Пытаясь скрыть беспокойство под пронизывающим взглядом, я начинаю рыться в сумочке, натыкаюсь на пачку жевательной резинки, самой обыкновенной, выдаваемой, например, в ресторане вместе со счетом, и занимаюсь ней. Русскоговорящий филиппин морщится и решается наконец:

— Хорошо, ты увидеть она…

Я облегченно выдыхаю.

— Завтра. Шестнадцать час. Здесь.

— Мне нужно сегодня! Завтра вечером я улетаю…

— Ты выполнять три условий, — продолжает он, даже не пытаясь слушать меня. — Я видеть у твой подруга плохой настрой — грустить. Она медленно привыкать. Ты должен помогать она убрать плохой настрой. Если ты не помогать — ты иметь плохой настрой тоже, — он вдруг оглушительно заржал, решив, видимо, что тонко пошутил, дамы начинают вторить ему тоненькими трелями. Какие у него отвратительные мелкие зубки! Как у хорька. Мерзкий тип.

— Ты быть один, — озвучивает второе условие men, продолжая буравить меня глазами, ну точно как недавно шефова мадам. — No политика, no власти, no пресса, no коллеги, только два подруга.

Интересно, каких коллег он имеет в виду?!

— И три, — показывает три поднятых пальца азиат. — Ты приносить деньги. Твой подруга иметь долг…

И тут он называет аккурат ту сумму, которая осталась в сейфе отеля плюс те, что при мне, не считая только что выложенной перед мастерицами, чуть ли не доллар в доллар! Я мысленно пересчитала еще раз — так и есть! Вытаращила глаза: откуда он узнал?! Поторговаться, что ли: если отдам все, у меня не останется денег даже на ужин с завтраком. Ничего, тут же решаюсь я, как-нибудь перебьюсь, за сутки от голода не умирают. Может, даже похудею слегка, давно хотела, это для Марины доллары изначально.

— Телефон давай!

А вот это уже натуральный грабеж! Телефон у меня один, и вполне меня устраивает. Я пытаюсь протестовать, но когда филиппин нервно вскакивает, якобы собираясь уйти, — не выдерживаю и слушалась, протянув предательски дрожащей рукой мой самый обыкновенный «Nokia».

Надеюсь, он все же не раздавит его под каблуком или в руках, как это регулярно делают монстры в голливудских фильмах, а вернет позже невредимым. Men небрежно сует мой телефон в карман своих брюк.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Кажется, в этот момент я еще не вполне сознаю, что с утратой мобильника практически становлюсь временно отрезанной от Родины. Планшета у меня отродясь не бывало. Какие номера вспомню я по памяти? — разве что стационарные домашний и рабочий, но точно ни телефон Вовы, ни даже Веры Ивановны, и уж тем более ни неуловимого Сергея Вениаминовича… Надеюсь, хоть завтра я получу свой мобильник обратно! Да у него и зарядка сядет за ночь.

— Если ты не выполнять три условий, я не разрешать беспокоить твой подруга.

Вот как. «Беспокоить» — не больше, ни меньше, — будто про министра говорим. Чем же таким особо важным она занята?!

— No власти, — четко повторяет филиппинец и поднимает, подчеркивая сказанное, тощий палец человека, никогда не державшего в руке ничего тяжелее вилки. — Если ты ходить полиция или консул, ты сильно вредить твой подруга. Она хотеть жить Манила. Спокойно жить. Ты понимать это завтра.

Я иду в обход по респектабельной улице длиной в несколько километров, не имея больше средств на оплату черного хода через ресторан. Солнце сияет, небо синеет, веет ароматный бриз, есть на что поглядеть, но город меня больше не радует совершенно.

Очевидную связь между невероятной осведомленностью салонного филиппинца и Сашиным фотокомпроматом я точно поняла только теперь, когда я обнаружила, что за мной идут, как приклеенные, двое смуглых местных парней. Я похолодела, несмотря на жару. Вся эта возня вокруг Марины сильно смахивает на деятельность ма-фи-и. Неужели подруга, а теперь и я, каким-то образом сунули голову в это осиное гнездо?!

