- Да.
- Хорошо.
- Элеонор, ты хочешь поговорить о том, что с тобой случилось?
- Я напилась до зеленых соплей и отрубилась. Проснулась поблевать.
- Ты согласна на осмотр на изнасилование?
- Должно быть, я говорю на непонятном языке. Нет, значит, нет, понимаете? Нет, меня не изнасиловали. Но проводите тест, если это, наконец, вас заткнет.
Видимо не этого ответа Лиза хотела или ожидала. Тем не менее несколько минут спустя в ее палату вошли две медсестры и женщина доктор. Осмотр завершился через пару минут. Ее никогда не осматривали до этого, но она знала, что он из себя представлял. Расширитель боли не причинил, хотя в животе были странные ощущения. Через десять минут она снова была одета.
- Они сделают несколько анализов, но никаких следов травмы они не заметили. На самом деле, твоя плева...
- Цела и невредима. Как и мой мозг.
- И все же есть вероятность... Мы дождемся результатов анализов.
- Могу я теперь уйти? - Ее голова раскалывалась, ее тело болело, ее сердце болело.
- Я принесу документы для выписки. Тебя кое-кто ждет.
- Это суперсексуальный француз в ботфортах?
- Эм, нет. Это священник. Но если ты не хочешь...
- Впустите его. Прямо сейчас. Пожалуйста. И вы можете идти.
- Конечно. - Лиза одарила ее добрым, сочувствующим взглядом, который Элеонор хотела смыть с ее лица.
Она покинула комнату, и секундой позже дверь открыл Сорен. Прежде чем она успела сказать хоть слово, Сорен обнял ее.
Он был в белом воротнике и клерике, и она никогда не была так благодарна за то, что влюблена в священника. Представителю духовенства в больнице были рады сильнее, чем в любом другом месте.
Она наслаждалась его руками, наслаждалась его грудью, на которую положила голову, наслаждалась его ароматом, чистым, как зимняя полночь.
- Вы рано вернулись, - прошептала она сквозь слезы.
- Я хотел сделать тебе сюрприз.
- Почему?
- Мне не нужна причина, чтобы вернуться к тебе.
Она посмотрела на него.
- Наверное, я испортила сюрприз.
Он вытер слезы с ее лица.
- Нет, Малышка. Конечно, нет.
Он поцеловал ее в лоб, и она обняла его крепче.
- Я был у Кингсли, когда позвонили из больницы. Они сказали, что у тебя алкогольное отравление.
Она сжалась от унизительного беспокойства в его голосе. Осуждение, злость... этого она ждала. Доброта ранила больше, чем порка.
- Прошлой ночью я тупо напилась из-за тупой причины, что привело к тупому поведению.
- Если это поможет, последний раз, когда я и Кингсли напились, мы оба оказались на крыше приходского дома. И хоть убей, я не помню, как мы спустились.
Элеонор усмехнулась и одновременно вздрогнула.
- У меня все немного хуже. Я целовалась с парнем, которого едва знаю. Он был так же пьян, как и я.
- Оба.
- Верно. Я отключилась, пока мы обжимались. Потом проснулась и меня вырвало. Подруга позвонила в больницу. Им даже не пришлось промывать мне желудок, так сильно меня тошнило.
- Ты уверена, что больше ничего не произошло? - Он держал голос и тон нейтральными. - Элеонор, мне ты можешь рассказать все.
Элеонор улыбнулась. Из Сорена получился бы отменный консультант для жертв изнасилования, гораздо лучше, чем эта как-ее-там.
- Полностью. Кроме того, что я идиотка.
- Ты не идиотка, юная леди, и я больше не хочу слышать, как ты говоришь что-то подобное.
- Я идиотка. Выслушайте меня. Я кое-что сделала, пока вас не было. Я познакомилась с парнем на занятиях по английской литературе. Он... не знаю. Он подарил мне акулу. И захотел пообедать со мной, и это был просто обед. Затем обед перерос в ужин, а ужин в прогулку в снегопад, и потом мы поцеловались и потом еще целовались. И он... он мне так понравился. - Ее живот сжался от горечи. - Мы были вместе всего шесть дней, так что я даже не знаю, почему так расстроена. Мы даже не занимались сексом. Я порвала с ним прошлой ночью. Поэтому я напилась.
