— Так Грен заболел или повесился? — хрипло спросил Крис.

— Все вместе и мешок овса до кучи, — пробормотал кожевенник, снова наливая полный стакан. — Заболел, вылечился, а потом веревку к балке привязал. Дурак!

— Кто к нему приходил, знаете? — Оуэн снова посмотрел на покрытые копотью рукавицы и нахмурился.

— Нет — мужчина уставился на свой стакан, словно надеясь увидеть там нечто отличное от того, что наливал сам, выпил и скривился. Никогда не пойму людей, глотать всякую невкусную гадость, потом пытаться собрать мозги в кучу, с предсказуемым отрицательным результатом. В чем смысл? — Брат рассказал мне слишком поздно.

Дышалось с трудом, казалось, если откроешь рот, то просто глотнешь этот кисловатый едкий запах. Так же воняют мобили, еще один повод для матушки поворчать на отца на счет покупки этого механизма.

— Для кого поздно?

— Для всех, — он с силой поставил стакан на стол, в графине оставалось меньше чем на треть, — Для брата, который пошел у них на поводу, и для Линока которого он заразил коростой, а потом не смог с этим жить. Девы, кто бы мне раньше сказал, что ею можно заразиться, — он горько рассмеялся.

— У кого "у них"? — спросил, подавшись вперед, Оуэн.

— Да если б я знал! — Ули стукнул кулаком по столу с такой силой, что стакан подпрыгнул, — Если бы брат сказал мне до, а не после! Если бы не полез в петлю, а дал мне время разобраться! Я бы…

— Что? — не удержалась я, — Пошли бы к Серым?

Оба мужчины старый и молодой уставились на меня с одинаковым недоумением, словно я им с Князем предложила поговорить. Или даже с Девами.

— Знаешь, где я этих Серых видал и что с ними делал? — зарычал кожевенник, широкая ладонь бессознательно коснулась шеи, растирая и разминая мышцы… И рубцы. Старые, почти незаметные.

Я увидела на его коже затертый временем след от рабского ошейника. След, который не никогда не исчезает до конца. Почти клеймо. Когда-то Ули совершил проступок, за который угодил в рабство. И смог не только выжить и сохранить рассудок, но и снова заслужил свободу.

— Что я им скажу? Что моего брата заразили коростой специально? А потом вылечили? И он на радостях удавился? Вот они посмеются! Животики надорвут. А когда закончат смеяться, спросят: а сам то ты кто таков? На этом все разговоры и закончатся.

Я невольно подошла ближе, разглядывая кожевенника. Широкое круглое лицо, мясистые губы, плоский нос, темные глаза, черная борода, чуть опаленная справа, словно он неловко склонялся к огню, густые брови и ресницы.

— Где мне найти этого Линока? — спросил Крис, и в его голосе послышалось разочарование. Ули, на которого мы возлагали надежды, знал еще меньше нашего.

— Он травник на Полуночном бульваре, лавка «Травы и сборы», — проговорил мастер, снова взявшись за штоф, — Я ходил к нему.

— Зачем? — поднял бровь барон.

— Не знаю, — жидкость полилась в стакан, — Но он оказался покрепче моего брата. И сразу послал ту тварь в капюшоне в Разлом. Он не стал никого заражать.

Дверь открылась и в мастерскую заглянула девушка из магазина.

— Дядь Ули, тебя спрашивает мистер Тилон, это по поводу бурдюков для вина, что он заказывал отцу.

— Так зови! — рявкнул мужчина, залпом допил спиртное и уронил стакан на стол.

Девушка тут же скрылась, было слышно, как оно объясняет невидимому мистеру Тилону, что сейчас не самое подходящее время для визита. Барон не стал ничего больше спрашивать. Не стал прощаться, он просто развернулся и пошел к выходу. А вот я не удержалась:

— Что случилось с вашей Мартой?

— Она умерла, — тихо ответил мастер и снова потер рубец на шее, — Очень давно.

— От коросты?

— От ножа под ребрами.

Девушка продолжала в чем-то убеждать нового посетителя, но, кажется, безуспешно, голоса из лавки становились все громче. На улице уже начало темнеть. Знаете, как оно бывает, заходишь в помещение, оставляя за спиной яркий день, а спустя несколько минут, сумерки укутывают улицы полупрозрачной вуалью, вдалеке фонарщик уже зажигает первые огни? Но тебе всегда кажется, что смена света и тени произошла слишком быстро, кажется, ты пропустил слишком много…

Ладонь барона вдруг легла мне на талию, увлекая вперед.