Я останавливаюсь — мои провожатые стоят, почти не скрываясь. На «Арбате» я сделала попытку оторваться от преследования, неожиданно забегая в магазины, чтобы спрятаться и переждать — наивная, жалкая потуга. Наверное для успеха тут нужен особый талант или хотя бы знание местности. Или доллары без счета.

Горько усмехаясь, я подбадриваю себя мыслью, что мой «эскорт» — только на случай, если я побегу в органы, а я не бегу, следовательно, мне ничто не угрожает. Но холодок в груди!.. Ничего удивительного, — впервые за мной следят, не успела привыкнуть!

Только теперь, почему-то лишь только теперь я задаю себе вопрос: почему в день прилета, как настойчиво советовал Вова, я не отметилась в нашем консульстве, просто так, на всякий случай?! Времени пожалела? Конечно, — пытаюсь оправдаться я в собственных глазах, — мы, «коллеги», должны были сделать это все вместе, вообще предполагалось, что мы будем везде ходить неразлучной троицей, страхуя друг друга. Тем более, что один в совершенстве знает язык, а другой был здесь больше недели.

Ну, не получилось. И нечего показывать на «коллег» пальцем — со мной всегда именно так и бывает. Это все моя отвратительная привычка взваливать на себя больше, чем следует. «Я сама все знаю, я смогу, я сумею…» — регулярно пылает в моих глазах. Мужчины чувствуют мой неумеренный энтузиазм и самоустраняются, не пытаясь конкурировать. Как я хоть замуж вышла — до свадьбы, наверное, выглядела дурочкой…

И что теперь? Местная мафия знает все: телефоны моих близких, размер моего бюджета и даже цвет трусов. Я же еще ничего толком не узнала, а уже ничего не могу сделать! Нет, могу: улечься, как Александр, и плакать, вспоминая и сожалея. Но не хочу.

Условия филиппинского распорядителя я выполнила, а о себе позаботиться…

Рано утром последнего дня я, наконец, добираюсь до пляжа. Потому что неправильно побывать зимой на южном курорте и им не попользоваться, — домашние засмеют. Ожесточенно купаюсь-загораю под присмотром двух вчерашних туземцев. Я им даже иногда улыбаюсь, со стиснутыми зубами — показать страх? — еще чего! Правда, потом не могу вспомнить, теплое ли море, ну, по логике, скорее всего — да.

Хоть бы кого нашего, русского встретить, поделиться, посоветоваться, весточку передать! Чувствую себя, как глухонемая, потому что вокруг с европейской внешностью только немцы и итальянцы, судя по речи. Кстати, у многих тела в татушках, не знаешь, куда и смотреть, и лица, получается, уже мало интересны.

Вообще отдыхающих на этом прекрасном белоснежном пляже, на мой взгляд, мало даже для января. Правда, погода сегодня не идеальная. Половину неба потихоньку затягивает тучами. Море из лазурного делается серым. Но мне как раз пора уходить. Надеюсь, не успела обгореть.

Возвращаюсь в отель после полудня по местному времени. Забираю деньги из сейфа отеля и складываю их в дамскую сумку, надев ее самым надежным способом — наискосок через грудь. Собираю вещи, так как не знаю, будет ли у меня на это время позже, но с собой к Марине решаю их не брать, чтобы не лишать себя свободы передвижения. Съедаю неприкосновенный запас шоколадных батончиков, допиваю минералку. Вечером в самолете, надеюсь, накормят. Выхожу из номера и запираю дверь.

Стучусь и вхожу к мужчинам. Мой «коллега» переводчик отсутствует со всем имуществом уже вторые сутки. На его застланной кровати лежит записка, в которой он обещает объявиться к трапу самолета.

Саша как спал перед моим уходом утром, заросший щетиной, похудевший, несчастный, так и продолжает спать сейчас. Я выглядываю в коридор из его номера: «мои» шпики, не считая нужным скрываться, по-хозяйски сидят и курят в холле на этаже. Быстро поворачиваю торчащий в скважине ключ и оперативно налепляю на зеркало заготовку из газеты со скотчем.

Потом склоняюсь над Александром и засовываю ему поглубже за пазуху копии моих документов, заверенных еще дома по совету Вовы, а также запасную копию документов Марины. Ну, и свою записку туда же, где подробно написала, куда и зачем направляюсь, если, не дай Бог, не вернусь. Все в файле. Вот такие дела.