Не помню сколько времени я провёл возле унитаза, но точно недостаточно, потому что, кое-как доползя до своей комнаты я вскарабкался на кровать, мне сейчас хотелось только побыстрее заснуть, но у организма были другие планы, моя голова будто жила отдельной жизнью и казалось, что крутилась вокруг своей оси, я промычал что-то матерное, Дима засмеялся и сказал, что это «вертолёты». Ничего общего с ними. Я понял, что остатки еды снова хотят вырваться наружу, и как мог быстро пошёл к туалету, он был занят, как и ванная, раковина в кухне была завалена посудой, бутылками, всяким хламом, пьяный мозг не придумал ничего лучше, чем избавиться от блевотины, которая уже разрывала мои щёки изнутри, через окно. Спустя мгновение на каких-то прохожих летели полупереваренные консервы, картошка, и всё что я ел в тот день, но ещё не успел обратить в энергию. «Извините», — всё что я смог мыкнуть себе под нос, надеясь, что они услышат.

На следующее утро меня ожидал сюрприз не меньший чем вчерашняя рвота. Похмелье. Это что-то необъяснимое, когда ты ходишь с головной болью, которая может резко обостриться в любой момент, при одной мысли о чём-то содержащем спирт тянет блевануть ещё раз, да и мои соседи вокруг говорили, что надо только выпить ещё разок и всё пройдёт. Но это было выше моих сил. В тот день я уже железно решил больше не пить никогда.

Я стал плыть по течению с большим безразличием чем прежде, подошло к концу лето, я время от времени бегал к своей возлюбленной, в надежде увидеть её, но она будто переехала, потому что иногда я мог провести целый день где-нибудь вокруг её подъезда, но так и не встретив Наталью. Как мне казалось я просто хотел поговорить и больше ничего, чтобы узнать, что я сделал не так. Но дни шли, а мне становилось всё больше плевать на неё и что же я такого сделал, у меня стали появляться и другие женщины, некоторым из них я даже казался крутым воякой, а когда доставал, то есть отбирал у других людей, для них что-то, что стоило денег, вроде пальто, телефонов и так далее, они вообще впадали в экстаз. В отличие от Натальи которая разве что могла улыбнуться.

Я уже тогда начал понимать свой идиотизм, из-за которого я бегал за ней, думая, что это лучшее, что может со мной случиться.

С одной из тех многих женщин у меня даже что-то более-менее серьёзное завязалось, она была очень красивой, тогда мне казалось, что никого красивей я не видел в жизни и вряд ли такое вообще возможно, коричневые глаза, резко выделялись на белом лице, которое обрамляли вьющиеся чёрные волосы, маленький нос, пухлые губы, про неё конечно рассказывали всякое, что мол она тут доступна любому боевому офицеру, но меня это мало волновало. Её внешность действительно пленила меня. А я кажется нравился ей, и кто знает, как бы сложились наши жизни, если бы выйдя 29 сентября, в день поборов, из подъезда я не увидел Наталью, ищущую кого-то взглядом, меня, наверное, через несколько секунд она и нашла. Вид у неё был как у выброшенного на улицу котёнка, невинностью, исходящей от неё можно было очистить совесть нескольких страшных предателей.

Она побежала ко мне, вспомнив, что Наталья ждёт ребёнка, я обратил внимание на живот, который пока ещё не было видно, возможно из-за мешковатой одежды, вскоре моя бывшая возлюбленная уже висела у меня на шее, а я в это время стоял и ничего не понимал, по привычке держа руку возле ножа.

Оказалось, что тот солдат, как говорится, поматросил и бросил, а ребёнка на самом деле она ждёт от меня, к моему горлу подступил хохот, который я там же и сдержал, потому что звучало всё очень уж глупо и нагло, если она надеялась так меня обмануть, к тому же теперь я видел какая разница между ней и Валентиной, моей новой подругой, той красивой. Теперь уже я сказал ей не приходить сюда, потому что не мои проблемы, кто её там бросил и оказался козлом, а Наталья говорила, как она ошибалась и так далее. Она с таким же невинным видом стала удаляться вдаль от моего дома. В тот день я ещё подумал, что если бы сейчас снимали кино, то она была бы отличной актрисой.

