— Это вы рассказали обо всем Сергею?

— Нет, — Алевтина Петровна скова хлебнула кофе и скривилась. — Это была не я. Так что у тебя с моим внуком, Ксения?

— Возьмите любую газету. Там все написано.

— Я не читаю желтые сплетни, которые разнесла твоя бывшая подружка- журналистка. Спорим, скоро появятся и разоблачительные статьи о том, как ты «мыла» деньги в своем фонде? Пусть их читают те, кому больше нечем заняться. А я здесь и спрашиваю лично тебя, что у тебя с Тимуром?

— Я… люблю его.

Свекровь отодвинула стаканчик с кофе в сторону. Кивнула.

— А он тебя? To, что я слышала, кхм, не было похоже на любовь.

— Мы еще не говорили об этом… Поэтому я могу говорить только за себя. Тимур — тот, кто помог мне снова почувствовать себя живой… Я благодарна ему за это. А что будет дальше, не знаю.

— Ему будет нелегко в России, если он вернется. Сергей от него не отстанет.

— Я знаю.

— Нет, поверь, ты не знаешь всего…

Алевтина Петровна снова потянулась к стаканчику. Глотнула его, как будто это был крепкий алкоголь. Ей словно нужно было набрать прежде, чем решиться и заговорить снова.

Какое-то время мы молчали, а потом она все-таки заговорила:

— Я же гинеколог, помнишь? Ты вот без проблем ходила ко мне на консультации, а мать Тимура, когда забеременела, вдруг заартачилась, не хочу, мол, чтобы за беременностью следила родная свекровь. Проще, мол, перед чужими ноги раздвигать, а так стыдно, — она усмехнулась. — Знаешь, когда дело касалось других женщин, я-то сразу понимала, в чем дело, а здесь мой собственный сын, моя невестка, и я отказывалась видеть правду… До отвратительного банально, правда?

Шумный ресторан отошел на задний план. Я смотрела во все глаза на свекровь и она словно казалась бы мне чужой, незнакомой женщиной. Почему она никогда не была со мной настолько честной и настоящей, как сейчас?

— Значит… — у меня пересохло в горле. — To, что у Тимура никогда не было фамилии Сергея, это не случайность?

— Ага. Конечно, я не стала спорить, отдала ее другому врачу, но потом все равно попросила личное дело. Она говорила одно, а по УЗИ было видно совсем другое. Лера не желала иметь с нашей семьей ничего общего, потому что у нас ничего общего и не было. Да еще Сергей… Он всегда очень плохо к ней относился, — глухо отозвалась Алевтина Петровна. — Я хоть и гинеколог, но знаешь… К чужим врачам с такими синяками не пойдешь, мигом обо всем догадаются. Он не сразу согласился на развод, далеко не сразу. Даже за чужого ребенка держался, но Лер не была такой, как ты, тихой и спокойной мышью. Валерия давала ему отпор, раз за разом, а Сергей не любит этого, ты же знаешь…

— Знаю, — усмехнулась я. — Ведь поэтому он и выбрал меня, потому что я этот отпор никогда не давала. Никому. Ни матери, ни потом мужу. Теперь я хотя бы понимаю, почему он с такой маниакальной жестокостью хотел завести других детей…

— Да, поначалу он надеялся, что ему все равно удастся воспитать Тимура, как ему нужно, а еще, что никто не узнает правды. Но… По мере того, как Тимур рос, стало ясно, что он никогда не будет даже близко похож на отца. Никогда не заинтересуется его делами, бизнесом, наследством, хотя внешне так сразу и не скажешь, что он… ему не родной.

Жаль ее разочаровать, но даже внешне Тимур не похож на Сергея. Я увидела это, когда посмотрела на него другими глазами.

— И отпустил их Сергей только, когда встретил меня и наметил новый план.

— Да, — кивнула свекровь. — Но ты так и не смогла ему родить наследников. И теперь у него нет ничего, кроме карьеры. Кроме последнего рывка, к которому он шел всю свою жизнь. Недостижимый пост, венец его карьеры. Понимаешь, почему он ни перед чем не остановится? Только не теперь. Он так долго шел к этому, что переступит через кого угодно, лишь бы наконец-то добраться.

— С ним-то все понятно. А вот вы, почему здесь?