Она посмотрела на Сорена, ожидая увидеть на его лице злость. Но вместо этого он ухмылялся, будто давно ждал этого. Конечно же, он ждал.
- Шесть дней? Бог создал вселенную за шесть дней. Может, эти отношения и были короткими, но это не значит, что ты не можешь оплакивать свою потерю.
- Я закончила её оплакивать, - ответила она, протянула руку и прикоснулась к его лицу. Она любила его кожу, легкий намек на щетину на подбородке казался таким мужественным и эротичным.
- Вы заставляли меня так долго ждать вас, чтобы это произошло? Я имею в виду, чтобы я встретила другого и влюбилась?
Сорен шумно выдохнул, прежде чем ответить:
- Да.
- Почему? - поинтересовалась она, хотя, как ей казалось, уже знала ответ.
- Потому что, Малышка, наши решения ничего не значат, пока нам не выпадет больше возможностей выбора.
- Я выбираю вас. На это ушло несколько дней, но я выбрала вас.
- Я уверен, ты бы выбрала меня. Но ты не знала, выбрала бы ты меня. Адам и Ева могли оставаться в раю вечность, если бы там не было искушавшего их яблока. И их послушание было бы бессмысленным, потому что послушание было бы единственным выбором.
- Вы знали, что я выберу вас.
- Да.
- Вы тот еще высокомерный ублюдок?
- Я знаю свои сильные стороны. Ты... - Он обхватил ее подбородок. - Ты одна из моих сильных сторон, моя величайшая сила.
- Я больше не разочарую вас.
- Ты никогда этого не делала. А теперь давай уйдем отсюда, пока никто не попросил у меня соборование.
- Да, стоит поспешить. В этом месте вы нарасхват.
- Машина ждет снаружи. Мы проведем выходные у Кингсли. Отец О'Нил планировал заменить меня на мессах до понедельника.
- Можем мы сделать кое-что перед отъездом к Кингсли? Я быстро.
- Все, что пожелаешь.
Элеонор рассказала ему свою просьбу, Сорен повернул голову и посмотрел в окно, будто обдумывал ее.
- Не уверен, уместно ли это, учитывая наши отношения, - наконец ответил он.
- Или вы, или никто.
Сорен молчал, затем вынес вердикт:
- Тогда хорошо.
Он достал маленькую кожаную коробочку из кармана и расстегнул ее. Он развернул фиолетовую столу12 и поцеловал ее перед тем, как накинуть себе на шею. Он откинулся на спинку стула и отвернулся, чтобы дать ей немного уединения.
Элеонор закрыла глаза, сделала глубокий вдох и начала говорить:
- Простите меня, Отец, ибо я согрешила. - Она перекрестилась и начала исповедаться. Она призналась во всем, что хранила в сердце всю свою жизнь. Ее не заботили ее простительные грехи, похоть, ложь, жалость к себе. Она рассказала Сорену о телефонном звонке, на который она не ответила, из-за которого ее отцу пришлось самому предстать перед последствиями собственных решений. Она рассказала, как причинила боль Вайету, и больше того, как любила Вайета. Она призналась, как от отчаяния использовала парня прошлой ночью. Она призналась во всем.
Она выложила свои грехи на руки Сорена, и затем, словно по волшебству, он заставил их исчезнуть. Но это не было магией, и она понимала, что ее грехи не исчезли, они были прощены, и за это она была благодарна. Она не хотела, чтобы ее грехи исчезли. Она слишком сильно будет по ним скучать.
И после исповеди и отпущения душа Элеонор снова ощущалась чистой. Все, что ей было нужно сейчас, чтобы внешняя оболочка соответствовала содержимому.
Кингсли выделил ей гостевую комнату с самой большой ванной комнатой. Она разделась, шагнула под душ и позволила теплу и воде смыть остатки сожалений, остатки ее горя и остатки боли. Она побрила ноги и отскрабировала тело мочалкой из люффы, желая стереть верхний слой кожи, который казался запятнанным выпивкой и печалью, и болью, причиненной ею. Через час она выключила воду и вышла из душа в раскрытое Сореном белое мягкое полотенце.
- Думал, ты никогда не выйдешь. - Он крепко завернул ее в полотенце, и она засмеялась, пока он кутал ее
- И Вы, гад, все это время были в ванной?
