Сколько хогвартсовских девушек грезили об этом? Перед ней стоял Драко Малфой — в джинсах и белой майке, обтягивающей его худощавый жилистый торс, в глазах поблескивали искорки лунного света. в довершение, он держал перевязанный лентой букет роз с бледно-желтыми лепестками. Лепестками цвета свежеотчеканенных галлеонов.

Блез откинула мокрую от пота прядь и замерла. в голове крутился рой потенциальных острот. Она сказала первое, что пришло ей на ум:

— Если тебе нужен дом Гойла, то он дальше по улице. Второй за поворотом.

— Последний раз, когда я дал Гойлу цветы, он их сожрал, — на лице Драко не дрогнул ни один мускул.

— Что же ты тут делаешь, Драко?

Он улыбнулся ей. От этой улыбки, полной ангельской злобности и плотоядного озорства, у неё всё внутри перевернулось. в ней прозвучал безмолвный намек на шёлковые ленты, карамель и бесконечные ночи, пропитанные потом страсти.

— Я пришел дать тебе денег.

Он протянул ей цветы, и она приняла их. Несколько лепестков осыпались золотистым дождем — и обратились в золото, ударившись об пол. Золотые галлеоны покатились к её ногам.

Блез крутанула в пальцах обнажённый стебель, лишившийся былой красоты.

— О чём это ты, Драко?

— У меня есть для тебя предложение, — пояснил он. — Я могу войти?

Она посторонилась, пропуская его в прихожую. Проходя мимо, он мимолетно коснулся её и, войдя, состроил насмешливую мину, опустив глаза к своей промокшей от пота и прилипшей к телу майке. Блез мысленно благословила душный жаркий вечер.

— Тут жарковато, — заметил он.

— Мы сейчас не можем позволить себе Охлаждающих Заклятий, — напрямик ответила она.

— Что ж, — губы Драко дрогнули в кошачьей улыбке. — Это теперь не должно больше тебя волновать.

Он поддразнивал и провоцировал её, получая от этого удовольствие. Они посплетничали о слизеринцах, посмеялись над гриффиндорцами и заключили сделку, скрепив её рукопожатием. А потом он поцеловал её в саду, среди засохших розовых кустов.

Она сохранила и сберегла воспоминание об этом: Драко Малфой не кидался поцелуями каждый день.

На самом деле, в их соглашении поцелуи оговорены не были. Он целовал её иногда. Они часами просиживали вместе в комнате, чтобы сделать их связь болеё убедительной для окружающих. Он, по большей части, занимался в это время домашним заданием, а она смотрела на него. Он был прекрасным студентом — аккуратным, внимательным, схватывающим на лету, выполняющим необязательные дополнительные исследования только из интереса. Аккуратные строчки выбегали на пергамент из-под его пера, он работал, не обращая на Блез внимания. в редкие минуты, когда он замечал её, он был с ней вежливо-прохладным. Никакой нежности.

Растянувшись на его кровати, она наблюдала, как он пишет. Или смотрит в окно. Или заказывает одежду из магазинов Диагон-аллеи. Иногда он примерял одежду — она говорила, идет она ему или нет, — последнеё, честно говоря, случалось очень редко. Эти маленькие просьбы доставляли ей удовольствие, — казалось, они сближали их: ведь он бы не спросил её мнения, не будь оно важно для него? Только потом она осознала, что он никогда не прислушивался к её советам: он оставлял то, что ему нравилось, и отсылал обратно то, что не приходилось ему по вкусу, — он улыбался ей, но никогда не слушал её по-настоящему.

Иногда они делали и другие вещи. Долгие часы наедине в его комнате — что-то непременно должно было произойти. И иногда происходило. Он был довольно сговорчивым, однако никогда не проявлял чрезмерного энтузиазма. Она познала изгибы и линии его тела, запомнила его бледную кожу со шрамами в нескольких местах: в виде полумесяца — под глазом, зубчатый — на левой ладони, серебристое, словно выжженное, сияние вдоль предплечья… Ей нравились его тонкие изящные ключицы, пушистые виски, она знала все чувствительные точки на его запястьях, знала, как бьётся жилка у него на шеё, когда он целует её, знала, как опускаются его ресницы, когда он закрывает глаза — значит, ему нравилось то, что она делала… Он прятал лицо, закрывая растопыренными пальцами глаза; иногда она останавливалась, чтобы сказать «Посмотри на меня, Драко…» — он убирал руки, садился — и на этом всё заканчивалось.

