Киваю.

Он отбрасывает сильным движением упавшую на лоб прядь, запускает пальцы в волосы и молчит какое-то время. Но потом ставит руки по обе стороны от моих ног. Касается моего стула, зажимая меня в тиски. Его большие пальцы случайно касаются моих бедер.

— Я вернулся в Россию, потому что больше не мог оставаться там, где потерял все. Но и здесь меня ничего не ждало… Но потом я встретил тебя, Божья Коровка. Скажи, что мне не кажется. Просто скажи, что ты тоже чувствуешь что-то чувствуешь, когда смотришь на меня? Я всегда думал, что меня не трогает ничего, кроме футбола, но вот ты здесь, такая строгая, холодная и неприступная, и, черт возьми… Я схожу с ума по тебе. Я бы уже съехал от отца, если бы не ты. Хочу видеть тебя каждый день, но ты убегаешь. Работаешь вроде как. Хрен знает, чем ты там занимаешься, я все равно не могу поймать тебя. Раньше моим наваждением была игра. А теперь стала ты.

Перед глазами темнеет. Я все еще сижу, задержав дыхание. Как будто даже легкого выдоха будет достаточно, чтобы разрушить хрустальный мираж, что выстраивается между нами. У меня есть выбор — задохнуться или все-таки начать снова дышать. После этих слов мне определенно хочется жить. Хотя бы еще немного. Вдруг это еще не все?

Легкие взрываются от долгожданного кислорода. А с ним в мое тело проникают и запах. Тот самый особенный мужской терпкий запах, который я разбираю на молекулы, чтобы запечатлеть это невероятное мгновение в памяти.

Сандал и терпкая нота апельсина, горечь дыма, хотя Тимур вроде бы не курит. Запах мяты, что исходит от его волос, в которые я неожиданно запускаю свою руку. Жесткие, плотные и упрямые, слегка вьющиеся волосы.

Царапаю кожу головы ногтями и вдруг чувствую, как его пальцы ложатся на мое колено.

— Скажи мне, что я могу… Могу хотя бы надеяться, — шепчет он охрипшим голосом. Как огромный кот, он жмурится от того, как мои ногти царапают кожу его головы. — Мне нужна эта работа, но еще нужна ты.

Лучше бы я задохнулась.

— Не нужна я тебе, Тимур. Ты привык к другим любовницам и другим женщинам. А я совсем не такая. Мне не нужен секс, а это единственное, что ты можешь дать мне. Деньги? Вряд ли. Если ты согласишься работать тренером, то будешь получать столько же, сколько стоит один твой кроссовок. А мне нужно гораздо больше, чем ты можешь дать мне…

Он широко распахивает глаза. В серо-синих глазах клубится тьма. Это гроза, которая обрушится на мир жестоким ледяным дождем. И мне повезет, если он уйдет раньше, чем это произойдет.

Он должен обрушит ее на собственного отца. Ему понадобится оружие в этой войне, так пусть им станет обида на меня. Я играю нечестно, но я не готова к откровениям сейчас.

— Так ты с ним только из-за денег? — цедит Тимур. — Ты ведь даже не спишь с ним, Ксения! У вас даже спальни разные. За что же он тебе платит?

— Разве взрослым людям, чтобы заниматься сексом, обязательно спать ночью под одним одеялом?

Зрачки Тимура расширяются. Я тону в них, как в беспросветном болоте. Это тупик, но я не могла дать этому мальчику, перед которым открывается целая новая жизнь, ложную надежду. Зачем ему такая, как я? Чем раньше он это поймет, тем меньше ошибок совершит. Тем быстрее начнет новую жизнь.

Царапаю ногтями в последний раз кожу его головы. И убираю руку, легко отталкивая его от себя.

Он заваливается назад, но вовремя успевает поймать равновесие.

Я поднимаюсь первой. Смотрю на сервированный стол и произношу ледяным голосом:

— Ты зря стараешься, Тимур… Я давно ничего не чувствую рядом с мужчинами, но это не мешает мне исполнять супружеский долг, когда это необходимо. Наверняка, ты умеешь доставлять удовольствие женщинам… Может быть, даже лучше, чем твой отец, но, Тимур, ты был и остаешься сыном моего мужа. А еще никакой секс, даже самый хороший, не стоит того, чтобы за пятнадцать минут наслаждения потерять все, что у меня есть.

