Это опасное дело поручили китайским рабочим, уже подвергшимся воздействию фатальных доз ртутных паров, работая в цехе. Кумулятивный эффект отравления ртутью подверг необратимому разрушению большинство рабов. Одни двигались как зомби, других трясло так, что они едва удерживались на ногах. Даже если они каким-то чудом переживут ближайшие пару дней, то уже никогда не оправятся от последствий отравления. Но даже если бы и оправились, полученные ими дозы настолько велики, что их потомки на протяжении многих поколений будут страдать от чудовищных врожденных пороков.

Эдди навсегда отпечатал в памяти образ впавших в слабоумие рабочих, расплескивающих ногами лужи ртути. Зрелище совершенно заворожило его, и он даже не заметил, что рабочий рядом с ним закончил наполнять его пластиковое ведро золотоносной слякотью. Молодой китаец пытался привлечь внимание Эдди, но охранник заметил его оплошность первым. И хлестнул Эдди утяжеленным обрезком шланга, попав ему под колено. Нога подломилась, но Эдди не позволил себе ни упасть, ни хотя бы оглянуться, потому что такая дерзость повергла бы индонезийца в припадок ярости, которого Эдди в нынешнем состоянии попросту не пережил бы.

Он закинул пятидесятифунтовое ведро на плечо, разъяряя застарелые ссадины, не заживающие от вечной сырости. Товарищ Эдди по каюте на лайнере — Тан — подгадал свою работу так, чтобы они начали трудный спуск по склону вдвоем. Из прежних десяти человек, набитых в каюту, когда Сэн только-только прибыл, в живых остались только они с Таном.

— По-моему, они уходят сегодня, — проговорил Тан уголком рта, глядя под ноги, чтобы не оступиться на опасном склоне.

— Думаю, ты прав, мой друг. Сухой док скоро опорожнится, а на то, чтобы стащить обогатительный цех с берега, много времени им не потребуется. Кстати, ты заметил, что рыболовецкие суда уже давненько не наведывались?

— Да разве такое прозеваешь? — с надрывом в голосе отозвался Тан. — Хуже сырого рыбного фарша может быть лишь трехдневный рыбный фарш. — Оба замолчали, огибая особенно опасный участок, после которого Тан, наконец, заметил: — А еще то, что происходит вокруг корабля, служащий бараком для надзирателей.

Последние дни двухсторонний перегрузочный баркас крейсировал туда-сюда между кораблем-бараком и буксиром, который собираются использовать, чтобы утащить обогатительный цех. Район вокруг спального корабля был для китайцев запретной зоной всегда, но с началом переброски число охранников удвоили. Большинство из них были индонезийцами, но была среди них и горстка каких-то матерых европейцев, подчинявшихся только Савичу, а сикху — нет. Судя по их дисциплине, рассудил Эдди, это выходцы из российских войск специального назначения, пресловутый элитный спецназ. Кроме того, было невооруженным взглядом видно, что русские испытывают к индонезийским охранникам такую же неприязнь, как и к работникам.

Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что они перевозят уже переработанное золото. Судя по глубине осадки тридцатифутового перегрузочного катера в воде, когда он шел к буксиру, Эдди прикинул, что они перевозят сотню тонн золотых слитков. Золото уложили в два грузовых контейнера, принайтованных на палубе буксира.

— Как по-твоему, с нами-то что будет? — спросил Тан.

— Я же тебе говорил, что слышал, как Паулюс говорил Антону Савичу, что они собираются нас тут бросить.

— Значит, мы помрем в этом медвежьем углу независимо от того, будут они здесь или нет.

По горечи в словах Тана Эдди понял, что тот достиг предела эмоциональной и психологической выносливости. Как и в любой ситуации, когда речь идет о выживании в экстремальных условиях, главное — положительный настрой. За прошедшую неделю Эдди видел, как одни люди выносят невероятные трудности, потому что не позволяют им подорвать свою уверенность, в то время как другие угасают за считанные дни, словно сами призывают смерть, чтобы та побыстрей пришла. Эдди понял, что если Тан лишится надежды сейчас, то ему не протянуть и дня.

— Слушай: мы здесь не умрем.

— Спасибо за поддержку, — ответил ему Тан блеклой улыбкой, — но боюсь, это пустые слова.