Он никогда не склонял её к физической близости и, когда она прекратила дарить ему себя, он этого словно даже не заметил. Она чувствовала, что он был внутренне рад, что она не навязывается и больше не предлагает себя: ему не приходилось давать ей от ворот поворот — это было бы неловко, а Драко ненавидел неудобные и неловкие ситуации. Она пребывала в изумлении: Драко не был похож на парня, не интересующегося девушками, его тело немедленно откликалось на её прикосновения, на положенные ему на плечи руки — откликалось, как откликается тело любого семнадцатилетнего юноши, но его разум… он витал в каких-то облаках, он был где-то далеко…

Именно так и было — он отсутствовал, он всегда отсутствовал. Она обратила внимание на то, что он стал другим, он постоянно менялся, это замечали и другие слизеринцы, но она, проводившая с ним так много времени, видела это, как никто другой. Он изменился. в нем еще оставались его былое высокомерие, остроумие и блестящая язвительность, но язвительность стала не такой изящной и рискованной, а остроумие притупилось, словно стеклянный кинжал стал серебряным ножом.

Прошло еще несколько недель, прежде чем, она поняла причину происходящих в нем изменений. в октябре Флитвик, кажется, — если она всё правильно помнит — наложил на Драко взыскание за использование на уроке Прозрачного Заклинания Vestatum, которое Драко применил к Невиллу Лонгботтому — все тогда увидели куда больше Лонгботтома, чем это было необходимо.

За это Драко было назначено недельное домашний арест и ежедневная уборка в классе в обеденное время.

Ей пришло в голову, чтоб неплохо бы принести ему чего-нибудь поесть: наверное, так и должна была поступить настоящая подружка. Это бы укрепило все подозрения относительно их взаимоотношений. Во всяком случае, именно так она себе и твердила, заворачивая сэндвичи в салфетку и поднимаясь наверх, к классу Заклинаний, на третий этаж.

Она сама не знала, что заставило её не сразу распахнуть дверь, а заглянуть внутрь сквозь зарешеченное окошечко — возможно, то, что она знала, что Драко не переносит сюрпризов, особенно, в её исполнении. Однако, на этот раз сюрприз был преподнесен ей. Драко и, правда, был в классе, он вытирал доску — методично, уныло, лениво, чуть отстранившись, чтобы не испачкать мелом свою дорогущую зеленую рубашку. Но он был не один. у него за спиной на столе сидел Гарри Поттер — жестикулируя, что-то рассказывал; его лицо было оживленным и веселым, он размахивал руками и смеялся. Это выглядело очень странно. Блез лихорадочно порылась в памяти, пытаясь сообразить, не было ли Флитвиком наложено взыскание и на Поттера, когда последний вдруг спрыгнул со стола и ткнул Драко указательным пальцем в грудь. Это был вовсе не враждебный жест: напротив, он был полон дружеского расположения и задора, он словно говорил» а ну-ка, посмотри на меня».

Драко стряхнул его руку — с такой улыбкой, что у Блез подогнулись колени. в этой улыбке не было ни злости, ни жестокости, ни тайной насмешки — ей и в голову не приходило, что Драко Малфой может ТАК улыбаться. Потом он поднял тряпку, которой вытирал с доски, и швырнул её в голову Гарри.

Через несколько минут Блез оторвалась от этой картины и, совершенно раздавленная, поплелась в слизеринское общежитие. Она была дочерью Пожирателей Смерти. За свои шестнадцать лет она повидала немало, но ничто в жизни не произвело на неё такого впечатления, как Гарри Поттер, пишущий осколком мела на спине фирменной рубашки Драко Малфоя «Поцелуй меня, я богач». И реакция Драко — он не проткнул Поттеру глотку своей палочкой, а вместо этого расхохотался, словно и, вправду, нашел такой поступок забавным.

Насколько Блез могла понять и догадаться, это могло означать только одно: они занимаются друг с другом сексом.