Вопреки его ожиданиям Ирма даже не среагировала на его эмоциональное выступление. Вместо этого она посмотрела ему в глаза и сказала:

— Старцев — иди.

— Куда? — удивленно посмотрел на нее Егор.

— На ту сторону, в Иной мир. Пойди и посмотри, что так влияет на несчастную. Иди — посмотри, что там. Я тебя прикрою, я тебе помогу — но я должна остаться здесь — кто-то должен будет, если что вытащить вас обоих. А что касается Фенека… Видишь, в каком она состоянии? Потом я расскажу тебе кто она такая и где я ее взяла. Обещаю. Пока же могу гарантировать, что не из психушки и не из ночлежки. А сейчас иди. Попробуй вытащить эту женщину. И девочке моей помоги.

Старцев понял, что ситуация выходит даже из-под ее контроля, поэтому сосредоточился, расслабился, и последнее что он успел увидеть — руку Ирмы, занесенную над его головой…

Голубой свет… Мертвый, пустой…Странно — это свечение всегда казалось ему сказочным, мистическим, инопланетным, таинственным, чудесным… О чем он только раньше думал? Он же просто мертвый. Все — мертвое. Холодно, тихо, тоскливо. Потому что мама бросила, потому что мама ушла — она выкинула его, она оставила его… Холодно. Внутри — холодно. Вокруг — пусто. Он мертвый — очень давно, он мертв и одинок. Тоскливо, темно, мокро… Что-то липкое, и вязкое вокруг…Мама!!!

Очнулся он от того, что кто-то активно, но вместе с тем как-то очень деликатно тряс его за плечи:

— Егор Иванович, Егор Иванович, — очнитесь, пожалуйста!

Уже слегка порозовевшее лицо девочки с чуть раскосыми обычно, но сейчас — огромными, испуганными зелеными глазами было сосредоточенно. Одной рукой Фенек вытирала бумажным платочком пот с его лба, в другой руке она держала граненый стакан, который начальник отдела музеев почти что выхватил, зажав его обеими руками и с наслаждением, не дожидаясь приглашения, — выпил залпом теплый, ароматный, изумительный… глинтвейн!

— Откуда у вас это чудо? И что, черт возьми, происходит?

Ирма посмотрела на него оценивающим взглядом.

— Ты как? В порядке?

— Да, в полном. Что это было? Что случилось? Я только помню, как сморозил глупость, потом пожалел об этом, а потом…

— Потом ты упал, скорчился так же как Фенек, обхватив ноги руками. Про глупость повтори, пожалуйста, еще раз — сделай мне приятное!

— А глинтвейн откуда?

— Вообще-то я держу кафе, если ты помнишь. И если начальнице нужен глинтвейн в психиатрическую больницу, — значит надо сварить его, доставить по адресу и не задавать лишних вопросов. У меня неплохая команда, знаешь ли.

Ирма улыбнулась, помогла Старцеву подняться и усадила на стул. Стола в палате не было, поэтому устроились вокруг тумбочки, на которой красовались три чашки крепкого чая, баночка малинового варенья, открытый пакет овсяного печенья и упаковка кускового сахара. Фенек хрустела печеньем, накладывала варенье прямо в чай, и выглядела абсолютно счастливой. Старцев тоже заметил, что настроение становится приподнято-эйфорическим, — ему вдруг тоже безумно захотелось и варенья, и печенья, и чаю…

Только Ирма почти не принимала участия в чаепитии. Она задумчиво смотрела в чашку, и выглядела озабоченной.

Старцеву почему-то казалось, что беспокоиться совершенно не о чем — он вернулся, ему больше не холодно, ему больше не страшно — вот чашка чая, вот Ирма, вот печенье… Стоп! Он напрягся, невероятным усилием воли заставляя себя сосредоточиться и восстановить недавние события. Они вошли в палату, где лежала женщина. Он вышел на пять минут уладить формальности. Минут через восемь он вернулся. Увидел трясущуюся девочку, потом, видимо, затрясся сам. Ирма их вывела из этого состояния, видимо, с помощью глинтвейна и чая из своего кафе? Чушь какая-то…

— Послушай, — что тут произошло и что ты об этом думаешь?

— Ура, он вернулся!!! А я думала вы с ней останетесь в этом замечательном месте навсегда и так и будете пить чай с абсолютно счастливыми лицами… Вижу, вас обоих отпустило-таки…

Старцев посмотрел на Фенека — выражение лица девушки и правда стало более осмысленным. Ирма посмотрела на свою подопечную. Старцев не очень понимал, почему ее взгляд каждый раз становится таким теплым, когда она смотрит на этого своего … Фенека. Что их связывает?