— За нами кто-то идет. Не оборачивайся, — прошептал рыцарь.

И конечно же, я тут же обернулась. Мы миновали кондитерскую и скобяную лавки, оставив мастерскую в сотне метров позади. Двое мужчин перешли дорогу, поравнялись с нами и пошли дальше. Дородная женщина в кафтане прогуливалась около витрины с пирожными. Где-то смеялись дети. Молодой человек помогал женщине выйти из экипажа. Обычные люди, обычного города.

— Я же сказал, — Оуэн ухватил меня за подбородок и заставил повернуть голову. Вторая его рука все еще лежала на моей талии, — Пусть они лучше решат, что мы тайные влюбленные, чем…

— Чем кто? — спросила я, — Крис, вы дали слово, что больше до меня не дотронетесь, и тем не менее уже дважды его нарушили. Я начинаю думать, что зря мы все это затеяли.

— Ивидель, — растягивая слова, проговорил он, — Вы начали думать? — я дернулась, но он не дал мне отстраниться, тут же став серьезным, — Прошу прощения. Но вы сами настояли, чтобы сопровождать меня, — он вздохнул и добавил, — Дело в том, что время уходит, и я тоже начинаю сомневаться в том, что все это не зря. Все эти разговоры. Один, другой… сколько их еще будет, а мы еще даже не добрались до безногого Кэрри с рынка и Труна, кем бы он ни был. Но если за нами следят…

— Это хорошо или плохо? — я снова попыталась оглянуться, но он не дал.

— Не знаю. Но это хотя бы результат. Сейчас я уберу пальцы и возьму вас за руку, не принимайте за оскорбление. Мы, все так же улыбаясь, пойдем дальше, минуем перекресток с улицей Цветов и свернем на Полуночный бульвар.

Не знаю, следили ли за нами на самом деле, или это была игра воображения. Но люди, которые могли этим заниматься представлялись мне весьма странными. Я послушно шла за Крисом, ощущая теплое прикосновение его руки к своей.

Наверное, я совсем сошла с ума. И видела то, чего нет. Или, как и барон, хотела видеть. Многие люди касаются друг друга каждый день, и пусть иногда эти прикосновения были на грани возможного, как сейчас, но… Аэра не остановилась, и никто не спешил указывать на «падшую графиню» пальцем. Много шума из-за ничего. Из-за игры воображения.

Лавка «Травы и сборы» была закрыта и судя по сугробу перед дверьми закрыта давно. Ярко-желтый крест предупреждал всех посетителей о том, что внутри больной коростой. Витрины с пучками трав, баночками мазей и склянками растворов были темными.

— Возможно, мы опоздали, — проговорила я, тщетно пытаясь разглядеть что-то дальше выставленных образцов, — Если, как сказал мастер Ули, травник не согласился с ценой исцеления, то…

— То может быть уже мертв, — Крис прищурился и вдруг потянул меня к узкому проходу между домами, огибая лавку слева. Снега там было не меньше, но зато в узком окошке под самой крышей был виден тусклый танцующий свет. Скорей всего от керосиновой лампы. В подсобном помещении кто-то был. Оэун выпустил мою руку и подошел к задней двери. В отличие от центрального входа здесь крыльцо кто-то старательно расчистил, свалив снег под водосточную трубу. Рыцарь оглянулся, но улица за нашими спинами оставалась пуста. Стоило только взяться за ручку, как дверь открылась, потянуло теплом, запахом трав и пряностей.

— Как легкомысленно, — поменял незнамо кому барон, и мы вошли в узкий коридор.

Слышались приглушенные ругательства и шипение, очень похожее на то, что издает поезд, прежде чем тронуться. Я выглянула из-за спины замершего на пороге Криса.

Мы ошиблись, Линок был еще жив, если конечно, в лавку не забрел еще один больной коростой травник. Рисунок чешуи ярко выделялся на бледной коже груди, рубашка с развязанным воротом была явно несвежей, рукава перемазаны чем-то коричневым.

В центр подсобного помещения были сдвинуты два стола, вдоль стен теснились шкафы с множеством выдвижных ящичков и книгами. Запахи приправ смешивались с менее приятными и кисловатыми ароматами. Столешница была заставлена… Я не знаю, как называются все эти прозрачные чашки, баночки и соединяющие их трубки. Под пузатой колбой в миниатюрной горелке танцевал язычок пламени, жидкость пузырилась и оседала на стенках россыпью капелек. Горка порошка покачивалась на весах.