Уходи, ради Бога, уходи. Не расплескав этот шторм в темных глазах, просто уходи к нему. Скажи ему все, о чем молчишь все эти годы, и начинай строить собственную жизнь.

Но стремительный бег моего сердца обрывается, когда Тимур звериным рывком поднимается и разворачивает меня к себе, встряхивая, как куклу, которой я и так давно стала.

— Я бы удивился твоей верности, Божья Коровка, если бы не знал, что она куплена. А во мне действительно плевать на мнение своего отца, — продолжает Тимур, — потому что всю свою жизнь я только и слышал от него, что мои увлечения дерьмо, я сам дерьмо, а единственные деньги, которые будут в моей жизни, это его наследство. И если ты трахаешься только за деньги, тогда, наверное, мне действительно лучше убраться. Я не привык за секс расплачиваться кошельком.

Он шепчет, но для меня его слова звучат так громко, как если бы он говорил в громкоговоритель:

— Скажи ты хоть слово, дай мне хоть каплю надежды, я бы сбросил весь этот гребанный фарфор со стола и разложил бы тебя прямо поверх него. Посреди этой столовой, где мы только что ужинали, слышишь? Я бы довел тебя до оргазма ртом, а потом уложил на живот и оттрахал так, что тебя слышал бы каждый слуга в этом доме. И уж точно услышал бы мой отец. Ты бы кончала подо мной до тех пор, пока не рухнула бы на колени, чтобы позволить мне кончить тебе в рот.

Я должна закрыть глаза. Должна хотя бы отвернуться. Но Тимур держит крепко, а еще одной рукой перехватывает мой подбородок и наслаждается тем, какой эффект на меня производят его слова.

— Это тебе не нужен секс, Божья Коровка? — хмыкает он. — Черта с два, глупая лгунья. Именно тебе секс нужен даже больше, чем мне. Видела бы ты себя сейчас… Видела бы ты свои голодные глаза тогда в саду. Ты можешь врать себе и дальше, а с меня достаточно. Я сделал свой выбор и скорее буду работать за копейки, чем содержать такую, как ты.

— Спасибо вам, спасибо! Вы спасительница, вы святая! — женщину оттесняет охрана, но поток благодарности не стихает даже тогда.

Я улыбаюсь и сдержанно киваю по сторонам, пока пробираюсь к машине. Сегодняшний спектакль подобострастной благодарности повторяется нечасто. Сегодня тому виной присутствие Сергея. Хотя именно я была на линии фронта — произносила речи в микрофон, фигурировала главным благотворителем, — все внимание зрителей и журналистов было сфокусировано на скромном участнике в первом ряду. Он поднялся на сцену только однажды, чтобы, как благородный мужчина и верный муж, помочь мне спуститься. Красивая сцена, разыгранная как по нотам.

Мой удел — существовать в его тени, но сейчас Сергей всячески делает вид, что это не так. Улыбаясь в камеры, он рассказывает журналистам, что сам решил сопровождать жену в важном благотворительном мероприятии. Очередная школа, интернат, детский сад, сельский клуб, что угодно. Объектов так много, что дни сливаются в один.

На носу выборы. И даже то, что я делаю сейчас, этого недостаточно по мнению пиар-менеджеров. Не моих. У меня их нет и никогда не будет. У винтиков в безупречной политической махине их не бывает.

Сергей держит меня за руку всю дорогу до машины. Если бы он резко отпустил мою ладонь, это могли заметить. Каждый жест отрепетирован с дотошным соблюдением расписанного сценария. Каждый жест, слово и фраза расписаны с точки зрения, как их могут воспринять со стороны. А все двусмысленности и очерняющие факты вычеркнуты из биографии Сергея.

Все, кроме Тимура.

Тимур — его слабое звено. Отношения с сыном — непривычное поле боя, с которого Сергей постоянно уходит побежденным. Не думаю, что так будет продолжаться вечно. Положение «на щите» не создано для такого мужчины, как он.

Сергей распахивает для меня дверь и наконец-то отпускает мою руку. Только в салоне сжимаю ладонь в кулак, чтобы согреть онемевшие от этого прикосновения пальцы.

— Все прошло замечательно, — слышу, как бросает Алиса, глава пиар-штаба Сергея за миг до того, как дверь захлопывается.