Алан задумчиво склонил голову на бок. Обычно Предков почитали у главного алтаря в храме. Прах после сожжения развеивали где-нибудь в значимом месте, но пригоршню его относили в храм, и высыпали в прорези под алтарным камнем. По крайней мере, так значилось во всех записях о культуре южан и их погребальных обрядах. В его семье тоже было принято отрезать у покойника прядь волос, сжигать, и отправлять получившуюся жалкую щепотку в храм при Посольстве.

— И это?…

— Общая могила, — Шоуки успокоился, присмирел, и теперь задумчиво смотрел на испещрённый письменами камень. — В тот год от мора скончалось очень много местных. Переболевшие были слабы, здоровые боялись покидать дома. Погребальные костры складывали… с не вполне достаточным количеством дров. Да и развеивать такой прах нельзя. Потому здесь вырыли глубокую яму, и вокруг неё жгли по четыре-пять костров одновременно, а непрогоревшие угли и прах сталкивали вниз. Яма дымилась ещё несколько дней, пока её не засыпали наконец. Так что это своего рода алтарь для тех, кто умер в то дурное время.

— И твоя родня?

— Мать.

Кивнёт, да отступит к арке входа, давая кариту помолиться спокойно у захоронения. И придержит Амарими, когда тот нарисовался в проходе, и, выцепив взглядом соотечественника, бодро направился к нему.

— Дай человеку спокойно помянуть родню, — попросил тихо.

— Дам, дам… — вздохнёт тихонько, и устроится рядом с Аланом, под аркой. — Нас там, кстати, уже искали.

— Ну и кто виноват, что мы так задержались? — насмешливо уточнил Алан.

— Ну, мне показалось, что немного лишней похвалы ему не помешает.

— И устрашения на тему каких-то там презренных. Кстати, о чём это было? — будущий Император понизил голос. Ему показалось, что тема довольно щекотливая. Амарими подтвердил его подозрения, поёжившись и забегав глазами.

— Те кто не знают мест упокоения своих предков, не имеют хорошей связи с ними. Кто вовсе не знает своих предков, считай что проклят — те не могут помочь ему в трудную минуту, подсказать… У сирот обычно с этим… проблемы. Насколько я понял, Шоуки знает только место упокоения своей матери. Через неё, конечно, другая родня присматривает за ним, но всё же это довольно слабая связь.

— И при чём тут семья, дети? — не сообразил Алан, чуть нахмурившись.

— У презренного есть только одна возможность сделать своё посмертие достойным — самому стать Предком большого семейства. Так что когда жрец торопил его найти жену и обзавестись потомством, он желал ему только хорошего, подстраховаться там, на будущее, чтобы если вдруг что…

Алан только головой покачал. Ладно, если контекст был именно таким, понятно почему Шоуки едва не психанул. Ох уж эти южане с их странными традициями.

И ему ими править. Когда-нибудь.

Под ложечкой неприятно засосало. День-два, и они прибудут в столицу Империи.

Придёт время очень тяжёлых разговоров. Придёт время выяснить, насколько он был прав в своих суждениях о Наместнике.

В пору молится поколениям и поколениям венценосных Предков, чтобы всё прошло… не слишком паршиво.

— Милый, ну не надо так, это важно, ну, пожалуйста… Ах, проказник, хватит, ты уходишь от разговора! — её голос звенел от праведного возмущения, но в нём чувствовалось такое… горячее придыхание. И сердечко выдавало её с головой, трепыхалось как всполошенная пташка в руках, и запах её кожи манил, и выкинуть из головы все эти посторонние глупости определённо было чудесной идеей! Осталось только распутать её поясок, и…

— Хватит паясничать, Тамай, последний раз предупреждаю! Тут велено — незамедлительно… — она снова потрясает мятым листочком распотрошенного вестника, и так мило хмурит бровки, пытаясь касаться суровой и непреклонной.

— Да ну, он лично обещал что не потревожит нас в это чудесное время! Так что, пусть держит слово, брось эту несчастную писульку и иди ко мне, дорогая… — промурлыкал карит, справившись с пояском и воодушевлённо запуская руки под накидку супруги.

— Тамай!

