— Ой, наконец, — сказала жена Бастиана, разматывая шерстяной шарф, — хоть вздохнуть нормально можно. Не знаю сказал ли вам мое имя этот дядя, меня зовут Грета.

Родители поздоровались с ней, отец стал разбирать наши вещи, достав бутылку воды, он показал её всем, это был кусок льда в пластике.

Тем времен тепло стало брать надо мной верх, а глаза слипаться, но тут Грета подсунула мне кусок еды, что-то красно-коричневое, это был кусок сушеного мяса. Раньше я этого даже не видел, а не то чтобы ел.

— Наверное ты здесь самый голодный, — с улыбкой сказала она, — ты только не торопись, чем медленней ешь, тем быстрее наешься.

В этом доме не было не то чтобы интернета, не было даже электричества, я уже буквально лег на пол, взрослые были заняты своим, а на меня накатила такая грусть и страх, что я почти заплакал, но то ли я сдержался, то ли заснул, сейчас я не помню.

Я проснулся от шорохов, которые издавали уже поднявшиеся родители и их спутники. В доме было так же тепло, как в нашей квартире всего лишь один день назад, мне даже не верилось, что прошло так мало времени, по ощущениям казалось мы скитались не меньше недели. В окнах, через деревья проглядывалось черное небо, а комната была залита слабым оранжевым светом от тлеющих углей.

Я медленно, чувствуя незнакомую слабость поднялся с пола, на котором спал и ощутил странную боль во всём теле, хотя не удивительно, особенно если спать на деревянном полу ещё и в такой, то ли сидячей, то ли лежачей позе. Уже было понятно, что нам нужно будет уходить отсюда, но мне совсем этого не хотелось, одно чувство от предстоящего холода выбивало всякое желание делать хоть что-нибудь. Кстати есть на удивление не тянуло.

Все собирались молча, женщины укутывались посильнее, мужчины перевязывали ботинки, только я, натянув свой головной убор, был уже готов, потому что я из своей одежды снял только капюшон с тех пор как мы оказались в этом доме. Но тут опять меня остановила мама и перевязала веревки на моей шапке так как ей казалось удобней, а в вдобавок сверху намотала шерстяной шарф, который, наверное, одолжила Грета, он колол лицо, дышать было труднее, да и видно через него почти ничего не было, потому мама оставила только тоненькое отверстие для глаз.

Бастиан, как и когда мы заходили, первым открыл дверь, в дом повалили, будто бы ожидавшие под дверью клубы мороза.

Мы возобновили свой путь, я уже знал, что нужно было дойти до машины Бастиана и уже на ней ехать до самой границы. Под ногами хрустели ветки и листья, ветра не было, а небо начинало краснеть, я шел, видя в основном задницы взрослых и они были моим ориентиром. Шарф не давал видеть больше.

Не знаю сколько мы прошагали в километрах, но по времени прошло несколько часов, на улице стало совсем светло, из-за непривычки у меня разнылись заработанные вчера мозоли, я уже начинал злиться на отца, ведь можно было как все улететь в Америку, как говорила мама, а вместо этого я иду и трясусь, не зная, как поставить ногу, чтобы не наступить в очередной раз на свои, пока защищённые слоем кожи раны.

Кажется я заметил человеческую фигуру. Хотя вряд ли, откуда люди на никому не нужной пустынной и приграничной зоне, так что мысль о каких-то преследователях я быстро отбросил, да и Бастиан, которого я уже считал знатоком Польши вел себя спокойно и даже не оглядывался.

Так продолжалось ещё некоторое время, буквально несколько минут, но вдруг Бастиан, казалось, без причины остановился, мой отец вроде только-только хотел спросить в чем дело, но через несколько мгновений это стало ясно и без вопросов.

Из ниоткуда стали появляться люди, которые окружали нас и явно не для того чтобы приветственно обнять, они говорили что-то, но я не понимал ни слова, польский язык за день я и не мог бы выучить, к тому же я не видел ещё ни одного поляка. Одетые в лохмотья, грязные, намного грязнее нас всех и вооруженные ножами, они повышали голос, что-то кричали, а кто-то из них смеялся, оголяя свои то ли гнилые, то ли просто грязные, будто от угля зубы. Не знаю, как так получилось, но мне не было страшно, наверное, боль ногах заглушала всё остальные чувства. И снова это. Я повалился на землю от того, что опять кто-то потащил меня за капюшон, на этот раз это был отец. Он закинул меня в середину уже нашего кольца из четырех человек.

