— Ни о чем. Я просто пригласил тебя на свидание. Русалками пожертвовал…Всеми! Только ради тебя…

— Старцев… Ты! — Ирма пыталась делать злое возмущенное лицо, но…Он слишком хорошо ее знал. Ей было приятно. И от этого усталость сняло как рукой!

С каким-то непонятным ему самому восторгом мужчина впитывал в себя окружающую действительность, испытывая огромное облегчение от того, что странный туман, наконец, покинул город. Это была обычная белая ночь, и это было прекрасно!

Какая-то компания шла навстречу. Высокий мужчина, парень и три девушки. Молодые люди слушали мужчину внимательно — он явно был лидером. До них с Ирмой долетали смех и обрывки фраз:

— …Андрей Митрофанович?

— Мост…Мост в сознании человека — это архетип границы между мирами. На мосту целуются, переходя из одиночества в мир сопричастности с любимым человеком. С моста в критические моменты жизни человек принимает решение спрыгнуть. Не только потому, что, прыгнув, можно утонуть, а потому что это путь в мир мертвых. Славяне…

— Сколько же они выпили? — хмыкнула ведьма.

— А мне нравится… Молодец мужик — соображает. Воспитывает молодое поколение. Умные вещи говорит! Особенно про поцелуи. И как там ее…Сопричастность! На мосту…

— Старцев!

— Иди сюда. Ведьма…

Мост. Ночь. Бесконечно долгий, головокружительный поцелуй. И никакой мистики…

Ужакин Максим Константинович шел через мост, от негодования чеканя шаг.

«Безобразие! — думал он. — Нет служебной машины для представителя из Москвы! Этот хам, Старцев, только руками разводил, непростительно зевал и гадко улыбался! Ну ничего, ничего…»

Неожиданно послышался громкий всплеск, и на рукаве безупречного костюма появилось пятно — будто кто-то щедро, не церемонясь, плеснул из стакана. Что за…Чертовщина! Мужчина посмотрел вниз, в темные воды Невы. Там как будто кто-то…Голова закружилась, ему стало нехорошо. Он поспешил сойти с моста, и вдруг вспомнил слова Старцева:

— Да не расстраивайтесь вы так! Ну нет у меня сейчас машины. Так можно на метро — зато без пробок! А там — прогуляетесь, погода-то какая чудесная, Максим Константинович. Санкт-Петербург, один из старейших и красивейших городов мира, жемчужина, северная столица…Вы только через мост осторожно. Вниз не смотрите…

— Как прикажете вас понимать, Старцев? Вы мне что…угрожаете?!

— Ну что вы, Максим Константинович. Ну как вы могли такое подумать?! Я? Вам? Угрожать?! Вы только через мост осторожнее.

Яркий солнечный свет буквально залил Кабинет натуралий. Витрины сияли до блеска начищенными стеклами, золотые пылинки весело вальсировали в полосе света, пересекающей помещение наискосок. Александра Ильинична шла бесшумно, полируя половицы паркета мягким войлоком тапочек.

Голова слегка гудела. Перебрали они вчера с Петровичем маненько. А как иначе-то? Если такое накануне творилось — страсть! Маньяк в музее — подумать только! Да за двадцать лет она такого не припомнит. Ну, всякое, конечно, бывало. Но он-то, говорят — убивец. Но это не главное. Главное — она видела их! Ночью проснулась, увидела из-под двери Кабинета натуралий красноватый дым. А там — деточки ее. Молилась она за них — как могла, как умела. Так видать все-таки вымолила им прощение Всевышнего. Ушли они. А в банках теперь не души неприкаянные, а мертвый, бездушный воск!

Вникать в подробности Александра Ильинична не хотела — сердце и без того последнее время шалило. То замирало совсем, то вскачь пускалось. А только знает она наверняка, что деточки ушли. Ей Егор Иванович сам сказал, лично. Старший он, уважаемый всеми человек, слов на ветер не бросает. Велел никому не говорить. А она — никому. Петровичу только… Петрович — свой, он болтать не будет. Егору Ивановичу же клятвенно обещала на рабочем месте не злоупотреблять. И не будет! Вот-те крест не будет, провалиться ей на этом месте, черт-черт, не слушай. И даже более того. За Петровичем теперь присмотрит. Потому как сердце у нее теперь из-за деточек не болит — отпустило!

