Это буржуазное понятие.

— Ты не можешь делать все, что хочешь.

— Это почему же?

— Потому что ты причиняешь людям боль. Ты причинил боль Фрэнни. Ты не должен был делать с ней такие вещи. Это было аморально. — Я вся дрожу от ярости.

Услышав это слово, М. заливается смехом.

— Аморально? — В его голосе звучит презрение. — Твоя сестра вовсе не обязана была со мной оставаться. Она в любое время могла уйти, но предпочла этого не делать. Это было ее решение, не мое.

— Она не могла сказать тебе «нет».

— И теперь ты винишь меня за ее слабость?

— Вот именно. Ты несешь за это ответственность. — Я с трудом себя сдерживаю. Мне хочется его убить, и я знаю, что в моем нынешнем состоянии я сделаю это с легкостью. — Ты был сильнее и не мог рассчитывать на то, что твои действия останутся без последствий.

— Последствий? Каких последствий? Я не испытываю ни малейшей вины за то, что с ней делал. Она была вполне взрослой, совершеннолетней.

М. все еще не подозревает, что я знаю, кто убийца Фрэнни, — думает, будто я злюсь из-за Рамо и всех тех сексуальных и садистских действий, к которым он ее принуждал, поэтому отвечает мне холодным взглядом.

— Она сама делала выбор, — говорит он. — Может быть, она ошибалась, но почему я должен испытывать из-за этого чувство вины? Я наслаждался, когда видел ее с Рамо, — точно так же, как тогда, когда видел его с тобой. Я знаю, чего хочу, Нора, и всегда этого добиваюсь — это ведь так просто…

— Только не теперь. — Я качаю головой. — И не со мной. Ты почти меня одурачил, когда говорил, что любишь меня, а я почти тебе поверила. Но ты не любишь ни меня, ни кого-либо еще. Ты вообще на это не способен.

М. невозмутимо смотрит на меня. Мне хочется швырнуть в него чем-нибудь, чтобы стереть с его лица эту самодовольную ухмылку.