— Риса! — крикнула Сюзанна и бросила тарелку. Она полетела над сухой травой, чуть поднимаясь, издавая такой странный посвистывающий стон. Попала оленю в шею. Капли крови веером разлетелись в разные стороны, черные на фоне белого неба. Мясницкий тесак не смог бы так аккуратно снести оленю голову. С мгновение он бежал вперед, кровь фонтаном била из шеи, куда ее гнали последние удары еще бьющегося сердца. А потом свалился на подогнувшиеся передние ноги, в десяти ярдах от дерева, за которым она лежала, окрасив сухую желтую траву в ярко-алый цвет.

Мучения прошлой ночи забылись. Онемение ушло из кистей и культяшек. Сюзанна более не горевала, не испытывала чувства утраты, страха. Стала той женщиной, какой сделала ее ка. Смесь запахов сгоревшего пороха и оленьей крови отдавала горечью; и при этом не было в мире более сладкого запаха.

Выпрямившись на култышках, Сюзанна вскинула руки к небу, держа в правой револьвер Роланда, превратившись в букву Y. Потом закричала. Слов в ее крике не было, не могло быть. Момент величайшего триумфа словами не выразить.

Роланд настоял на том, чтобы они сытно позавтракали, и ее протесты, что холодная тушенка не лезет в горло, не произвели на него ни малейшего впечатления. Но к двум часам пополудни, согласно его изысканным карманным часам, когда падавшие с неба редкие капли дождя превратились в устойчивый ледяной душ, она только порадовалась его предусмотрительности. Никогда в жизни ей не приходилось выполнять такой объем физической работы, а ведь день еще не закончился. Роланд трудился рядом, ни в чем ей не уступая, несмотря на усиливающийся кашель. У нее нашлась возможность (во время короткого перерыва на ленч, когда они подкрепились безумно вкусными поджаренными на костре стейками из оленины) подумать, какой же он необычный, какой удивительный. Столько времени они провели вместе, столько пережили, и все равно она не могла понять, что он за человек. Слишком многое оставалось ей неведомо. Она видела, как он смеялся и плакал, убивал и танцевал, спал и сидел на корточках со спущенными штанами, с задом, зависшим над, как он говорил, бревном облегчения. Она никогда не спала с ним, как женщина спит с мужчиной, но думала, что за исключением этого видела его во всех ситуациях, и однако… слишком много оставалось в нем неведомого.

— Твой кашель все больше и больше напоминает мне воспаление легких, — сказала Сюзанна вскоре после того, как начался дождь. Они как раз занимались тем, что Роланд называл авен-кар: перетаскивали убитых и готовились превратить их во что-то еще.

— Пусть это тебя не тревожит, — успокоил ее Роланд. — У меня есть все необходимое для лечения.

— Ты говоришь правильно? — В голосе Сюзанны слышалось сомнение.

— Ага. Вот они, я их никогда не теряю. — Он сунул руку в карман и показал ей пузырек с таблетками аспирина. Она подумала, что на лице его отразилось благоговение, и почему нет? Возможно, эти таблетки, которые он называл астин, сберегли ему жизнь. Астин и чифлет.[186]

Они погрузили свою добычу на роскошное такси Толстяка Хо и повезли к речушке. Чтобы перевезти все туши, потребовалось три ездки. После того как они свалили их в большую кучу, Роланд осторожно положил сверху голову оленя-одногодка, откуда она и уставилась на них своими затуманенными глазами.

— Зачем она тебе понадобилась? — спросила Сюзанна, с намеком на интонации Детты в голосе.

— Нам потребуются все мозги, которые у нас есть. — Роланд сухо кашлянул в кулак. — Это грязный способ сделать то, что нам нужно, но быстрый и дает результат.

После того как они складировали туши убитых животных на берегу затянутой льдом речушки («По крайней мере нам не нужно волноваться из-за мух», — сказал Роланд), стрелок начал собирать сушняк. Сюзанне, конечно, хотелось погреться у костра, но то ужасное состояние, которое охватило ее прошлой ночью, исчезло, и, пусть на время, она не испытывала такого уж жуткого холода. Попыталась вспомнить глубину своего отчаяния, когда холод, казалось, проникал ей в кости, превращая их в стекло, и не могла. Потому что тело умеет забывать самое худшее, предположила она, а без содействия тела в мозгу остаются только воспоминания, похожие на выцветшие фотографии.