Но она пришла ещё, а потом ещё, около двух месяцев, каждые несколько дней бывшая любовь появлялась у меня, за это время она сильно истощилась, волосы отросли и были грязноватыми, и всё чаще она плакала, падала на колени, и я сам не знаю, как я стал с ней нормально разговаривать, а ещё через какое-то время поцеловал. Валентину пришлось огорчить, хотя она только пожала плечами и что-то буркнула себе под нос, её то, как раз, я больше никогда и не видел, после того дня, но внутри было спокойно за неё, она бы не пропала ни в какой стране и не при каком строе.

Я рассказал Диме, что я снова вернулся к той своей подруге, он никак не отреагировал, хотя по его глазам было видно, что он разочаровался во мне что ли, так как несколько месяцев назад, я говорил, как ненавижу её и ненавижу себя за то, что делал для неё, да и он сам говорил, что даже хорошо, что расстался с этой потаскухой, это он про Наталью. Сейчас же он сделал вид, что ему всё равно, и мол если мне так хочется, то значит так и надо.

Ещё до нового года мы поженились, тогда-то и стал заметен её живот, а в феврале она родила, сразу после рождения ребёнка она снова изменилась, я уже догадывался, что это связано с каким-нибудь офицером или боевым солдатом, которым я возможно скоро тоже стал бы, потому что наша Центральная Российская Республика, готовилась к нападению на Сибирскую Республику, именно она налетела на нас в начале лета и так до сих пор за это не поплатилась. Даже мародёров усиленно готовили к нападению, поэтому я особенно не расстраивался из-за любовных дел, хотя не сказать, что мне было плевать, к тому же у нас теперь был ребёнок, которого она захотела назвать Михаэль, ведь я немец, только есть нюанс: я всю сознательную жизнь провёл в России, воюю за русскую армию и уже напрочь забыл немецкий. Захотела и назвала, я подумал, что буду называть его Миша и никто не заметит этой явной глупости. А документы тут у нас никто не спрашивает, разве что в школе будут заострять на этом внимание, но до школы ещё долговато.

Я, увлёкшись будущей войной и не заметил, как та, что недавно на коленях просила с ней поговорить уже снова ненавидит меня, а заодно и нашего сына. В глубине души я уже даже начинал хотеть, чтобы она куда-нибудь делась, я не знал, как я буду с ребёнком, которому даже не исполнилось два месяца, он родился в конце февраля, двадцать восьмого числа. И вот уже с середины мая я не знал, как угодить его матери, чтобы она перестала жаловаться на меня хотя бы на одну минуту, и говорить, что я ничтожный урод.

В общем-то всё и оказалось исполнено по старой схеме, она нашла какого-то офицера и просто не знала на каких условиях можно будет к нему свалить от нас с сыном. Но жизнь немного затормозила для неё поиски новой любви, потому что наступил конец весны и день, когда нам нужно было ехать в область и собирать «урожай».

Когда случилось нападение на Новосибирск не за горами был тот день, когда нас всех, мародёров, как нас называли гражданские, да и мы сами, начали бы готовить к наступлению. Я будто снова вернулся в школу, только на этот раз уже было намного серьёзней, так как любое непослушание каралось крайне жестко, от обычных побоев, до «свинарника», так его не стеснялись называть даже офицеры, хотя официально это называлось изолятором. Мне туда не хотелось, а ещё больше хотелось выжить после того дня, когда нас отправят на реальную войну.

Здание, в котором нас готовили когда-то было настоящей школой, это можно понять, по огромным окнам, просторным коридорам и примерно одинаковым помещениям, в которых находились классы. Мебель была более-менее новой, краска на стенах отслаивалась и падала на пол, как и побелка на потолке. Но сейчас никому не было до этого дела, было бы странно заниматься ремонтом временных зданий, когда на нашу новоиспечённую страну напали и она уже ввергнута в войну.