Она отвернулась и заговорила, глядя на маму с трехлеткой за соседним столом:

— Быть матерью, само по себе, очень сложно, Ксения… Но быть матерью человеку, чьи действия не одобряешь, сложно вдвойне. Годами бьешься, воспитываешь, но потом он поступает так, как считает нужным, а ты можешь только смотреть на это. Например, я очень хорошо понимаю, почему матери убийц и насильников продолжают носить передачки и до последнего отказываются принимать реальность. Видит бог, я не могу от него отказаться, но и смотреть на то, как он одним махом разрушает чужие жизни, тоже больше не могу. И сейчас я допью этот отвратительный кофе, доем пирожок с вишней и поеду к своему единственному сыну, Ксения… Он сейчас в доме, в котором ты прожила почти десять лет и в который ты, Ксения, никогда больше не попадешь. Надеюсь, ты понимаешь, о чем я?

Я стоял и смотрел на лужу, прозванную здесь озером. Где-то на его илистом дне теперь был похоронен мой сотовый.

— Мам, ну как так? Я дал тебе телефон для работы, а ты…

Было странно отчитывать собственную мать за оплошность. Как будто мы поменялись ролями — теперь ребенком была она, а я ответственным взрослым.

Случайность, сказала она, но верил я в это все меньше. Сначала она попросила себе мой телефон под предлогом, что ее сломался, а ей нужно срочно работать, а теперь утопила мою единственная связь с миром и Ксенией. Теперь мой телефон сожрут сомы. Или раки. Искать его бесполезно, ил тут топкий, а вода мутная. Идеальное преступление.

Мама виновато развела руками.

— Я работала, увлеклась, а он просто взял и выскользнул из моих рук. Ну Тимур, ну это всего лишь телефон! Я куплю тебе новый, как только поеду в город. Я такая неловкая, ты же знаешь.

Перед тем, как отдал маме телефон, пришлось почистить все смс-ки. Даже не знаю, ответила мне Ксения или нет.

А теперь у меня даже номера ее не будет, ведь свой российский я включить не могу — роуминг меня разорит. Прежний латвийский восстановить прямо сегодня не выйдет, только самому мотаться с паспортом в город, но самое быстрое это только через несколько дней.

Ну спасибо, мам.

— Хорошо, езжай.

Мама нахмурилась.

— Сейчас?

Да, иначе я за себя не ручаюсь. Лучше ей побыть от меня как можно дальше. Вслух я, впрочем, сказал:

— А что ты так удивляешься? У меня девушка в России осталась, а я должен поддерживать с ней связь!

— Но ведь у тебя сегодня финал! А если я поеду в город, то пропущу игру! Взъерошил волосы в сотый раз за несколько минут.

— Ничего знать не хочу. Я в кампус… Приму душ.

— Не злись, пожалуйста.

Отмахнулся, но потом остановился. Снова посмотрел на нее.

— Мама, зачем ты приехала? Вот честно?

Снова прикусила губу прежде, чем ответить:

— Тебя увидеть.

Ладно. Сама напросилась. Я устал от ее лжи.

— Мам, а знаешь, как зовут мою девушку, которая осталась в России?

— Разве сейчас удачное время для этого разговора? Ты вроде в душ собирался. Опоздаешь на игру, Тимур.

— Ее зовут Ксения.

— Ну и ладно, — кивнула мама, заводя руки за спину. — Ксения так Ксения. Беги, Тимур. Нельзя же на собственный триумфальный финал опоздать. Там будут представители всех спортивных школ Латвии, а ты…

— Мама, — не отступал я. — А знаешь, кто такая Ксения?

Мама сглотнула.

— Что за вопрос вообще? Послушай, Тимур, давай потом…

— Нет, это ты послушай. За все время ты ни разу не спрашивала меня о моей девушке. Ни ее имя, ни какие у нас отношения, ни какие у меня планы. Тогда как в Лондоне чуть ли не женила меня на каждой, когда я приезжал к тебе на каникулы, и пыталась все разузнать о моей личной жизни. А сейчас ничего. Ни одного вопроса, никакого любопытства. Так еще и телефон мой утопила. И знаешь, что мама?

— Что? — сузила она глаза.

— По-моему, ты прекрасно знаешь, о ком я говорю. Иначе не прилетела бы сюда!

Мама отвернулась, поправив без того безупречную прическу, а потом посмотрела на меня.