Но прежде чем начать собор сушняка, Роланд обследовал берег реки и вытащил камень. Протянул его Сюзанне, и она провела пальцем по его молочной, сглаженной водой поверхности.

— Кварц? — спросила она, но уже поняла, что это не кварц. Не совсем кварц.

— Я не знаю этого слова, Сюзанна. Мы называем его керт. Из него изготавливают инструменты, примитивные, но полезные: топоры, ножи, кинжалы, скребки. Нам нужны именно скребки. И как минимум один молоток.

— Я понимаю, что мы будем скрести, но зачем нам понадобится молоток?

— Я тебе покажу, но сначала составь мне компанию. — Роланд опустился на колени, взял одну из холодных рук Сюзанны в свою. Вместе они смотрели на голову оленя-одногодка.

— Мы благодарим тебя за то, что мы теперь сможем получить, — обратился Роланд к голове, и по телу Сюзанны пробежала дрожь. Именно с этих слов ее отец начинал молитву перед едой, когда за столом собиралась вся семья.

Наша семья распалась, — подумала она, но ничего не сказала; прошлого не вернуть. Произнесла слова, которым ее научили еще маленькой девочкой:

— Отец, мы благодарим тебя.

— Направляй наши руки и направляй наши сердца, когда мы отделяем жизнь от смерти, — сказал Роланд. Потом выразительно посмотрел на Сюзанну, вскинув брови, молча попросил продолжить, если у нее было что сказать.

И Сюзанна продолжила:

— Отче наш сущий на небесах! Да святится имя твое; Да при-идет Царствие Твое; да будет воля Твоя и на земле, как на небе; И прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим; И не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого; ибо Твое есть Царство и сила и слава во веки.[187]

— Это прекрасная молитва, — вырвалось у Роланда.

— Да, — согласилась она. — Я не уверена, что произнесла ее правильно… прошло много времени… но все равно лучшей молитвы нет. А теперь давай займемся нашими делами, пока я еще чувствую свои руки.

Роланд ее в этом только поддержал.

Стрелок взял отрубленную голову оленя-одногодка (маленькие оленьи рога послужили ручками и облегчили задачу) и поставил перед собой. Потом взмахнул зажатым в кулак куском кварца и ударил по черепу. Раздался приглушенный хруст, и у Сюзанны дернулся желудок. Роланд ухватился за рога и потянул в разные стороны, левый — влево, правый — вправо. Когда Сюзанна увидела, как разбитый череп «ездит» под шкурой, желудок не просто дернулся, а сделал попытку подняться к горлу.

Роланд нанес еще два удара, с хирургической точностью. Потом воспользовался ножом, чтобы по кругу отрезать шкуру на верхней части головы, которая снялась, как шапочка, обнажив разбитый череп. Роланд сунул лезвие ножа в самую широкую трещину и, надавив на рукоятку, превратил нож в рычаг. Когда череп развалился, обнажив мозг оленя, Роланд осторожно достал его, отложил в сторону, посмотрел на Сюзанну.

— Нам потребуются мозги всех убитых нами оленей, вот почему нам нужен молоток.

— Ой. — У нее перехватило дыхание. — Мозги.

— Из них мы сделаем дубильную жижу. Но керт можно использовать и для другого. Смотри. — Он показал ей, как ударять два камня друг о друга, пока один или оба не развалятся на большие, ровные, а не бесформенные куски. Сюзанна знала, что так разрушается метаморфическая порода, но сланцы и подобные ему минералы из-за низкой прочности не годились для изготовления хороших инструментов. А вот этот минерал был очень прочным.

— Когда у тебя будут откалываться куски достаточно широкие с одной стороны, чтобы можно было ухватить их рукой, и с острой кромкой — с другой, откладывай их в сторону, — наставлял Сюзанну Роланд. — Это и будут наши скребки. Будь у нас время, мы бы снабдили их рукоятками, но времени нет. Так что к ночи руки у нас будут болеть.