Унгер не мог ответить. Он хотел закричать, но крик затухал внутри, не находя дороги наружу.

– Ты отлично поработал на меня, Унгер, хотя и не подозревал об этом, – продолжил уродец. – Твои усилия десятикратно ускорили мои планы. Я ожидал, что привести Аксеками к разрушению окажется намного сложнее. Нужно было действовать осторожно, чтобы никто не увидел в этом мою руку, но ты… – Виррч воздел руки к небу в восхищении. – Ты взбаламутил людей. А твой арест возмутил народ еще сильнее. Я даже не надеялся на такую удачу.

Унгер был слишком испуган, чтобы понять, о чем говорил Виррч. Ощущение потери контроля над собственным телом лишило оратора способности думать.

– Это был настоящий риск. Только представь, мне пришлось слегка покопаться в сознании начальника императорской стражи, чтобы он выполнил мое задание. Я думал, что воцарится хаос и паника, рассчитывал на это… но даже я недооценил эффективность вашей тайной армии взрывателей, Унгер. Не хотел бы, чтобы они на этом остановились.

– Нет… нет… – пропищал наконец Унгер.

– О, конечно же, они не твои. Они мои. Но народ и императрица уверены, что ты в ответе за все происходящее. И мы не станем их разуверять.

Существо подошло почти вплотную, и Унгер увидел, что оно прозрачно. Значит, все-таки призрак. Уродец провел пальцем по щеке узника, и тело пронизал холод.

– Твое благое дело нуждается в мученике, Унгер.

Призрак неожиданно схватил пленника за затылок, и, несмотря на всю его очевидную неосязаемость, Унгер ощутил нечеловеческую силу. Крик совпал с ударом о стену камеры. Череп оратора треснул, словно скорлупа ореха, оставив на камне кровавые потеки.

Ворота в храм бога Паназу в Речном районе Аксеками не закрывались даже в сумерки.

Мисани стояла возле них и смотрела на высокий, узкий фасад, нависавший над нею, с карнизами, украшенными завитками. Девушка едва держалась на ногах, а одежда ее напоминала обноски бедняков. Мисани пережила ужасное потрясение, и вот, наконец, она почти у цели. Гул Аксеками отдалился, уносимый шумом Керрин. Но грохот новых взрывов доносился и сюда, яркий огонь взвивался в небо, освещая темноту.

Девушка направилась к храму через большие ворота и вошла в прохладную палату конгрегации. У тех, кто приходил сюда впервые, перехватывало дух. Столбы возносились ввысь к куполообразным потолкам, украшенным фресками, повествующими о деяниях Паназу. Стены были расписаны изображениями речных существ. Свет, падающий через широкие изогнутые окна, окрашивал в синий, зеленый и серебряный цвета пол с изображением морского пейзажа, а чарующие звуки плещущейся, капающей, бегущей воды исходили от алтаря, выполненного в виде фонтана, от которого по десяткам желобков бежала хрустальная жидкость.

Зал конгрегации, где обычно проходила церемония пострижения в монахи, был окружен широким водоемом, в котором плавала каракатица, земное воплощение бога Паназу.

Сейчас храм казался пустым. Мисани, с трудом передвигая ноги, вошла внутрь, и ворота закрылись за ней. Девушка бездумно брела по центральному проходу; ее сознание и тело все еще были скованы трагедией, невольной свидетельницей которой она стала.

– Мисани ту Колай, – промурлыкал мягкий голос, эхом разносясь по пустому залу.

Мисани повернула голову на голос и увидела фигуру, стоявшую на другой стороне храма.

Госпожа сновидений. Та самая женщина, которая приходила в сны Люции. Но сейчас она больше походила на кошмар: очень высокая, стройная, в изящных черных одеждах, с лицом, украшенным двумя красными полумесяцами, которые начинались на лбу и заканчивались на щеках. На губах – черные и красные треугольники, похожие на зубы. На плечах красовалась пелерина из вороньих перьев, а в брови сверкало маленькое серебряное кольцо с красным драгоценным камнем.

Женщина пересекла зал и встала между двумя столбами прямо перед Мисани. Она никак не отреагировала на взъерошенные волосы и испачканное лицо гостьи.

– Меня зовут – Кайлин ту Моритат. Люция называет меня Госпожой сновидений. Она сказала мне, что ты придешь. – Кайлин взяла девушку за локоть. – Пойдем. Тебе надо отдохнуть и умыться. Похоже, твое путешествие оказалось не из легких.

