Наших людей на границе хватало. Не видно пограничника, а он есть.

— Сколько сейчас времени, — спросил меня Иосиф, — сколько часов до начала?

— Мы планировали в семь, поэтому ещё четыре часа.

— Нужно, чтобы ты поехал на ближайший пункт с ними, если это переговоры, то возможно к нам перейдут не тридцать тысяч, а побольше.

— А если это только уловка?

— Если это только уловка, они всё равно не знают где мы находимся, не видели ни разу наших парней, бери гражданскую машину и езжай.

Я не сопротивлялся, тут у нас правило, что приказы обсуждаются после выполнения, тем более бодаться сейчас с Иосифом намного опасней, чем зайти голым в Новосибирск и сказать, то ты из «лесной» армии.

Что ж, я выжимал из той старой развалюхи, что нашёл в нашей деревне всё что мог, и через несколько часов уже был на границе, машины ЦРР, ещё не было в поле зрения, парни докладывали, что мне осталось буквально пару километров, которые я проехал, казалось, за считанные секунды и резко затормозил перед стоящей на обочине военной машиной.

Проделав мастерский трюк, в результате которого перегородил своим предполагаемым врагам путь вперед, тем что поставил свою машину посреди дороги, я, пригнувшись, чтобы меня не было видно в окнах, вылез, с другой стороны. Так можно было и не делать, и я, и они знали, что офицерам отсюда не уехать, если хотя бы намёк будет на агрессию в мою сторону. Они были на десятках прицелов.

ЦРР-цы вышли из своей машины с поднятыми руками, а я следил в укрытии, всё ещё не показываясь им. Но вопрос прозвучал именно от них:

— Кто вы?

— Вы же хотели переговоров, в чём предмет переговоров? И да, я не советую сейчас вам хвататься за оружие, возможно нас не слышат, но точно видят, стволов десять сейчас на тебя направлено. — я сделал паузу, — у вас есть связь с остальными в Иркутске?

Я поднялся и вышел из укромного местечка, где в меня было трудно попасть, стал смотреть на них, сейчас тут двое, но ещё кто-то сидит в машине.

Открыв заднюю дверь вышел худой, поседевший, с лицом, заштрихованным морщинами, офицер шестого уровня.

— Не надо стволов, молодой человек, — сказал он, обойдя свой автомобиль, встал с идеально ровной спиной напротив меня, — с кем имею честь разговаривать?

— Это не важно, важнее, что вы предлагаете и что это за представление?

— У нас тоже есть разведка и мы знаем, что какое-то количество солдат хочет сегодня войти в Новосибирск, мы хотим избежать ненужных жертв.

— Тогда придётся рассказать побольше, ведь раз вы знаете про нас, то как так вышло, что половина армии ЦРР сейчас в Иркутске, вы же знаете о нападении.

— Именно поэтому, мы надеемся договориться.

— Спрошу ещё раз, у вас есть связь с остальными машинами и с вашим городом.

— С машинами да, до города уже далеко.

— Сдайте оружие, все — наверное слишком деловито начал я, — двое, отошли, полковник, собирай пушки и клади в мою машину без резких движений пожалуйста.

Старик повиновался, далее я заставил их раздеться до трусов, форму их залил бензином из их же бака и поджег, мало ли там какие-нибудь приспособления для слежки.

— Вы говорите о том, что хотите мира? Чьё это решение Гронского? Или это Котов не знает под кого постелиться, он может перешёл уже к европейцам, а то появились отряды под командованием русских, но состоят явно не из наших.

— Да, — вздохнул офицер, — решение высшего офицерского совета, а знаешь, что ещё решил совет? Расстрелять Гронского и Котова, как врагов русского народа.

