— Понятия не имею. Я ему повода не давала.

— Если бы был ревнивым, то нашел бы повод.

— А ты ревнивый?

— Нет. Но если бы моей жене по ночам звонил такой, как я, то я бы заплакал.

— Не волнуйся, Артём. Таких, как ты, больше нет.

— К счастью для всех.

— Точно.

— Точно.

— Пока.

— Пока.

Больше он не звонил. Но даже такой, короткий и пустой разговор, свел Настины мысли к одному руслу. Только после этого она задумалась о том, почему пьет противозачаточные, почему ни разу не обсудила с Сеней возможность беременности? Ей только исполнилось двадцать пять — еще не время спешить. И к тому же была Вероника, которую Настя не имела права оставить. А вдруг это тоже был щит? Такой же, как для Александра Алексеевича работа. Щит от мыслей, от решения, к которому она пока не готова. Почему же она, так любящая детей и всегда мечтающая о своих, вдруг испугалась?

Настя любила придумывать разные теории — по любому вопросу. Есть среди них и такая. Родительская любовь отнюдь не прямо пропорциональна истеричности. Например, мамаша, оглашающая ревом полгорода: «Ванечка! Не ушиби коленочку!» может любить ребенка не сильнее, чем другая, спокойно наблюдающая за шалостями своего мальчугана со стороны. Зато в вопле первой гораздо больше показного, чем во внимательном взгляде второй. Но в нашем обществе сформировался стереотип — хочешь показать остальным, что ты хорошая мать? Тогда кричи громче, чтобы каждый об этом узнал. И как это вторая смеет не бояться быть обвиненной в холодности? В итоге модель поведения зависит от многих параметров: воспитания, окружения, темперамента и склонности к показухе. Но Настя для себя сделала важный вывод: не все те чувства настоящие, о которых кричат; не всегда в молчании и спокойствии скрыто равнодушие.

В конце лета Александр Алексеевич все-таки выкроил себе неделю для отпуска и вместе с Вероникой отправился в Италию, не забыв прихватить с собой и Веру Петровну. Девочка была счастлива, но няня еще счастливее, хоть и все время до отъезда причитала, довольная, зачем же ехать так далеко. В эти дни Настя не была занята и тоже с удовольствием провела время дома. Оказалось, что даже генеральной уборкой в собственной квартире заниматься приятно. Да и принимать сестер в гостях на своей кухне — замечательно. Чувствуешь себя Хозяйкой Медной горы, которой все, включая посуду и пыль, подвластно.

К их визитам и Сеня относился с приветливой радостью. По темпераменту ему была ближе Викуля, а от Катюши он уставал. И все равно ни капли не притворялся, радуясь тому, что Насте не приходится скучать в одиночестве. Сам он пропадал на работе в будние дни, и только поэтому не проводил с женой все время. Зато в выходные они завели традицию куда-нибудь выбираться — в кино, ресторан или на прогулку. Эти выходы в свет не оставляли и шанса, чтобы жизнь их кому-то показалась скучной.

Единственным человеком, который вызывал в Сене плохо скрываемое раздражение, стала Мария Максимовна. Вот такой парадокс: теперь, когда она сама начала относиться к нему хорошо, он понял, как она относилась к нему прежде. Оказывается, она не была замкнутой и слишком любящей смотреть телевизор, когда он изредка заглядывал к ним! Могла ли Настя за это судить мужа? После двух-то лет «тухлого яйца». Сам Сеня ничего об этом не говорил, но теперь она изучила его настолько, что могла тонко уловить изменение настроения.

— Почему диван передвинут?

— Мама приходила. Сказала, что от балкона дует. А так и телевизор смотреть удобнее… Ты против?

— Нет, конечно, не волнуйся, дорогая! Но такие тяжести не поднимай. Даже по приказу мамы, — и на следующий день молча передвинул диван на прежнее место.

