– Квентин! Спятил ты, что ли?

Нет, ему просто страшно.

– Геррис?

– Услышал, как ты копошишься.

– Да… не спится.

– Разве бессонницу ожогами лечат? От нее помогают колыбельные и теплое молочко. А девушка из Храма Благодати и того лучше – могу привести.

– Какая там девушка. Шлюха.

– Их называют Благодатями, и они ходят в одеждах разного цвета. Те, что для любви, носят красное. – Геррис сел за стол с другой стороны. – Нашим септам стоило бы перенять у них опыт. Заметил ты, что у всех старых септ рожи как чернослив? Вот что целомудренная жизнь с ними делает.

С темной террасы слышался тихий шум.

– Дождь идет. Твои шлюхи все разбежались.

– Не скажи. У них там в садах беседочки, есть где укрыться. Те, кого не выбрали, маются в саду до восхода солнца, одинокие и заброшенные. Почему бы их не утешить?

– Я их должен утешать или они меня?

– Они тебя тоже, не без того.

– Такое утешение мне не требуется.

– Брось. Дейенерис Таргариен – не единственная женщина в мире. Девственником умереть хочешь?

Умирать Квентину не хотелось совсем. Ему хотелось целоваться с обеими сестрами Герриса, жениться на Гвинет Айронвуд, следить за ее расцветом, иметь от нее ребенка. Хотелось выезжать на турниры, охотиться, побывать у матери в Норвосе, прочесть книги, присланные отцом. Хотелось, чтобы Клотус, Вилл и мейстер Кеддери были живы.

– По-твоему, Дейенерис приятно будет услышать, что я валялся со шлюхой?

– Кто знает. Мужчинам нравятся непорочные, а женщина хочет, чтобы мужчина знал свое дело. Тут, как и в фехтовании, нужна выучка.

Стрела попала в цель. Квентин, прося руки Дейенерис, чувствовал себя незрелым юнцом. Королева ужасала его чуть ли не больше ее драконов: что, если он не сумеет ей угодить?

– У нее на то есть любовник, – сказал он. – Отец не для того меня сюда посылал, чтобы я ублажал ее в спальне. Ты знаешь, зачем мы здесь.

– Жениться на ней ты не можешь: она уже замужем.

– Она не любит Гиздара зо Лорака.

– Брак – одно дело, любовь – другое. Ты принц и должен понимать это лучше меня. Говорят, твой отец по любви женился: много ему было от этого радости?

Мало. Половину своей супружеской жизни родители провели врозь, половину в ссорах. Если послушать людей, это был единственный необдуманный поступок отца; единственный раз он позволил сердцу взять верх над головой и всю жизнь об этом жалел.

– Не у всех так бывает. Это мой долг, моя судьба. – Зачем Геррис, называющий себя его другом, так жестоко над ним насмехается? Квентина и без того одолевают сомнения. – Мое большое приключение.

– Большие приключения часто приводят к смерти.

Да… В сказках спутники героя иногда погибают, но с самим героем ничего не случается.

– Немного мужества, и все будет хорошо. Хочешь, чтобы Дорн меня помнил как неудачника?

– Дорн недолго нас будет помнить.

Квентин пососал обожженную ладонь.

– Эйегона и его сестер помнят. Драконов не так просто забыть. И Дейенерис тоже запомнят.

– Если она жива.

– Она жива. – «Должна быть жива». – Я найду ее. – Да, найдет и будет вознагражден таким же взглядом, какой она дарит наемнику.

– Верхом на драконе?

– Я езжу верхом с шести лет.

– Пару раз лошади тебя скидывали.

– И я тут же снова садился в седло.

– На этот раз тебя скинут с высоты тысячи футов. Кроме того, лошади не превращают наездников в головешки.

Как будто Квентин сам не знал всего этого.

– Ну, хватит. Я тебя не держу. Найди себе корабль и отправляйся домой. – Принц задул свечку и снова лег на пропотевшие простыни. Зря он не поцеловал одну из двойняшек Дринквотер… или их обеих. И в Норвос, на родину матери, зря не съездил: пусть бы знала, что сын ее не забыл.

Дождь стучал по кирпичам на террасе.

К часу волка он уже лил вовсю: скоро улицы Миэрина станут бурными реками. Трое дорнийцев в предрассветной прохладе позавтракали хлебом, сыром и фруктами, запивая еду козьим молоком. Геррис хотел налить себе вина, но Квентин не дал.

– Не надо сейчас. Потом хоть упейся.