В Кабинете натуралий и правда стало легче дышать. Что-то…изменилось. Александра Ильинична, погруженная в свои мысли, не заметила, как в зал вошел хорошо одетый молодой человек. Мужчина откашлялся, нервно отряхнул почему-то мокрый рукав, и спросил:

— Как мне пройти к управляющей персоналом?

— К Яне Борисовне? — спросила смотрительница.

— Именно к ней, — нетерпеливо проговорил молодой человек.

— Пойдемте, я вас проведу.

Александра Ильинична высмотрела коллегу, показала ей взглядом на свой пост. И, дождавшись кивка, отправилась с молодым человеком.

— Яна Борисовна? — поприветствовал Ужакин молодую подтянутую женщину в светлом брючном костюме, наконец-то соответствующую его представлениям о работниках в сфере музеев.

Каким-то шестым чувством мгновенно определив, что молодой человек — ревизор из Москвы, блондинка поспешно вскочила, и с умопомрачительной грацией вышла из-за министерского стола. Сердце Максима Константиновича преисполнилось благодарности и не только. За несколько дней в этом ненормальном городе ему уже стало мерещиться черти что. А тут…

— Добрый день! — улыбнулась ему женщина. — Присаживайтесь, пожалуйста. Чай? Кофе?

Она дождалась, пока мужчина усядется, и только после этого опустилась рядом.

— Благодарю. Я — Ужакин Максим Константинович, проверяющий работу Особого отдела охраны музеев. Для Вас — просто Максим — понизил голос мужчина, не сводя глаз с порозовевшего личика управляющей персоналом. — И знаете, я столкнулся с возмутительнейшими вещами.

Женщина согласно кивнула, и с готовностью придвинулась поближе.

— Мы даже не берем во внимание тот факт, что весь отдел надо разгонять — это бездельники и шарлатаны, которые прекрасно устроились за счет денег налогоплательщиков. Вы не представляете, что я увидел в финансовой ведомости. Старцев списал триста тысяч рублей. И знаете, что он написал в документе?!!! Три капли драконьей крови! Это…

— Просто издевательство, — тихо заметила Яна Борисовна, наливая чай и подсовывая дорогому гостю пирожные.

Все-таки интуиция у нее что надо. Собиралась ведь сесть на диету, но не удержалась, и купила в «Севере» буше. Пирожные были свежие, гостю наверняка понравятся. Такой симпатичный мужчина. Такой представительный. Вот только рукав где-то намочил. И неожиданно для себя самой женщина осторожно погладила мужчину по плечу.

— У вас бывает ощущение, что вы как будто бы сошли с ума? — вдруг еле слышно спросил он.

— Да. — так же тихо выдохнула Яна Борисовна. — Особенно, когда я пытаюсь делать как положено… А выясняется, что алкоголики на работе — это нормально. Хам в косухе — это уважаемый в наших кругах человек! Он угрожал меня уволить…

— Вас! Недопустимо…

— А еще мне здесь, в этом музее — страшно. Идешь по коридору, и как будто на тебя кто-то смотрит!

— А в реке есть кто-то… Агрессивный…

— Страшно…

Он кивнул — и потянулся к женщине, как к спасению, ища уверенности в собственной правильности и правоте…

Они не думали и не рассуждали. Это была попытка обрести для себя кого-то нормального в этом сумасшедшем городе.

Александра Ильинична, проходя залами Кунсткамеры, обратила внимание на лукавые улыбки застывших в замысловатом танцевальном па японских гейш. От стен музея отражались характерные звуки. Старушка смущенно задумалась. Гейши, уже не стесняясь, хихикали, прикрываясь веерами.

Странно. Раньше они вели себя смирно — щурились себе раскосыми глазами, кокетничая расписным шелком ярких кимоно. Мерещится ей не должно было — они с Петровичем сегодня пили только чай с сушками.

Последний вздох пролетел по полутемным коридорам музея и все, наконец, стихло. Служительница посмотрела на гейш с укоризной, покачала головой и пошла к Кабинету натуралий.