Тогда Настя и решила всегда советоваться с ним и выбирать тот вариант, который нравится Сене. А маме все равно угодить было невозможно — теперь, когда она уже привыкла к новому статусу дочери, то постоянно раздавала советы: «Вот тут горшки с цветами бы поставить. Пусто же! Я тебе привезу завтра ростки»; «Кран в ванной подтекает. Мне самой вызывать сантехника, или у тебя муж имеется?»; «Вот зачем вам заводить кота? А если у ребенка будет аллергия, то на меня кота спихнете?» или «Когда же вы уже расширяться-то планируете? Все на потом оставляете, но хоть деньги-то откладываете?» О большинстве подобных заявлений Настя не упоминала — Сеня человек спокойный, но и его можно пронять. Настя пока не стремилась найти границу его терпения.

К тому же она его чувства поняла, испытав на себе. Родители Сени приезжали к ним на пару дней, до сих пор они встречались всего несколько раз. Людьми они были деревенскими — простыми, добродушными, открытыми. Но Насте постоянно казалось, что свекровь смотрит на нее оценивающе и тоже думает, куда бы передвинуть диван. К счастью, они вели себя тактичнее и прямых директив не давали, оставив после отъезда только чувство гнетущей, но недоказуемой, фальши. Никаких конфликтов или споров, но Насте было неприятно думать о том, что и им с Сеней предстоит навещать его родных — те заранее пригласили их на новогодние праздники, да и отпуск следующим летом «хорошо бы провести на свежем деревенском воздухе, а не в душной квартире». И хоть объективно Сеня страдал от вмешательства Марии Максимовны гораздо чаще, но до сих пор не произнес ни одного слова против. Настя от собственной родни не уставала и вполовину так сильно, как от его. И тому не было ни одной разумной причины.

В пятницу она проехалась по магазинам, потому что сама вызвалась закупить канцелярию Веронике для нового учебного года. Она знала вкус девочки, поэтому не боялась прогадать и с пеналом, и с мешочком для физкультурной формы. Накупив тетрадей, ручек, линеек и прочей весьма нужной мелочевки, Настя приехала в дом Александра Алексеевича, который с дочерью должен был вернуться только в понедельник. И уже на улице поняла, что происходит. Смех в этом доме мог быть настолько громким, чтобы слышался снаружи, только в одном случае.

— Так вот, Тамарочка, привезу я Эльзу сюда, прикуем ее наручниками к плите. И пока она не научится варить такой же борщ, как ты, не отпустим! Каков план, а?

— Судя по фотографиям, Эльза твоя воздухом питается! — гоготал Иван Иванович. — А борща, наверное, в жизни ни разу не ела!

— Будем вливать внутривенно! Русскими становятся только при достижении нужной концентрации борща в крови… О, Настя!

Она стояла в дверном проеме и улыбалась, глядя на это зрелище. Артём встал с кресла, сделал шаг к ней и остановился. Прищурился лукаво:

— Сейчас Настя изобразит нам Веронику!

— Что? — опешила она.

— Веронику, говорю, изобразит. Или что, не справишься?

Настя на секунду зажмурилась и за это мгновение поддалась всеобщему веселью. Разжала пальцы — пакет с канцелярией плюхнулся на пол.

— Тё-ё-ё-ёма! — заверещала тоненько и бросилась к нему. — Магни-и-и-итики!

Артём крутанул ее визжащее тельце вокруг разок, а потом вдруг начал отрывать от своей шеи:

— Да вы только посмотрите на это! Замужняя женщина, а ведет себя как ребенок! Стыдно должно быть!

И хоть вокруг все смеялись, сразу восприняв это как шутку и увидев полное сходство с реакцией Вероники, сама Настя сильно смутилась. Больше не из-за своей детской выходки, а что так быстро поддалась на манипуляции — словно только и ждала команды броситься ему на шею и показать тем самым, как сильно соскучилась.

Потом она раскладывала купленное по ящичкам в детской комнате, а Артём, дохохотавшись с остальными до колик, тоже поднялся наверх.

— Насть, а ты почему даже от чая отказалась? Обиделась, что ли?

— Нет, конечно! — Настя улыбнулась ему так, чтобы в сказанном не осталось сомнений. Но тут же переключилась на то, что заметила еще в гостиной: — А ты прихрамываешь. Неужели в самом деле ломал ногу, а не придумал это?