Сигарета горчила и царапала горло, голова кружилась. Он сунул в рот шоколадку и стал созерцать окружающий мир.

Свет над Невой был волшебным. Таинственным. Прекрасным. Неповторимым. Всегда. Потому что он…любил этот город. Без всякой патетики — всей душой. Любил и не мог без него. Знал, что не сможет уехать, поэтому планы о том, что когда-нибудь он все бросит, улетит в Сибирь и никогда не вернется — это…особая статья. Потому что любить город — это одно. А вот знать, что он этой самой любовью крепко держит тебя за горло…

Нева обиженно отозвалась гулким всплеском:

— За что?

— Не обращай внимания, — улыбнулся он темному зеркалу реки, — я не это имел в виду. Просто…накатило.

Старцев развернулся от воды и увидел, что ему на помощь принеслась Ирма, но говорить с ней сил не было. Ей как раз что-то выговаривала Анфиса Витольдовна. И лицо ведьмы становилось какое-то странно-обиженное. Потом глаза ведьмы ярко блеснули, она улыбнулась — отчаянно, хищно — и что-то ответила старой сотрудницы такое, что та отпрянула от нее, словно бы обожглась.

Кроме того, Старцев краем глаза зацепился за стоявшую неподалеку знакомую машину. Надо же — и мастер Лисатти подъехал.

Егор Иванович тяжело вздохнул — и пошел общаться с народом. Дел было много — помимо всего прочего надо придумать удобоваримую версию для протоколов — так, позвонить знакомым химикам в ФСБ — пусть расскажут, что именно этот деятель погибший «распылил» в помещении музея и, главное, где он этот препарат достал.

Плюс надо составить документы о закрытии здания музея на несколько дней до выяснения всех подробностей. Он оглядел нахмурившуюся после разговора с Ирмой Анфису Витольдовну… И отправился просить об этом Михаила Ефремовича, справедливо полагая, что тот лишь побурчит о том, что секретаря найти надо — и на этом и успокоится.

Что еще? Оставалось решить, что делать с «кабинетом натуралий». И проблема была в том, что какую бы уверенность он не излучал в беседе с экспонатами — а как их теперь называть, с учетом того, что они живые — идей, как их выпустить в Иной мир у него попросту не было. По идее — как существа, наделенные магией да еще и так хорошо подпитавшиеся за счет женщин и посетителей музей — они попросту должны были уйти. Пожелать освободиться — и исчезнуть. Если до сегодняшнего дня их могла сдерживать невыполненная задача — они стремились уничтожить того, кто убил их маму — как они называли погибшую женщину, то теперь-то что им было надо?!

Старцев докурил вторую сигарету — и перешел дорогу обратно.

— Ирма… — растерянно сказал он ведьме, злясь на себя. Слова — как обычно — не находились.

— Я рада, что с тобой все в порядке, — сухо ответила она.

— И людей спасли.

— Да плевала я на твоих людей… Давай, Старцев, мне некогда!

И она унеслась.

Все было как всегда. Можно было бы уже и привыкнуть. Почему же так больно…

Старцев раскурил еще одну сигарету, поймал недовольный взгляд Анфисы Витольдовны, переговорил о документах с Михаилом Ефремовичем. И отправился к черной машине мастера Лисатти.

— Добрый вечер, — поприветствовал его маг.

— Добрый, — поморщился Старцев.

— Я думаю, звать вас на чай не стоит, — рассмеялся мастер.

— Боюсь, я даже водки столько не выпью, сколько организм требует, — философски заметил Егор Иванович. — Печень отвалится.

— Выброс силы был потрясающий. Я почувствовал — и поехал предложить помощь. Но вы сами справились.

— Не то, чтобы сам… — поморщился начальник Особого отдела охраны музеев, вспомнив чувство беспомощности, которое завладело им в Кунсткамере. — Мне все же помогли.

Мастер Лисатти молчал, явно пытаясь сформулировать просьбу. Старцев с интересом на него поглядывал.

— Вы знаете, я разыскиваю одного человека… Наделенного магией моего рода. К сожалению, в свете последних событий я понял, что опоздал. И этот человек, скорее всего, мертв. Но мне надо убедиться…

— И это как-то связано с ракушками по поводу которых я вам звонил?

— Именно так. Мне очень надо поговорить с родственниками погибшей женщины.

