— Молоко!!!! Она хочет молоко! Теплое, с медом, — Фенек смотрела Ирме в глаза, она хотела что-то объяснить, но Ирма уже доставала из сумочки пудреницу и помаду.

— Значит так, — скомандовала начальница помолодевшим голосом, — допивай чай, тряси ее дальше — а я пошла, очарую буфетчицу этой замечательной, гостеприимной психиатрической больницы. Должно же быть у них молоко! Я не знаю, что с этой дамой, и что это за магия такая, — но молоко я достать смогу.

— С медом! — крикнула ей в спину Фенек, растирая и тряся несчастную с новой силой.

Ирма шла по коридору, пытаясь понять, в какой стороне буфет или столовая. Темнота за окнами наводила на мысли о том, что даже если она найдет в этом храме неврозов кухню — там уже никого, конечно же, не будет… Пост, за которым должна по идее круглосуточно дежурить медсестра был пуст, из приоткрытой рядом двери сестринской доносилось чье-то мерное дыхание, очень похожее на деликатный храп. Но это были не единственные звуки:

— Марита, Мариточка…. Девочка моя…. Господи помоги, помоги ребенку моему, Господи…

Ирма обошла пост. На небольшом диванчике сидела женщина, чей умоляющий, полный надежды взгляд сбил ее с толку в самом начале мероприятия, в которое она уже жалела, что ввязалась.

— Вы мама…?

— Маргариты. Маргариты Ивлевой. Скажите — что с Мариточкой?

— Как вы ее назвали? Марита?

— Рита свое имя не очень любит, — просит Ритой ее не называть. Она всегда только полное имя свое признавала, Маргарита. Ну а мне длинно и как-то неласково…. Я ее Маритой и зову — ей нравится… Это только я ее так называю.

— Скажите, а молоко она любит?

— Любит, любит — теплое, с медом!!! Она маленькая специально даже обманывала, что горло болит, — чтоб в школу не идти и молоко с медом теплое получить…Ну а я и велась!!! Скажите, она очнулась?

— Как Вас зовут?

— Меня? Вера. Вера Игнатьевна.

— Вера Игнатьевна… У меня к Вам просьба. Это очень важно. Нужно молоко, теплое, с медом — как Марита любит. Вот только нужно побыстрей… Вы далеко живете?

— Да здесь я живу — как же я ее оставлю-то? А молоко я сейчас — я к Алефтине Николаевне сейчас… Она ж тут на кухне — я сейчас!

— Вера Игнатьевна — принесите в палату, хорошо?

Старцев чувствовал головокружение и легкую тошноту. Еще не придя в себя, он старался не обращать на это внимание. Ирма не догадалась предупредить свою «блестящую команду», на мобильник не отвечала, а пускать без ее официального разрешения незнакомца в святая святых — ее кабинет никто не собирался… На препирания ушло драгоценное время, поэтому он гнал обратно так быстро, как только мог (то есть очень быстро), зажав большим пальцем крошечный глиняный флакончик с загадочными узорами.

Женщина, укутанная пледом, полулежала на кровати и как младенец открывала рот каждый раз, когда Фенек подносила к ним чайную ложку горячего молока. Глаза были слегка полуоткрыты, мутная пелена не давала определить их цвет. Бледные, обесцвеченные губы, кисти рук висели совершенно безвольно и были очень холодными, не смотря на активные растирания. Пока самым большим достижением двух вымотанных ведьм было то, что женщина пила горячее молоко из чайной ложки с полуоткрытыми глазами. Совершенно нереально в ее образе смотрелись дорогие сережки, и кольца — золотые, теплые, сверкающие. Из какой-то другой, судя по всему, обеспеченной, уютной, устроенной жизни. Пока Фенек поила женщину с ложечки, Ирма пыталась задавать ей вопросы, чтобы хоть что-то выяснить, — но безуспешно. Женщина не отвечала, — она была еще слишком слаба, чтобы говорить.

В этот момент в палату влетел Старцев — в коже, шлеме, сжимая драгоценный флакончик в одной руке, другой уже прижимая к себе Ирму, которая почему-то кинулась к нему так, будто они двое влюбленных после долгой разлуки. Фенек застыла с очередной порцией молока, не понимая, что происходит, и вдруг женщина произнесла еле слышно:

— Еще…

Фенек, опомнившись, — поднесла ложку к губам слегка порозовевшей женщины, но внезапно сама, успев в последнюю секунду поставить драгоценную чашку с теплым молоком на стул — соскользнула с кровати на пол…

Очнулась девушка на улице — Ирма со Старцевым сидели по обе стороны на лавочке в небольшом парке перед больницей. Днем все здесь выглядело совсем по-другому, но сейчас свежий воздух и лунный свет возвращал силы с невероятной быстротой. Ночь и луна для девушки было что-то вроде моря и солнца для обычного человека. Плюс ко всему Ирма заставила сделать большой глоток из глиняной бутылочки. Фенек сама по просьбе Ирмы недавно наливала туда Кагор. Надо будет спросить у нее, — каким образом он превращается в Драконью кровь, — на вкус он был такой же…

— Ну, как ты? — склонилась над ней Ирма.