— Ты помнишь, что было до того, как тебя затрясло?

— Я пыталась ее просмотреть. Это все, что я помню.

— А ты? — обратилась Ирма к Страцеву.

— А я…Я… Я ничем не могу помочь… Ирма, — я просто ничего не помню.

— Понятно. Но помочь ты можешь. Поезжай в кафе, зайдешь в мой кабинет, и на полках над столом найдешь глиняную бутылочку. Красивую такую, с узорами. Привезешь ее мне, — и пошамань там перед отъездом с врачом, чтоб нам еще пару часов не мешали.

Старцев понял, что его просто выпроваживают, чтобы он не мешался — а то у Ирмы некому привезти какую-то бутылочку — ага, как же. Но сил и желания спорить с ней не было. Он уже открыл дверь палаты, но перед уходом замялся:

— Вы тут точно справитесь без меня?

— Да уж как-нибудь, иди.

Ведьмы остались одни. Фенек была заинтригована — вот сейчас она, наконец, увидит Ирму в работе! Наверняка будет какой-нибудь ритуал, она многому научится! Ирма не заставила себя долго ждать, — быстро и четко давала указания.

— Давай, быстро, — пока нам с тобой никто не мешает. Открой мою сумку. Свечи — красную, синюю, зеленую и белую. Зажги благовония из бумажного желтого пакета. Чашку с водой поставь сюда. Намочи платок — оберни ей вокруг лба, свечи зажги. Глинтвейн еще остался, или Старцев все выпил?

— Остался — в термосе…

Глинтвейн из кафе Ирмы предусмотрительно прислали в термосе, чтоб не остыл. Фенек по просьбе наставницы налила глинтвейн в стакан, свежего чаю в чашку, положила два кусочка сахара, размешала… После этого Ирма подошла к женщине, села рядом с ней на кровать, схватила ее за плечи и начала активно трясти:

— Просыпайся! Просыпайся, слышишь????!!! Проснись!!!! Проснись!!!!! Смотри — мама чай приготовила, глинтвейн сварили, — тепло, светло, уютно, — просыпайся!!!!! Просыпайся!!!!

Ирма говорила громко, настойчиво, но вместе с тем очень тепло и мягко, как…как мама… Результата все это не дало, увы, никакого… Тогда она стала растирать ладонями лицо женщины, снова произносить громко, настойчиво те же слова.

Фенек застыла в недоумении… Неужели это делается так? Без заклинаний, без каких-либо медитативных настроек…Из задумчивости ее вывела Ирма:

— Ну что ты застыла?! Помогай! Разотри ей ноги, вон видишь плед? Давай, укрой ее. Нам надо ее согреть, разбудить, и напоить чаем! И, кстати, — постарайся почувствовать — что она хочет?

— В смысле?

— Ты и Старцев только-только начинали впадать в то состояние, в котором она находится уже очень долго.

— Жуть…

— Ты захотела чай и овсяное печенье, Старцев — глинтвейн. Когда тебя затрясло, я испугалась, — стала тебя трясти, — ты попросила чай с печеньем. Ну что ты на меня уставилась?! Откуда я знаю, что с ней?

— А свечи зачем? А что в бутылочке, за которой Старцев поехал? Это поможет?

— Конечно, поможет, — обязательно. Но пока он не приехал — нам надо ее разбудить — тряси ее давай!!!

И они стали трясти безжизненное тело, растирать ледяные руки и ступни, тереть щеки, пока Фенек снова не сползла на пол, не обхватила ноги руками, не уткнулась носом в собственные колени. Ирма, казалось, постарела за эти минуты на несколько лет. Будто рассеялись колдовские чары. Морщины стали глубже, взгляд потух, цвет лица стал землистым. Держась за спинку кровати, она дрожащей рукой дотянулась до стакана, сделала глоток, опустилась на колени, поднесла чашку с чаем к губам Фенека. Та тоже сделала невероятное усилие над собой, обхватила ладонями теплую чашку, вдохнула аромат, и еле улыбнувшись, одними губами прошептала:

— Молоко…

— Нет уж, дорогая, — прохрипела Ирма осипшим, старческим голосом. В этот момент она была похожа на злую колдунью из старой страшной сказки… — Давай, — пей свой чай и не капризничай. За молоком я тебе не побегу — сил нет…