Старцев отшвырнул окурок на проезжую часть. Подумал. И достал телефон.

— Добрый вечер, — поприветствовал он кого-то. — Прошу прощения за поздний звонок. Что? Вы уверены?

— Что случилось? — поинтересовался у Старцева мастер Лисатти. Таким изумленным он еще Егора Ивановича не видел.

— Похоже мы сегодня попадем в гости. Не знаю, правда, на чай или нет…

— Поехали, узнаем…

Машина тронулась.

— Вдовец там в каком-то странном, мало вменяемом состоянии, — заметил Старцев, когда они тронулись.

— Он жену потерял, — философски заметил маг. — Бывает всякое, когда человек в горе.

— Да нет… Даже на горе не похоже. Мне показалось, что он считает, что сходит с ума. И панически боится этого состояния.

Дверь квартиры была открыта. Мужчины осторожно вошли в темный коридор, по-кошачьи двинулись туда, где над зажженной свечой плясали причудливые тени. Тени дрожали и изворачивались над сгорбленной, чуть подрагивающей им в такт спиной. Вениамин Шац сидел неподвижно. Застывшие, широко открытые, полные ужаса глаза, не отрываясь, смотрели на пламя свечи.

Зря стараются тени…Их зловещие ритуальные танцы мужчину явно не пугают. Хорошо если удастся привести его в чувство и заставить говорить. А если нет? Зря приехали?

Чай, в конечном итоге, всем делал Старцев. И вот уже в цвете лица Вениамина появляется намек на блеклые, но краски. Восковые пальцы обхватили горячую чашку. Словно ветер, с губ срываются, шелестят слова. Старцев сел поближе. Прислушался:

— Она приходит ко мне…Тая. И я ведь должен радоваться. Потому что жизнь без нее — это больше, чем пустота. Это больно. Неправильно. Но… Она приходит — и я пугаюсь. До колик. До рвоты. Понимаю, что предаю ее. Но ничего не могу с собой поделать. Мне… страшно. Очень страшно…

— А что она вам говорит? — мягко спросил мастер Лисатти.

— Ничего. Просто смотрит. Словно просит помочь. А я…

— Это происходит в одно и то же время? — раздался новый вопрос мастера, а Старцев понял, что у него в кармане злобно вибрирует телефон. Заходя в дом мужа Таи, он отключил звук. И вот теперь кто-то очень хотел до него добраться.

Он понял, кто это, еще перед тем, как ответить. Егор посмотрел на собеседников извиняющимся взглядом и, сделав знак мастеру, тихонько вышел из кухни.

— Да, Ирма, слушаю.

— Быстро в кафе, — интонация хриплого голоса была какой-то настораживающей.

— Что случилось? — Старцева словно окатили ледяной водой.

— Все. Все случилось.

И Ведьма бросила трубку.

— Твою… — пробормотал Егор Иванович.

— Что-то случилось и Вам надо уйти? — вопрос мага прозвучал скорее как утверждение.

— Надо, — кивнул Егор. — Что — еще не знаю, но подозреваю, что ничего хорошего. Здесь относительно недалеко, тоже на Васильевском. Пойду машину ловить.

— Это Ирма?

— Именно.

— Мой шофер вас отвезет, — распорядился вудуист. — А потом вернется за мной.

— Спасибо, — сказал Егор — и откланялся.

Пока он ехал, он перебрал множество вариантов, один другого хлеще, но действительность превзошла все его ожидания.

Громко хлопнув дверью, влетел в кафе. Увидел бледную до синевы Ирму, перевернутое инвалидное кресло Борьки. Его самого, лежащего на полу, на спине, широко раскинув руки. Фенек обнаружилась у парня на груди жалким комочком.

С невнятным возгласом Старцев кинулся к детям, рухнул на пол, стал тормошить.

«Только бы были живы! Только бы живы!!!» — билась в голове отчаянная мольба, обращенная ко всем и ко всему сразу.

Что-то забормотал Борька, сморщила недовольно носик Фенек.

— Живы, — облегченно выдохнул Старцев — и посмотрел на насмешливо хмыкнувшую Ирму. — Что?

Присмотрелся. Принюхался.

— Твою… дивизию! — с чувством выдохнул начальник Особого отдела охраны музеев, борясь с нестерпимым желанием попинать молодежь ногой под ребра. — Это что тут они вытворили?