— Хей, Рон! Отлично выглядишь! Гарри, а ты похож на сырые и мрачные выходные. Что не так? Все переживаешь по поводу вчерашней игры? Если уж говорить о ней… — Фред понизил голос. — Как Джинни?

— В полном порядке. Как всегда — заносчивая, нахальная и противная, — Рон погрузился в одно из огромных лимонно-зеленых кресел аппетитной формы, украшавшее офис Фреда и Джорджа. — И разумеется — никакого уважения к старшим.

Сквозь огромное окно во всю стену фабрика Уизли была видна, как на ладони. Огромные — заводского размера — котлы с булькающим и дымящимся диковинным варевом, перегонные кубы — размером со взрослого волшебника — с разными ингредиентами для зелий, целый бассейн горячего шоколада, — для Пингвиньей мятной резинки, — сообразил Гарри.

Потолок в офисе над ними тоже был заколдован, однако вовсе не так, как в Большом Зале Хогвартса. Тот показывал настоящее небо за пределами замка. А этот сейчас напоминал небо в пустыне: пронзительно-синее, с золотистыми облачками. Гарри решил, что таким как раз и бывает небо в Египте. Там как раз находился Билл (ну, уж точно не ньюкастлское небо, где сейчас был Перси).

— Новые поставки от «Слизня и Рюмашек», — радостно сообщил Джордж, входя в кабинет, пригнувшись под тяжестью большой картонной коробки. Он кинул ее к ногам Фреда и утер лицо подолом майки. — Эй, дети, — кивнул он Гарри и Рону, едва ли не взвившимся от возмущения: что за обращение: в конце концов, близнецам было только девятнадцать. — Каким ветром вас сюда занесло?

— Бумажным, — Рон кинул пергаменты Джорджу. Тот поймал их и устроился на края стола изучать контракты.

— Что ж, выглядит прекрасно… — кивнул он. — Я могу это подписать… А почему ты просто не отправил это совой?

— Я хотел взглянуть на весь этот завод, — Рон поднялся на ноги и подошел к стоящему у окна Гарри… — Я думаю, неплохо было бы перетащить паб сюда. Я просто хотел бы убедиться, что места будет достаточно. Достаточно много.

Фред и Джордж, уже подумывавшие про организацию своего паба, заухмылялись.

— Смотри все, что хочешь, — разрешил Фред. — Я как раз собирался отправить вниз Взрывающиеся сигареты от Бенсона и Гексов — хотите взглянуть?

Рон закивал, но Гарри, чувствуя себя вымотанным, покачал головой:

— Я постою здесь.

Фред внимательно и дружелюбно взглянул на него:

— Ты себя нормально чувствуешь?

Вместо Гарри ответил Рон:

— Да он просто все еще напрягается из-за урока по Истории Магии: каждый должен опросить человека, участвовавшего в падении Вольдеморта. И Гарри достался Снейп.

Гарри удивленно покосился на Рона: это конечно, было правдой, но кто-кто, а Рон должен знать, что это вовсе не причина для того, чтобы об этом кручиниться. А может, и не должен?… Гарри предположил, что Рон пытается предотвратить расспросы, что было непросто — он в его сторону даже не смотрел.

— О, сочувствую, Гарри, — фыркнул Фред. — Когда выяснишь, чем является его нежелание мыть голову — концепцией борьбы со злом или просто ленью — дай мне знать.

Подхватив с двух сторон коробку, Фред и Рон ушли, оставив Гарри с Джорджем, сидящем на столе и задумчиво болтающего ногами.

— Не думаю, чтобы ты настолько поглощен мыслями о Снейпе, — удивленно заметил Джордж. — В конце концов, он же был на твоем дне рождения. А его исполнение партии Эдмунда Фитцджеральда было просто мастерским. Гарри пожал плечами:

— А я о нем и не думаю.

— Тогда что тебя так напрягает?

— Ничего, — и Гарри уставился на свои ботинки.

— Если бы тебя сейчас увидела мама, она бы закачалась, — произнес Джордж. — Я тут подумываю, не сказать ли ей об этом?…

— У меня есть родители, — возразил Гарри. — У меня есть Сириус.

— Который провел двенадцать лет в Азкабане. Он настолько эксцентричный человек, что может и не заметить, какой ты худой и измученный.

— Сириус заботится обо мне, — возразил Гарри, умышленно опуская момент предыдущей ночи, когда он обвинил Сириус в том, что тот невнимательная и эгоистичная скотина.