Нежные пальчики впились в его запястье, молодая женщина изогнулась сильно и гибко аки горная пума, и Жнец болезненно замер в неустойчивом положении с хитро заломленной за спину рукой.

— И этому тебя тоже папочка научил? — выдохнув, глухо спросил он, с сожалением чувствуя, что желание утащить супругу в койку как-то само собой рассасывается.

— И этому тоже, — она отпустила его наконец, позволив разогнуться, и снова сунула записку под нос. — Видишь? Срочно!

— Не поеду. Он обещал нас не беспокоить!

— Но вдруг что случилось? Серьёзное? Настолько серьёзное, что он готов нарушить своё обещание! — она поправила накидку, и начала затягивать поясок. Тамай с сомнением покрутил записку, содержащую всего два слова и подпись, после чего вздохнул, бросил на супругу обожающий взгляд… И с совершеннейшим мучением перевёл взгляд на записку. Даже не зашифрованную!

— Ну, если бы небеса упали на землю, мы бы заметили. Что ещё может заставить его нарушить обещание?

— Вот съезди и узнай! — она поднялась на цыпочки и нежно коснулась губами его щеки. Удручающе мимолётно. — Я приготовлю твою Хризантему… Мало ли, прихвати с собой. И оденься подобающе! Тоже — мало ли…

Тамай вздохнул, растёр лицо ладонями, и поплёлся переодеваться… Не в парадное так точно. Мало ли, не мало ли, но его, по идее, могли вызвать только на “работу”, которая в большинстве случаев включает в себя устрашение, драки и кровь, а значит наряжаться в пух и прах смысла не имеет.

Когда он привёл себя в порядок и заткнул за пояс клинок, обнаружил, что дорогая супруга пытается тащить тяжёлый короб сама, и подхватил его за петли, уголки, и прочие стальные детали. В соседнем помещении возмущённо пискнули. Тамай вышел в зал, и подхватив ящик за лямку, закинул на плечо.

— Я просто хотела помочь!

Когда она возмущённо вздёргивала носик, это тоже было чертовски мило.

— Не стоит, если дело касается груды железа. Я постараюсь не задерживаться. Надеюсь, там не случилось ничего серьёзного, и от работы удастся отвертеться. Тогда буду назад к вечеру.

Карит обнял молодую супругу, поцеловал в щёчку на прощание, потом в уголок губ, потом… потом она пригрозила, заполошно дыша, что продемонстрирует другой почерпнутый у батюшки приём, и пришлось всё же направиться к конюшням, а там — покинуть поместье, и поторопиться в столицу, не особо, впрочем, нахлёстывая коня.

По дорогам не шарахались вражеские армии, не бродили шеренгами восставшие мертвецы, погоняемые демонами и чудовищами, столица не горела, не вымерла, не была в осаде — город жил своей жизнью, в торговом квартале — торговали, в квартале бумажных фонариков — развлекались, перед дворцовой стеной было тихо и мирно, стража бдела, да и сам дворец был на месте.

Спрашивается — и чего его вызвали то?!

На воротах, впрочем, нервно дежурил один из слуг Наместника, который раскланялся и торопливо повёл его вглубь дворцовых переходов. Что-то всё-таки произошло?

Идти, как водится, пришлось долго, в самые дальние помещения высокого двора. Наместник ждал его не в приёмной, в одном из помещений неподалёку от библиотеки, в комнате с террасой. Сидел за столом, перебирая документы и потягивая чай. Выглядел сосредоточенно спокойным, как обычно, хотя хлебал чай как-то уж очень бодро. Тамай склонил голову на бок, с прищуром рассматривая Наместника, и лишь когда провожатый, повинуясь жесту, удалился, поклонился, и заметил недовольно, ставя тяжёлый короб на пол:

— Вы обещали, господин! — напомнит он. — Но небо не свалилось на землю, и Истинный Император не воссел на престол, а я — здесь!

Наместник как-то нервно хохотнул вдруг, на мгновение прикрыл лицо ладонью, выдохнул, затем поднялся из-за стола, подхватив стопку каких-то затёртых тонких книженций.

— Мне бесконечно жаль, что пришлось подпортить тебе один из моих щедрых свадебных подарков… Но обстоятельства… идём, в общем. Сам увидишь.