— Помимо пожертвований в фонд помощи полиции Сильверсайда каждый месяц, ещё я готов, как законопослушный гражданин, передавать в руки нашей полиции всё, что связано с криминалом. Всё, что смогу найти.

— И что же ты сможешь найти? — хмыкнул он, уплетая мой ужин.

— Террористы, маньяки, всевозможные преступные элементы, фабрики по производству наркотиков, — это я о дезоморфине, известном как «крокодил», — склады наркотиков и может, если повезёт, торговцев, и не всегда последних.

— Маньяки и наркоторговцы — это хорошо, — вытер он руки и рот салфеткой, после чего положил её в сторону. — Люди должны видеть, что их защищают. Но вернёмся к нашим делам насущным, Том. Ты говорил ещё про пожертвования… — Руссо кивнул, предлагая мне продолжить.

— Пожертвования, да. У вас есть фонд, господин Руссо? Фонд помощи полиции Сильверсайда. Я бы тоже хотел спонсировать его ради блага полиции.

— Вот так просто? — хмыкнул он.

— Нет, не так просто, — я знал, что он хочет вытрясти из меня деньги. Руссо уже пытается это делать, немного наезжая на меня. Поэтому с самого начала я предположил, что лучше, помимо платы, заплатить ещё и за те месяца, что я не платил. Плюс откупные, чтоб наверняка. В конечном итоге, враждовать я был не заинтересован. — Я хочу предоставить взнос. Первоначальный. Плюс взносы за те несколько месяцев, что нам не удалось с вами встретиться, к моему сожалению. И потом последующие, что будут переводиться к вам. В конце концов, полиция — наше всё.

— И где же они?

— Я решил, что неразумно тащить подобное сюда, люди могут неправильно понять. Они лежат в одной квартире, снятой на этот случай, — я достал ключ от арендованной квартиры и положил его на стол перед ним. — Два чемодана на кровати в спальной.

— А что с поступлениями в фонд?

— Всё будет поступать стабильно, как и при Соломоне, господин Руссо, — кивнул я. — Всё до цента.

— Это ты так сказал? — посмотрел он на меня исподлобья, неожиданно понизив тональность.

Уже в этот момент я понял, что просто так договориться нам не удастся, хотя и не понял неожиданно агрессивной реакции. Вроде как нигде не обидел и везде заплатил. Это немного сбило с толку.

— Прошу прощения? — немного удивлённо посмотрел я на него.

— Теперь ты решаешь, сколько мне отстёгивать? — так же низко прогудел он, подавшись вперёд.

— Нет, господин Руссо. Я ничего подобного не говорил, — покачал я головой.

— Тогда с чего ты решаешь, сколько будешь мне платить процентов?

— Я не решаю, господин Руссо — это вы сказали столько платить. Сами назначили этот процент, я лишь следую договорённости, — спокойно ответил я, хотя уже почувствовал волнение. Каждый считает своим долгом меня обуть. И каждый старается это сделать. Одни из-за моего возраста, другие из-за того, что чувствуют власть надо мной.

— Я назначил его Соломону, не тебе, парень. С чего ты вдруг решил, что к тебе это тоже относится? Здесь только я говорю, кто сколько платит, — Руссо будто хотел броситься на меня через стол.

С другой стороны, если он просто хочет показать власть, то пусть. Всё-таки номинально он здесь босс, поэтому я уступил.

— Хорошо, господин Руссо, — кивнул я. — О какой сумме идёт речь?

Однако то, что пошло дальше, вышло за рамки. За те, когда можно просто закрыть глаза и согласиться. Я могу дать человеку показать себя, чтоб не опозорить в глазах других, или просто потешить его эго, если всё потом будет как надо. Но это не значило, что я дам на себя нацепить поводок и использовать как какую-то сучку.

— Двадцать процентов, Том.

— От чего? — может я чего-то не понял и он имеет ввиду другое. Там, не знаю… от чего ещё можно двадцать процентов взять? Но нет, я всё понял правильно.

— От всего оборота.

Это было не просто много. И не очень много. Это было дохерища. Настолько, что с тем же успехом он мог заправлять у нас сам. На такое я был не готов пойти, так как это практически признание своего рабского положения. Да, я занимаюсь наркотиками, да, я херовый человек и меня надо сажать. Но этот жирный ублюдок не хотел сажать или наказать меня — он хотел навариться на грязном деле.

— Господин Руссо, но Брюссель платит столько же, — заметил я осторожно. — Не двадцать процентов.