— Ладно-ладно, — пошел на попятный Джордж. — Не обращай внимания. Ты выглядишь просто потрясающе. Цветуще. Я слышал, круги под глазами будут писком весенней моды.

— Спасибо, — невнимательно поблагодарил Гарри. Он снова погрузился в размышления о том, как добраться до могил родителей, если Сириус не захочет его взять с собой. Кроме того, ему не давала покоя какая-то мелочь, засевшая в подсознании.

— Да что с тобой, Гарри? Сердечные проблемы? — раздосадовано поинтересовался Джордж, не умеющий деликатно и тактично помолчать больше одной минуты. — Гермиона? Она в кого-то влюбилась? Или это ты в кого-то влюбился и не знаешь, как порвать с ней? У тебя роман с ее сестрой?

— Гермиона — единственный ребенок у своих родителей, — хмуро ответил Гарри.

— Это хорошо, а то эти ситуации всегда такие неловкие… О, привет, Яна! — Джордж со слегка нервным видом соскочил со стола, когда его темноволосая, миниатюрная подружка с планшетом в руке появилась в дверях.

— Как же хорошо, что у меня есть только братья, — сухо заметила она. — Крепкие, взрослые и здоровенные. Джордж, милый, тут для тебя сова. Она не хочет улетать, пока ей не заплатят. У тебя есть сикли?

Джордж кивнул Гарри.

— Скоро вернемся, — произнес он, и поспешил за дверь, Яна следовала за ним.

Гарри проводил их взглядом и счастливый, что наконец-то остался один, прислонился к стене. Он не хотел сейчас никаких расспросов о Гермионе или о «сердечных проблемах». Он знал, что не был достаточно любезен с Фредом, и с Джорджем… И с Роном, коль на то пошло — в последнее время. И кое-что в глубине его мозга подсказывало ему причину, почему он так повел себя по отношению к Гермионе — если не подло, то, во всяком случае, неуважительно. Он хотел бы справиться с этим — но не мог.

Он чувствовал, что все больше и больше зацикливается на одном предмете, а все остальное — обычная жизнь — уходит все дальше и дальше, отшелушивается, словно старая кожа. Если бы он сделал то, что должен был сделать, его не отвлекли и не сбили бы с пути эгоистичные мысли. Он не мог беспокоиться о чувствах других людей, он не мог почувствовать их реакцию на то, чего он хотел, на то, кем он становился.

Только ненависть и навязчивое желание отомстить, только ожидание, отвращение, боль и отчаяние — только эти ужасные и темные эмоции существовали здесь, в этом просвете между тьмой и тьмой.

Он повернулся к окну и посмотрел на фабрику, взгляд скользнул по фальшивому небу далекой чужой страны. В голове возникли произнесенные месяцы назад слова. Произнесенные в каменном подземелье, когда он впервые поцеловал Гермиону.

— Ты любишь его? — спросил он ее тогда, имея в виду, естественно, Драко.

— Я могу полюбить его, — ответила она.

Он не хотел ревновать, это претило его натуре. Но это смутное ощущение вдруг выросло и заморозило его — не потому, что она сказала, что могла вдруг полюбить именно Драко, нет… Потому, что она могла вдруг полюбить кого-нибудь еще. Говоря о себе, он был совершенно уверен, что не смог бы — для него не существовало и не могло существовать больше никого. Потому-то он и не хотел любить ее: он был слишком опасен, его любовь — слишком яростна, однажды отдав себя всего кому-то, он не мог изменить себя или уничтожить ее.

И снова в голове зазвучал голос Гермионы.

«Шесть лет я думала, что ты предназначен мне. Теперь я знаю, что это не так».

Она вовсе не это имела в виду, — сказал он себе. — Она просто была рассержена, она не подразумевала это… Но вдруг наступит такой день, когда она подумает именно это?… Но знай она, что он на самом деле… что происходит внутри него… — она бы именно это и подумала. И что бы было потом?

Когда он был ребенком, все те, кого он любил, умирали и оставляли его. Если бы это произошло сейчас, он бы, наверное, умер бы.

Если бы не ушел от нее сам.

Симус Финниган сидел за длинным дубовым столом в конце библиотечного зала, читал иллюстрированное пособие по Квиддичу и думал, что все с этим миром в полном порядке: Джинни согласилась быть его парой на вечер, вчерашний матч будет переигран, что означало, что Гриффиндор не выбывает из состязания за Кубок Домов. И вообще, жизнь налаживается. В тот миг, когда он занимался переворачиванием страницы, на книгу упала тень. Он поднял глаза и увидел над собой Драко Малфоя.