— Я не китаец, — возразил Эдди и тут же поправился: — Ну, вообще-то я китаец, но вырос в Нью-Йорке. Я американец, расследующий нелегальный вывоз мигрантов. В это самое время целая команда идет мне на помощь.

— Неужели правда?

Подделываясь под Де Ниро, как только умел, Эдди произнес:

— You talkin’ to me? You talkin’ to me?[28]

Тан замер на месте, уставившись на него, не в силах поверить в то, что услышал.

— Я знаю это кино! — воскликнул он.

— Ты видел «Таксист»?

— Да! Нам его показывали в школе, потому что у вас там такой упадок нравов, что один из ваших собственных людей хочет убить президента.

Эдди хмыкнул, вообразив, как какой-нибудь коммунистический функционер разглагольствует о том, что свою неудачную попытку покушения на Рейгана Хинкли предпринял ради свержения нашего загнивающего капиталистического строя.

— Ты в самом деле американец?

— Да, — подтвердил Эдди. — И корабль очень скоро будет в заливе.

Тан оглянулся через плечо на курящийся вулкан, удаленный от берега на добрых пару миль, но он все равно заслонил половину горизонта. Предвещая беду, кальдера перестала изрыгать пепел, но он продолжал сеяться над прииском.

— Знаю, — только и ответил Эдди на его невысказанный вопрос.

— Эй, смотри! — Тан указал в море. Пара рыболовецких траулеров направлялась обратно к берегу. — Сегодня будут свежие помои, а?

Эдди несколько секунд разглядывал приземистые суда, вокруг их кильватерных струй вились чайки. Никакой логической причины для их возвращения попросту нет. Савич собирается бросить китайцев под сенью извергающегося вулкана, так с какой же стати утруждаться, чтобы накормить их? Затем заметил, что они идут быстрее обычного: вокруг тупых носов вздымаются пенные буруны, а птицам приходится изо всех сил работать крыльями, чтобы поспеть за ними. Их трюмы пусты, понял Эдди, попутно отметив, что и направляются они не к пристани, а забирают в сторону буксирного катера, приготовившегося стаскивать обогатительный цех с берега.

Чувства Эдди обострились до предела, послав в кровь дозу адреналина, заставившего хотя бы на время забыть об усталости и боли. Должно быть, русские охранники почувствовали то же самое. Сжав оружие чуть крепче, они инстинктивно устремились на закрытые позиции.

— Иди за мной, — приказал Эдди.

Они с Таном находились возле промывочных желобов, в двадцати ярдах от обогатительного цеха. Если его опасения оправданы, они оба тут как на ладони. Он повел Тана вокруг дальней стороны длинных металлических столов и вверх по склону, пытаясь оказаться как можно дальше от надвигающегося перекрестного огня.

— Что происходит? — выдохнул запыхавшийся Тан.

Прежде чем Эдди успел открыть рот, с ближайшего траулера прогремела автоматная очередь. Дюжина спецназовцев уже залегла на удобных позициях, так что они могли не обращать внимания на огонь с моря, сосредоточившись исключительно на ликвидации индонезийских охранников, обративших оружие против них. Менее чем за пять секунд перестрелка достигла яростного накала. Трассирующие очереди прошивали серую мглу, повисшую в воздухе, будто лазерные лучи, кося без разбора слишком медлительных или несообразительных рабочих, не догадавшихся убраться подальше.

В сражение уже ввязались человек пятьдесят, а то и более, индонезийцев, и с каждой минутой в бой вступали все новые, пытаясь взять русских числом, но превосходная выучка и более совершенное оружие русских более чем уравнивали шансы сторон. Никто на закрытых позициях не был даже ранен, а когда ситуация стабилизировалась, спецназовцы начали отстреливать своих противников одного за другим, почти не встречая сопротивления.

Момент для предательства подгадали практически безупречно. Савич и Ян Паулюс находятся на круизном лайнере, где хранится золото. Сикх, — скорее всего, архитектор этого коварного двурушничества — уже на буксире вместе с горсткой своих клевретов надзирает за перевозкой. Пока океанский буксир привязан к обогатительной барже тросом толщиной в несколько дюймов, капитану судна нечего и думать пуститься в бегство.