В голосе Джералдин вместо обычной спокойной доброжелательности слышались непривычная язвительность и горечь. Все еще не в силах поверить, Примми яростно затрясла головой:

— Нет. — Она поднесла руку к лицу, словно желая заслониться от слов Джералдин. — Нет, это невозможно, Джералдин. Зачем это Кики?

— Господи, Примми! Неужели ты не пробовала взглянуть на свои отношения с Саймоном с точки зрения Кики, этой законченной эгоистки? — Джералдин плюхнулась на диван, закинула руку на спинку и небрежно скрестила длинные ноги. — Шансы на то, что Кики придется по душе мысль стать твоей падчерицей, всегда были нулевыми, — жестко отрубила она, пристально глядя Примми в глаза. — Наверняка она просто взбесилась, узнав о вашей помолвке. Мачеха-подружка никак не соответствует тому имиджу, над которым так тщательно работает наша Кики. Публике это не понравилось бы. А ничто другое ее не интересует, Примми. Ей ваша свадьба была совершенно ни к чему, вот она и позаботилась о том, чтобы расстроить ее. И к черту тебя вместе со всеми твоими чувствами.

— Нет. — Примми показалось, что она снова стоит у ворот церковного кладбища и земля уходит из-под ног. — Нет, — повторила она, чувствуя, как мучительно сжимается горло. — Я не верю, что Кики могла так поступить со мной. Это невозможно. Она не стала бы.

Джералдин рассмеялась резким и злым смехом:

— Еще как стала бы! Если она смогла отнять у меня Френсиса в день нашей свадьбы, то ей ничего не стоило отнять у тебя Саймона! Кики — настоящая дрянь, Примми. Эгоистичная, бесчувственная, бессердечная тварь!

В последующие дни и недели, наполненные горем и отчаянием, Примми так и не решилась признаться себе, что Джералдин права, но сомнения были посеяны и медленно давали ростки. Конечно, Примми могла позвонить Саймону и прямо спросить, встречался ли он с Кики и не она ли оказала влияние на его решение. Хотя искушение порой бывало довольно сильным, Примми так и не решилась позвонить. Снова услышать голос Саймона было бы слишком мучительно. А если Кики действительно вынудила отца отказаться от женитьбы, значит, он никогда не любил Примми так, как ей представлялось.

После разрыва с Саймоном все мысли Примми обратились к еще не рожденному ребенку. Как вдвоем прожить на одну зарплату? И что еще существеннее, как продолжать работать в Биби-ди-оу, когда до ближайших яслей, которые были по средствам, невозможно добраться даже на автобусе?

Примми не могла поговорить об этом с Джералдин, поскольку буквально через пару дней после их памятного разговора та уехала в Париж.

— Я еду не для того, чтобы развеяться, Прим. Я уезжаю навсегда. — Голос Джералдин, непривычно жесткий и холодный, казался чужим. — Лондон — слишком маленький город, вдвоем с Кики нам здесь не ужиться. К тому же теперь, когда я знаю, что Сидар-Корт никогда не будет моим, мне лучше держаться от него как можно дальше, иначе я просто сойду с ума.

Примми понимала, что последняя фраза Джералдин — отнюдь не шутка. Сразу же после ее звонка позвонила Кики.

— Привет, — коротко бросила она, словно со времени их последнего разговора ничего особенного не произошло. — Я не вернусь в Кенсингтон, Примми. Мы с Френсисом собираемся сделать своим обиталищем Сидар-Корт. Можешь освободить мою комнату, а вещи отдать в Оксфам. — И прежде чем Примми успела ответить, Кики бросила трубку.

В начале августа настала очередь Артемис преподнести неприятный сюрприз.

— Папа хочет продать квартиру, — с несчастным видом сообщила она. — Я старалась его отговорить, пыталась подбить Руперта выкупить квартиру у отца, чтобы ты смогла и дальше здесь оставаться. Но папа реализует сейчас все свои активы, чтобы переехать в Португалию вместе с девкой, ради которой бросил маму, а Руперт говорит, что цена слишком большая и он не может позволить себе таких трат. Что же ты будешь делать, Примми? Может, переедешь обратно к родителям?

Видя, как сильно переживает Артемис из-за неприятностей с квартирой, Примми заверила подругу, что все непременно уладится и ей не составит труда найти себе другое жилье.

