- У тебя идеальные сиськи, - сообщил он, щипая и перекатывая ее соски. - Идеальный размер.

- Правда?

- Безусловно, - прорычал он ей на ухо. - И идеальная задница, идеальные изгибы. Мне нравятся такие малышки. Крошки.

Он вставлял слова между сильными укусами за шею, достаточно резкими, чтобы она поняла, что завтра будут синяки. Когда он расстегнул пуговицу и молнию на ее джинсах, она вдохнула и забыла выдохнуть.

Стоп. Все, что ей нужно было сказать. Стоп. Она могла. Одно короткое слово.

Стоп.

Она не сказала.

Он засунул руку ей в трусики и прижал подушечку пальца к клитору.

- Хорошая девочка, - Локи шептал ей на ухо. Хорошая девочка? Они встретились минуту назад, и теперь она позволила ему засунуть руку себе в трусики, и он называл ее хорошей девочкой? Это определение «хорошего» ей нравилось гораздо больше словарного. - Хочешь кончить для меня? Будешь паинькой и расслабишься, когда я буду пороть тебя флоггером. Можешь, крошка?

- Стоя?

- Я тебя держу. - Он отвечал низким голосом, его слова были мягкими и обжигающими. И он был таким приятным. Она так долго этого хотела, ощущать прикосновения мужчины постарше. Конечно, не этого мужчину она хотела, но получит то, что имеет.

Палец Локи порхал по ее клитору, дразнил, массировал, ласкал, пока она не обмякла в его руках. Но она не упала. Он крепко и надежно удерживал ее между стеной и своим мускулистым телом.

- Вот оно, крошка. Почти...

Он осыпал ее поцелуями и шептал ободрения. Сейчас она чувствовала, что скажет ему остановиться, скажет отпустить ее. В любую секунду...

Она задыхалась от удовольствия, дрожала от потребности. Все от кончиков пальцев на ногах до зубов, казалось, напряглось и сжалось. Все, что ей нужно было сказать это «стоп», и этот невероятно красивый австралиец отпустит ее. И она хотела, чтобы он остановился.

- Не останавливайся, - прошептала она, когда ощутила, как мышцы сократились внутри.

- Никогда-никогда. - Он снова усмехнулся.

Его палец выписывал маленькие круги по ее плоти. Меньше... меньше... пока, наконец, Элеонор не замерла в его руках, и сильнейший оргазм, который она когда-либо испытывала, сотряс ее до самого основания.

- Вот это моя девочка, - сказал он и снова ее поцеловал.

Локи вытащил руку из ее трусиков.

- Раздевайся. Ложись на постель. Я хочу видеть тебя целиком. - Эти слова прозвучали как приказ, приказ, которому она отчаянно хотел подчиниться.

Он отошел от нее и сорвал полотенце. Она уставилась на него полностью обнаженного и возбужденного. Никогда прежде она не видела голого мужчину так близко. Она почти подчинилась его приказу, когда вспомнила, что пришла сюда из-за Сорена, а не для секса с незнакомцем. Она была девственницей. Она не принимала таблетки. И она была влюблена в другого.

- Эм... Коки. Локи, не важно. Мне нужно в ванную.

- Диафрагма? - Он задумчиво кивнул. - Ванная там, крошка. Не задерживайся.

- Мои, эм, вещи внизу. - Она подтянула джинсы и застегнула их. - Я сейчас вернусь. Держи эту эрекцию. То есть, концепцию.

Она отперла дверь и выскользнула в коридор. Она дала себе три секунды на то, чтобы застегнуть бюстгальтер и тихо офигеть, прежде чем двинуться к лестнице. И за эти три секунды она почти решила развернуться и вернуться в комнату. Если Сорен не собирался трахать ее, может, ей стоит найти того, кто сможет.

Рядом с ней открылась дверь, и в коридор вышла женщина. Она с легкостью могла быть самой красивой женщиной в доме - роскошные темно-красные волосы, искристо-голубые глаза. На ней было элегантное черное коктейльное платье, и все в ней кричало о деньгах и привилегиях. И при всем этом ее вид был подавленный, почти покорный, хотя ее раскрасневшееся лицо светилось каким-то тайным видом удовольствия.

Женщина едва не столкнулась с Элеонор. Она поспешно извинилась и аккуратно спустилась по лестнице. Элеонор заметила движение и повернула голову. В той же комнате, из которой вышла женщина, стоял Сорен.