Мисани, молча, подчинилась. Больше ей идти было некуда.

Время в Хайме не шло. Оно удлинилось, растянулось в нечто плоское и тонкое, пожертвовав ради длины сущностью. Тэйн прекратил считать дни. Они тянулись друг за другом длинной вереницей, сливаясь в огромную неуступчивую серую стену из тоски и нарастающего отчаяния.

Исчезновение Кайку ошеломило их.

Сначала – паника. Может, кто-то пробрался в пещеру и унес девушку, пока они спали? Мамак обыскал все вокруг, но не нашел никаких следов нападения.

Потребовалось еще какое-то время, прежде чем Тэйн вспомнил странную фразу, произнесенную ночью Кайку: «Возможно, это просто не твой путь. Должно быть, боги уготовили его только для меня».

Буря продержала путников в пещере еще один день. Мамак мягко, но решительно отказал им в дальнейших поисках.

– Мы ничем не сможем ей помочь. Кайку давно погибла. Только дурак отправится в путь в такой ураган. Когда закончится буря, я возвращаюсь домой. Вы можете идти со мной или остаться в этой пещере.

Тэйн просил его, умолял, предлагал тройную плату, если Мамак найдет Кайку. Юноша сказал проводнику, что у девушки с собой были деньги, много денег. Глаза у Мамака загорелись, борьба жадности со здравым смыслом отразилась на его лице. Но в конце концов опыт склонил чашу весов в пользу благоразумия. Азара покачала головой и неодобрительно посмотрела на Тэйна.

– Я хочу вернуть ее! – огрызнулся юноша.

Азара беззаботно пожала плечами.

– Но она ушла, Тэйн. Пора строить новый план.

Когда на следующий день буря утихла, путешественники приняли решение вернуться в Хайм. Тэйн предлагал собрать людей и отправиться в горы на поиски Кайку или ее тела. Так, по крайней мере, они могли бы вернуть маску. Юноша понимал, что без красно-черного лика у него нет никакой надежды найти тех, кто послал шин-шинов напасть на храм. Но его план был напрасной тратой времени и сил, и послушник сам понимал это. Где искать пропавшую? Остров велик. Следы девушки давно стерли дождь и ветер. К тому времени, как путники спустились с гор и вернулись в деревню, юноша уже не настаивал на продолжении поисков.

Тэйн и Азара сняли комнаты на единственном постоялом дворе в Хайме, ободранном, наспех сколоченном строении, которое могло вместить в себя нескольких приезжих. Покидать деревню они не собирались. Это даже не обсуждалось.

– Кайку решила продолжить путь одна, – повторял Тэйн. – Если у нее все получится, то она вернется в деревню.

– Не предавайся ложной надежде, – отвечала Азара, но в споры не вступала и на возвращении на материк не настаивала.

В Хайме было совершенно нечем заняться. Грубость и неприветливость местных жителей в скором времени надоели молодым людям, и они ограничились общением друг с другом. Вначале тем для разговоров почти не было. Слишком много барьеров разделяло их, слишком много обманов и умолчаний.

«О боги, когда же мы, наконец, снимем маски, хотя бы на мгновение?» – думал в раздражении Тэйн.

Но постепенно вынужденное одиночество размывало стену отчуждения; так тонкая медленная струйка воды просачивается через трещины каменной дамбы, пока не разрушит преграду. Через неделю ожиданий и размышлений молодые люди вновь оказались в придорожном трактире, где первый раз встретились с Мамаком.

– Тэйн, ты знаешь, кто я? – неожиданно спросила Азара.

Вопрос застал юношу врасплох.

– Что ты имеешь в виду? – поинтересовался он.

– Довольно игр, – бросила девушка. – Пришло время раскрыть карты. Если мы пойдем одним путем, а, похоже, так и будет, ты должен признать то, о чем уже, по-моему, догадался.

Тэйн оглядел трактир, чтобы убедиться, что их не подслушают. Но помещение, как обычно, почти пустовало. Холодная, неуютная комната с несколькими местными жителями в углу, обсуждающими свои дела. Грубые низкие столы и старые ветхие циновки. Ворчливая трактирщица, разливающая за стойкой в углу хмельное варево. О духи, как он ненавидел все это!