Однако на самом деле это было отнюдь не просто — речь шла о квартире для женщины с ребенком. До сих пор Примми не приходилось беспокоиться о деньгах: отец Артемис брал с нее смехотворно малую плату за аренду квартиры. Другие квартиры в этом районе стоили баснословно дорого, и тратить время на их осмотр не имело смысла. При обычных обстоятельствах Примми с радостью сняла бы квартиру вместе с какой-нибудь девушкой, но теперь об этом можно было забыть. Ни одна одинокая девушка не согласится делить квартиру с маленьким ребенком, просыпаться по ночам от детского плача и то и дело натыкаться на какую-нибудь коляску или игрушку, которыми забит весь дом.

Зная, что у нее есть в запасе несколько недель, прежде чем придется освободить квартиру в Кенсингтоне, Примми попыталась поискать жилье в юго-восточной части Лондона, но ничего не добилась и лишь пришла в отчаяние. Несколько квартир показались ей довольно милыми, но арендная плата намного превышала ее скромные возможности, а жилье, которое она могла себе позволить, едва ли годилось для ребенка: это были тесные, убогие и грязные каморки.

Примми была уже на пятом месяце беременности, но ее родители по-прежнему ни о чем не подозревали.

— Как дела, дочка? — поинтересовался отец. Примми регулярно звонила родителям. — Давненько мы тебя не видали. Ни слуху ни духу, куда это годится?

Примми пообещала зайти к родителям в выходные и тут же задумалась, как рассказать им о ребенке. Подобная новость станет для них настоящим ударом. Самое ужасное, что, даже выложив родителям правду, Примми никогда не осмелилась бы сказать, кто отец ребенка. Страшно представить себе, что могло за этим последовать.

— Ты не думала отдать ребенка на усыновление? — нерешительно спросила Артемис, когда Примми призналась ей, что боится разговора с родителями. — Может, так было бы лучше всего?

— Нет, — решительно возразила Примми. — Нет, я никогда так не сделаю, Артемис. Я не смогу отдать своего ребенка каким-то чужим, незнакомым людям и никогда его больше не видеть. Это совершенно невозможно. Никогда. Ни за что.

Наступило неловкое молчание.

— Но ведь есть и другой выход, Примми, — осторожно заметила Артемис. — Все будет иначе, если… если…

— Если что? — нахмурилась Примми, не понимая, к чему она клонит.

Прежде чем решиться, Артемис сделала глубокий вздох.

— Если твоего ребенка усыновим мы с Рупертом.

На мгновение у Примми перехватило дыхание, словно ее ударили в живот.

— Примми, не сердись, пожалуйста! — Теперь, когда Артемис осмелилась произнести вслух то, о чем так долго раздумывала в последние недели, слова так и посыпались из нее. — Я прекрасно понимаю, что тебе и в голову не приходило отдать ребенка на усыновление, но для нас с Рупертом, для тебя и для малыша это было бы самым лучшим решением. Нам не пришлось бы волноваться насчет наследственных болезней или дефектов… Руперт постоянно твердит, что если мы возьмем ребенка на воспитание, то не будем знать, какие гены он унаследовал, а здесь нам можно не бояться, потому что у вашего с Саймоном малыша хорошая наследственность и…

— Нет, — хрипло пробормотала Примми. — Нет, Артемис. Я, наверное, не смогу… Я хочу сама воспитать ребенка… И даже представить себе не могу, чтобы его бросить.

Артемис заплакала.

— Ты ведь знаешь, как я буду любить его, пылинки буду с него сдувать, заботиться о нем… а если ты не разрешишь нам усыновить малыша, Руперт вообще не согласится на усыновление, и тогда у меня никогда не будет ребенка… — Теперь Артемис рыдала в голос, и Примми с трудом могла разобрать, что она говорит. — …А я так хочу ребенка, Примми! Я смогла бы дать ему все. Всю свою любовь, великолепный дом, блестящее образование, поездки за границу — все. Пожалуйста, пожалуйста, скажи, что подумаешь об этом, Примми. Не только ради себя или ради меня, но и ради ребенка.

С лицом, мокрым от слез, Примми повесила трубку, не в силах произнести больше ни слова.