Он заметил ее в ту же секунду, как и она заметила его. Они молча смотрели друг на друга. В руках Сорена было что-то, черная ткань, которая походила на обычный шелковый платок. Но каким-то образом она поняла, что это было нечто большее.

Из комнаты, из которой она сбежала, появился Лаклан в одних джинсах, на половину застегнутых.

- Крошка? - спросил Лаклан.

Лаклан посмотрел на Сорена. Сорен посмотрел на Лаклана и затем на нее.

- Элеонор? - спросил Сорен.

- Пошел к черту... - выдохнула она. И прежде чем Сорен или Лаклан успели что-нибудь сказать, она убежала. Она сбежала по лестнице и резко остановилась, когда перед ней остановился мужчина. Он перегородил ей путь, и мгновение она просто смотрела на него. У него были темные глаза, оливковая кожа и небрежно вьющиеся волосы длиной до плеч. В другом месте, в другое время, она бы несколько часов пялилась на него, настолько он был красив.

Он улыбнулся ей, но не дружественно. Медленная, холодная и опасная улыбка была на его губах.

Он поднял палец и покачал им в классическом «ц-ц-ц» жесте.

- Детям вход запрещен. - Он практически промурлыкал слова, но она четко услышала угрозу. На мгновение она представила, как царапает его лицо. Но она просто прошла мимо него, ощущая, будто дом позади нее сгорает дотла. Она была раздавлена горем и стыдом, смущением и яростью - внутренней боли, едкой злости. За всю свою жизнь она не чувствовала себя такой дурой. Все это время она целовала землю, по которой ходил Сорен. Она предложила ему свое тело, а он отказал ей из-за этого колоратки на шее. И все это было ложью. Он не был святым. Он был еще одним грешником, как и все остальные. И он трахал эту прекрасную женщину, а почему бы и нет? Кто бы не стал? Элеонор чувствовала себя такой глупой, что почти поверила, что ее отец был прав.

Хотя она и не знала, что делать и куда идти, Элеонор не останавливалась. Она могла замерзнуть по пути в Уэйкфилд, но имело ли это значение? Ей было почти наплевать замерзнет ли она. Отец ударил ее, ударил прямо по лицу. А затем она увидела единственного мужчину на земле, которому доверяла, в спальне с красивой женщиной, в доме, где устроили оргию.

Она хотела плакать, ей нужно было плакать, но она слишком замерзла. Ее тело дрожало так сильно, что она думала, что могла раздробить зубы, так сильно они стучали. Может, она найдет полицейский участок, и какой-нибудь коп сжалится над ней и поможет добраться домой. Она почти рассмеялась при этой мысли. Девять месяцев назад она ненавидела сам вид копов. А теперь обняла бы одного из них, если он остановит ее и спросит в порядке ли она. За последний час температура упала, и все спешили в убежища. А у нее была только улица.

- Элеонор? - Услышала она свое имя, но проигнорировала его. Затем услышала снова и снова проигнорировала. Она остановилась и развернулась. Серебристый «Роллс-Ройс» остановился у тротуара, и рядом с ним стоял Сорен.

- Чего ты хочешь? - спросила она, стоя в пятнадцати футах от него. Она отказывалась подходить ближе, было слишком холодно и слишком страшно возвращаться.

- Садись в машину. Мы все обсудим.

- Уходи.

- Я отвезу тебя домой. У тебя даже нет пальто, и на улице холодно.

- Я в порядке.

- Ты не в порядке, Элеонор. Ты рискуешь получить гипотермию, и что бы ты сейчас не думала обо мне, из-за меня не стоит причинять себе боль.

Он открыл заднюю дверь машины и ждал. Она сделала шаг вперед и остановилась. Ее гордость и злость не позволяли ей сделать еще один шаг вперед.

Сорен шел к ней, снимая свое пальто. Когда он закутал ее в него, она даже не признала его. Обняв теплыми руками за плечи, он провел ее к машине.

- Гипотермия? - спросила она. - Ты и загара не стоишь.

Она села в машину и не смотрела на него, хотя он сел напротив.

Он наклонился вперед и порылся в складках пальто, пока не нашел ее руки. Он взял их в свои и начал растирать, согревая ее кожу своей.