— То есть ты теперь решаешь, сколько платить? — пропыхтел он так низко, что, казалось, всё завибрировало.

— Нет, господин Руссо.

— Может ты Брюссель? Я не пойму, Том, может мне мерещится?

— Нет, господин Руссо, я не Брюссель, — спокойно ответил я.

— Ты Соломон может?

— Нет.

— Так какого хера ты теперь решаешь? Я могу тебя сгноить навечно в тюрьме только за известные преступления, — просипел Руссо, покраснев и надувшись, будто сейчас лопнет. — Я тебя могу при желании посадить в одну камеру с такими упырями, что твоя жопа станет похожа на Бранденбургские врата. Я тебя укрою без каких-либо судов, и мне нихера за это не будет. Может ты хочешь попробовать?

— Нет, не хочу.

— Ты толкаешь своё дерьмо по всем улицам, из-за тебя мрут люди, — о, забеспокоился о городе неожиданно. — И ты ещё решаешь, что будешь делать? Здесь я хозяин, парень. Сильверсайд — мой город, а не твой, говна ты кусок. И когда я говорю, что ты будешь делать, ты будешь это выполнять, сверкая пятками, иначе будешь жрать собственные яйца, я ясно выразился?

Вместо волнения я почувствовал злость. Нет, даже ненависть к этому жирному хрычу, который решил попробовать поиграть во власть. Решил, раз он здесь представитель закона, то этот самый закон ему не писан? Что только он может устанавливать правила? Что если я очень молод, то можно пользоваться мной как ковриком для ног?

— Я думаю, что всё понял, — всё же невозмутимо кивнул я, хотя желание было схватить вилку и воткнуть ему её в глаз.

Руссо ещё секунду смотрел в мои невозмутимые глаза, после чего, удовлетворённо кивнув, облокотился на спинку стула, словно хозяин этого места, сложив руки в замок на своём пузе.

— Значит так, планы изменились, Том. Так как ты хорошего языка не понимаешь, будем с тобой общаться иначе. Теперь ты будешь платить… двадцать пять процентов от всей прибыли, раз такой умный. Никаких возражений, иначе вот эти парни вытащат тебя отсюда по кусочкам в той бутылке, что ты мне прислал, но прежде вольют её содержимое в твою жопу.

И всё же я остался невозмутим внешне — что-что, а эта особенность всегда служила мне верой и правдой. Даже мускулом не дёрнул, всё так же расслабленно сидя и смотря на него, хотя внутри всё тряслось. Тряслось от желания схватить тарелку, разбить её и вскрыть его жирную свинячью глотку даже ценой собственной жизни.

— Итак, думаю, мы договорились, — вздохнул он и собирался что-то сказать, но я опередил его.

— Нет.

— Что, прости?

Вот сейчас его лицо было бесподобно. Столько чистого удивления.

— Я сказал, что нет, господин Руссо, — совершенно спокойно, будто ничего не происходило, повторил я.

— Ты плохо услышал может? — его ноздри начали раздуваться. — Или чего-то не понял?

— Это вы кое-что не понимаете, господин Руссо, — я облокотился руками на стол. — Прежде чем вы сделаете необдуманный поступок, советую прислушаться ко мне. Я действительно не собирал на вас компромат до этого момента. И я действительно хотел бы сотрудничать с вами, так как вы соблюдаете золотую середину, но… — я посмотрел на него исподлобья, придав голосу холода и ненависти столько, сколько мог. Даже напрягаться не пришлось, так как это само лезло из меня, — я не позволю никому меня поиметь. Если я отправлюсь в ад, то, клянусь собственной жизнью, затащу вас за собой. Как вы мудро выразились, полетят головы всех. И поверьте, тогда вас уже ничего не спасёт. Я не думал, что вы до этого доведёте, но я предупрежу вас — Сильверсайд умоется в крови. И это, уж поверьте, затронет дома очень сильно. Они спросят — кто за это в ответе? И тогда уже придут за вами. Им будет плевать, как быстро и далеко вы убежите, господин Руссо. Они вас найдут, и тогда уже вы попробуете свои яйца на вкус. Но это только если вы сможете выбраться отсюда, в чём я очень сомневаюсь, — уже я облокотился на спинку стула, сложив руки в замок. — Я вам не дам ни двадцать пять, ни двадцать, ни даже пять, хотя на них я был готов. Нет, я буду давать вам фиксированную плату, как делает это Брюссель.