Я немного не понял о чём он, неужели руководители ЦРР мертвы, но офицер продолжил:

— Сейчас наше войско не превышает трёхсот тысяч, думаю ты знаешь, а был миллион, этот заговор зрел давно, но не знаю, когда бы мы его воплотили в жизнь, но тут оказалось, что Иосиф жив, я помню его ребёнком, ваши листовки, я понимал, что рано или поздно многие перейдут к вам, так как наши командующие ничего не хотели менять, ни систему управления, ни принципы устройства нашей армии, мы, офицеры, были одурачены тем, что вот это рабство — это временно, однако как говорится: «нет ничего более постоянного, чем временное», — усмехнулся военный, — они опускали людей во всё большее рабство, к нам перестали бежать с европейской части, стали бежать от нас, я слышал, что китайцы предлагали Котову военную помощь, но он сказал, что ему это ни к чему, всё и так под контролем. Под контролем! Ты понимаешь? За Уралом, люди подыхают, чтобы кормить захватчиков, живут хуже скота, у нас русские солдаты грабят гражданских, чтобы было что жрать, люди работают только под автоматами, под контролем он говорит!

— И вам надо было столько лет, чтобы это понять?

— Где ты раньше служил, сынок?

- До Иосифа я служил ЦРР.

- Не так уж быстро нам было найти друг друга в той атмосфере, да? Где каждый боится за свою шкуру, если бы я сказал не тому человеку про то, что не согласен с Гронским мне бы всадили пулю в тот же день.

Он будто ещё что-то хотел сказать, но у меня не особенно было настроение слушать пафосные речи двойных предателей, нет оправдания трусости и подлости, знаю по себе. Я жестом остановил его и сказал:

— Эти двое должны вернуться назад, — я указал автоматом, — вы едете со мной, нам нужны тела Гронского и Котова, пусть привезут их по полученным координатам, а то я не могу поверить просто со слов. Вы, полковник, едете со мной, увидитесь с Иосифом в ближайшие часы, раз вы его так ждали.

Он одарил меня смиренной улыбкой, отдал приказы остальным, отправил солдата в город, а мы поехали к Иосифу.

Если опустить ненужные подробности, то действительно нам предоставили доказательства убийства Гронского и Котова, Иосиф ещё опасался, что это двойники, но через день мы поняли, что нет. Тут и выяснилась первая ошибка Иосифа на моей памяти: он готовился к настоящей бойне и пытался спланировать действия чуть ли не поминутно и на каждом сантиметре, а оказалось так: когда под гарантии и со своими людьми, я и он пришли в Новосибирск, в сопровождении того офицера, то заметили, что нас, точнее Иосифа тут будто ждали, никто не знал его в лицо, но по нашему сопровождающему все понимали кто это. Слух о сыне, даже о внешности потомка Мусаева шёл впереди него, поэтому никто не думал, что это я руководитель «Лесной армии», низкорослый особенно рядом с Иосифом, хромоватый, черноглазый зверёк.

Я узнавал эти улицы, Иосиф же видел их первый раз не на карте, а в глаза бросалось то, что офицеры сновавшие время от времени перед нами, были одеты в парадную форму, я такой никогда не видел на них раньше.

Мы двигались в бывший дом Гронского, как оказалось роскошнейший особняк недалеко от центра Новосибирска. Уже внутри дома, после знакомства с другими высшими чинами армии ЦРР Иосиф сидя рядом со мной и с офицером спросил его:

— Сколько вы уже служите? — обратился Иосиф к офицеру, сопровождавшему нас.

— Начинал ещё сержантом, то есть давно, ваш отец упразднил старые звания и ввёл ранги во всей армии, сейчас по-старому я считался бы полковником, мне сейчас сорок шесть, считай с восемнадцати, — он вздохнул, — сколько это? Двадцать восемь лет.

— А есть ли кто-то, кто пришёл в армию и дослужился до высокого звания уже после смерти отца в ваших республиках?

— Да нет, максимум мы могли поднять до первого уровня, то есть до младшего лейтенанта по-старому, выше никто не рос.

— Видишь Тобиас, правильно сменил компанию, у них тут никакого карьерного роста, — обратился он ко мне, а потом снова к офицеру, — ладно, я вижу, что тут никакой провокации на меня не готовится, они бы так не расфуфыривались, не такой уж и праздник меня пристрелить, что дальше, офицер?

— Если вы готовы, то я могу выйти на связь с остальными и начнём процедуру присяги.

— Присяги?

— Конечно, это старо и может глуповато, но только так можно выразить нашу преданность вашему командованию.

— И мне будут подчиняться люди вашего возраста, которые повоевали за Уралом, мне всего лишь двадцать пять, да и официально я даже не рядовой.