— Закрой уши, — крикнул мне отец, — со всей силы!

Я надавил руками на капюшон, как только мог, чтобы выполнить просьбу отца, но звуки всё равно нарушали созданную мной преграду. Бастиан что-то говорил этим людям на польском, хихикал, наверное, от нервов, я всё так же мало что видел, и другим, наверное, казалось комичным как я верчу головой пытаясь увидеть что-нибудь через щель в шарфе.

До нас уже оставалось несколько метров, как мой отец из кармана достал настоящий пистолет, но первым похоже выстрелил Бастиан, непроизвольно я зажмурил глаза, и всё так же со всей силы давил на куртку, чтобы ничего не слышать, но это не помогало. Было четыре выстрела, это я помню очень красочно, и двое из тех, что нападали на нас стали убегать, Бастиан побежал за ними, выстрелил, промахнулся, ещё выстрел, на этот раз в цель. Один грабитель всё же убежал.

— Бегом! — крикнул он всем нам, — не стойте вы, быстрее.

Отец забросил меня, как огромный арбуз, себе на плечо, а я изо всех сил вцепился в его одежду, Грета и мама бежали за нами, я удивлялся скорости этой, уже не молодой женщины, она, наверное, при желании могла обогнать и Бастиана. Шарфик наехал на глаза, теперь не видно было вообще ничего, отец пытался докричаться до Бастиана, спросить сколько ещё бежать, но он не отвечала. Неожиданно я почувствовал, как меня обдало потоком холодного ветра, а в шарфе стало светлее: мы выбежали из леса на какой-то пустырь.

Отец поставил меня на землю, а я первым делом стянул шарф с глаз, чтобы осмотреться, сейчас я даже не вспоминал как первый раз в жизни увидел убийство, увидел мертвецов, ведь когда я видел задержания в Берлине, то думал, что все останутся живы, как в кино. А сейчас я старался понять зачем мы сюда пришли, вообще не понимая, чему так рад Бастиан, похоже кроме меня никто не удивлялся его то ли широкой улыбке, то ли оскалу.

Он подошёл к небольшому, не больше одного метра, холму, немного попрыгал по нему и стал ногой разбрасывать листья и землю, потом обнаружил кусок чёрной такни и потянул за него, перед нами стала открываться маленькая, красная колесная машина, старый опель, которому уже лет двадцать, немного прикопан в землю.

— Вы бы знали сколько мне это стоило, но мой дружок всё равно молодец, я даже не представляю, как он это сделал, — наверное смеясь произнес Бастиан, — ну садитесь, отсюда надо ехать очень быстро, очень.

И мы повалили словно лавина, к машине, наверное, жил бы я в Германии, то очень сильно радовался этой поездке, но сейчас меня вообще не донимали мысли о том, что я еду первый раз в машине вообще, до этого только на поездах, так ещё и на настоящей колесной машине. Легковой конечно же, грузовик за поездку я не считал, я просто сидел внутри красного прицепа. Но уже это было не важно.

Бастиан сидел за рулём, а рядом отец, сзади, где и так было тесно, между наших сумок, каким-то почти волшебным образом поместились, Грета, мама и я. Багажник был забит канистрами с бензином, который сейчас попахивал на весь салон, но мне этот запах даже немного нравился.

Мы ехали по замёрзшему полю, оставляя следы на голубоватом инее, Бастиан гнал быстрей, чем это было безопасно, мне так, по крайней мере, казалось.

— Вот для этого ты мне и был нужен, — сказал он, посматривая на отца, — я честно говоря думал, что кто-нибудь нападет раньше.

— Откуда это все? — спросил отец видимо про автомобиль, а Бастиан будто не слышал вопроса.

— Ты первый раз стрелял? Как-то даже и неплохо, один раз ты конечно промазал с пары метров, ну ладно, сейчас нас уже вряд ли остановят, будем ехать по грунтовым дорогам, давно заброшенным. Если повезет даже, наверное, купим еды в одном месте.