– Надеюсь, что оно будет, это «потом».

– Так и знал, что дождь пойдет, – проворчал здоровяк, – всю ночь кости ломило. Драконы дождя не любят, вода с огнем плохо ладят. Разведешь, бывало, жаркий костер, а тут дождь – зальет дрова, огонь и погаснет.

– Драконы не из дерева сделаны, Арч, – хмыкнул Геррис.

– Смотря какие. Старый король Эйегон строил деревянных, чтобы нас покорить, но кончилось это плохо.

Безумства Эйегона Недостойного Квентина не касались, но сомнения и дурные предчувствия продолжали мучить его, а вымученное веселье друзей их только усиливало. Им его не понять. Если они дорнийцы, то он – сам Дорн. Когда он погибнет, о нем сложат песню.

– Пора, – сказал он и встал.

Сир Арчибальд допил молоко, вытер молочные усы.

– Пойду принесу скоморошьи наряды.

В узле, который дал им при второй встрече Принц-Оборванец, лежали три лоскутных плаща с капюшонами, три дубинки, три коротких меча и три бронзовые маски: бык, лев, обезьяна.

Все, чтобы нарядиться Бронзовыми Бестиями.

«Если пароль спросят, скажите «собака», – предупредил капитан.

«Уверен?» – спросил его Геррис.

«Головой могу поручиться».

«Не моей ли?» – спросил Квентин.

«И твоей тоже».

«Откуда знаешь пароль?»

«Нам встретились Бестии, и Мерис у них спросила. Не стоит принцу задавать такие вопросы, дорниец. У нас в Пентосе есть поговорка: не спрашивай, что пекарь в пирог положил, знай ешь».

«Знай ешь»… Что ж, и то верно.

– Быком буду я, – заявил Арч.

– Я – львом, – сказал Квентин.

– Стало быть, мне обезьяна. – Геррис прислонил маску к лицу. – Как они только в них дышат?

– Надевай. – Квентин был не расположен шутить.

В узле лежал и кнут – старая кожа, кнутовище из кости и меди, с вола шкуру можно спустить.

– А это зачем? – спросил Арч.

– Черного Дейенерис укрощала кнутом. – Квентин заткнул его за пояс. – Возьми и молот, Арч, – вдруг понадобится.

Ночью в Великую Пирамиду войти не просто. Двери от заката до рассвета запираются накрепко, у каждого входа и на нижней террасе поставлены часовые. Раньше это были Безупречные, теперь Бестии – на это Квентин и понадеялся.

Караулы сменялись на рассвете, до которого оставалось еще полчаса. Дорнийцы сошли вниз по черной лестнице. Кирпичи, серые в темноте, вспыхивали сотней оттенков при свете факела, который нес Геррис. Они никого не встретили, только их сапоги шаркали по истертым ступеням.

Мимо парадных ворот они прошли к боковому входу, выходящему в переулок. Им в прежние времена пользовались рабы, выполнявшие хозяйские поручения, теперь слуги и поставщики.

Прочные бронзовые ворота запирались на тяжелый железный засов, и охраняли их двое Бестий. При свете факела сверкали маски лиса и крысы. Квентин с Геррисом, оставив здоровяка в темноте, подошли к ним.

– Рано вы что-то, – сказал лис.

– Можем и уйти – стойте себе дальше, – ответил Квентин. По-гискарски он говорил с сильным акцентом, но половина Бестий – вольноотпущенники, и выговор у них не лучше, чем у него.

– Хрена с два, – возмутилась крыса.

– Пароль, – потребовал лис.

– Собака.

Часовые переглянулись. Неужели Крошке Мерис и Оборванцу назвали не тот пароль?

– Верно, – сказал лис, – собака. Занимайте пост.

Они ушли, и принц перевел дух. Ждать недолго: вскоре он и впрямь вздохнет полной грудью.

– Арч, – позвал он, – отпирай.

Здоровяк без труда снял тяжелый, но хорошо смазанный брус. Квентин открыл ворота, Геррис помахал факелом.

– Проезжайте. Скорее.

В пирамиду въехала запряженная мулом повозка с тушами двух барашков и разделанного на части бычка. За ней шли шестеро пеших: пятеро в плащах и масках Бронзовых Бестий, Крошка Мерис в своем первозданном виде.

– Где твой лорд? – спросил ее Квентин.

– Лорда у меня нет, – огрызнулась она, – но твой дружок принц ждет поблизости с полусотней людей, чтобы вывести вас с драконом из города, как обещано. Здесь внутри командует Кагго.