— Нормально. А как та женщина?

— Не волнуйся, — с ней все хорошо. Мама поит ее молоком, поет колыбельную. Думаю, завтра после обеда ты уже сможешь что-нибудь узнать, — обратилась она уже к Страцеву.

— Спасибо, — буркнул Старцев. — Спасибо вам большое, — очень выручили.

Была уже глубокая ночь. Они втроем были вымотанные, но довольные. С огромным облегчением смотрели на здание больницы — и тяжело дышали, словно вынырнув с невообразимой глубины и вдохнув нормального, земного, такого вкусного — хотя и с примесью гари — воздуха.

Ирма доехала домой, зажгла свечи и долго-долго смотрела на неровное, дрожащее пламя. Может, гадая. Может, колдуя. А, может, вспоминая.

Старцев тоже поехал домой. Он полз по пустым улицам, как таракан, всем телом чувствуя недоуменные взгляды редких прохожих, что попадались ему глубокой ночью на улицах и дорогах Питера. Еле-еле доехал. Попал в квартиру впервые за трое суток, сунул голову под кран с водой. Дополз до дивана — и заснул.

Фенек долго вертелась, не могла заснуть, потом провалилась куда-то. То ли в кошмар, то ли в Иной мир, то ли в чужое прошлое…

Песок забивался в открытые сандалии и тер вспотевшие ступни. Тепло, темно. Как же здорово пахнет на юге… Не важно где — Кипр, Египет, Крым — лишь бы теплый воздух ласкал обветренную соленую кожу и пахло йодом. Как только она приезжала на море, ее тут же охватывало легкое, приятное головокружение, и казалось, по всему телу мерцали, будто звездочки ночного неба, вспышки эйфории — маленькие такие электрические разрядики счастья. Совсем-совсем малюсенькие — как мурашки, как пузырьки шампанского… Последняя бутылка шампанского, кстати, была явно лишняя, — это было последнее, что промелькнуло в мыслях смуглой, стройной женщины в лимонном сарафане на тоненьких бретельках, когда она сделала попытку опереться на ручку непонятно откуда взявшейся низенькой дверцы, расписанной граффити…

Странный узор было последним, что она помнила… Нацепив футболку мужа, чтобы солнце не жгло и без того зудевшую свежую татуировку чуть выше левой лопатки (странный, но элегантный, не лишенный очарования узор, очень искусно сделанный), Тая уже второй час блуждала в поисках этой чертовой двери… Ничего похожего она так и не нашла, и это было странно — она же четко помнила дверцу. Больше, правда, она не помнила ничего. Ей снились огни — не то огромные свечи, не то небольшие костры. Чернокожие люди в белых одеждах, сладковато-терпкий, ни на что не похожий, тяжелый аромат. Обычные «африканские» сны и видения, — она давно к ним привыкла. Лет в пятнадцать ее вроде как увлекла подобная романтика, она даже находила сходство своих снов с существовавшими когда-то обрядами религии Вуду, но потом это перестало ее интересовать. Где же эта дверь? Она была уверена, что отключилась у какого-нибудь тату-салона, где ей и набили эту татуировку.

Муж нашел ее возле отеля и принес в номер, где она и проснулась. Венька вопросов не задавал, допросов не устраивал. Никогда. Даже обидно, честное слово… Но может быть именно поэтому они вместе уже двенадцать лет. Она — темпераментная, бешено красивая мулатка, он — сдержанный, молчаливый, бледный… Мысли проносились в голове, зудели, пищали и жалили, будто редкостный вид экзотических кровососущих. Что там произошло? Ей просто набили тату, пока она была в отключке? Зачем? Решили пошутить или она сама попросила и теперь не помнит? Как она оказалась у отеля, если она все обошла и ничего похожего на ту дверь не нашла? Значит, это было далеко? Что еще с ней там сделали? На эти вопросы не было ответов, и было понятно, что не будет. Она вздохнула и пошла на обед в отель — есть хотелось зверски, не смотря на жару и вчерашний перебор с алкоголем.