— Сколько?

— Пять тысяч с хвостиком.

Почему-то именно этот «хвостик» покоробил Киссинджера больше всего, в то время как Пол Стюарт присвистнул от удивления.

— Многие были застрелены практически в упор. Дети, женщины. Мерзавцы никого не щадили.

Эдвард отошёл от окна и присел на краешек стола перед Грегом. Младший Стюарт, безусловно, являлся талантливым политиком, строго спрашивал с подчинённых, но, в отличие от старшего брата, более открытого в общении, человеком был замкнутым и сдержанным.

— Грег, нам необходимо, чтобы пресса, описывая эти трагические события, не скупилась на детали, какими бы жестокими они ни были. Погибшие заслуживают нашего сочувствия — сочувствия граждан Федерации — и нашего гнева. Катамарка — приграничный город. Несмотря на десятилетия конфликта, там были люди, лояльные Федерации.

Киссинджер напрягся — он знал, что это неправда, но Эдвард Стюарт продолжал, казалось, ничего не замечая:

— Мы можем вести эту войну и победить в ней, и заставить наших врагов ответить перед законом за то, что они совершили. Но нам нужна гражданская поддержка. Нам нужно, чтобы пресса и телевидение освещали конфликт верно. Чтобы нас поддержали обыватели. Даже если они не пошлют своих детей в Аппайи, необходимо, чтобы они верили, что иного пути нет...

Грег кивнул:

— Я понимаю. Повстанцы слишком долго считали, что им удастся уйти от правосудия. Но после расстрела беженцев они перешли черту.

Эдвард обернулся к старшему брату:

— Пол, мы сделаем всё, что в наших силах.

На лестнице, ведущей к выходу, Грег и Эдвард поравнялись.

— Как твои девочки? — спросил Стюарт-младший, улыбаясь. У него никогда не получалось казаться сердечным, но он всегда был безупречно вежлив.

— Девочки растут, — сдержанно ответил Грег, понимая, что вдаваться в детали своей беспокойной семейной жизни не стоит. — Немного безалаберные, немного беспечные — подростки, одним словом. Как твой парень?

По глазам Эдварда было заметно, что ничего хорошего он сказать не собирается, но Пол, окликнувший младшего брата, прервал их разговор. Тогда Пол ещё мог энергично спускаться по лестнице — это при его-то весе.

— Майкл уже уехал, ты едешь к нему завтра?

Эдвард только кивнул. Пол протянул ему чёрный кейс с серебряной фурнитурой и оттиском герба на замках:

— Отвези.

Почему сейчас этот кейс вспомнился Грегу? При каких обстоятельствах Киссинджер увидел его ещё раз? Память стала подводить...

— Ореста — всего лишь отражение всего легкомыслия, праздности, склонности к излишеству и отсутствия морали, которые присущи северу Федерации.

Они сидели в небольшом ресторанчике на углу Банк-Стрит и Бэйсуотер: Лаккара и его очаровательная большеглазая спутница.

— Альберт, как можно не любить этот город? Особенно — в октябре? — поинтересовалась женщина, изящным жестом указывая на картинку за окном. Серебристый иней на золотых кронах деревьев, заснеженные тротуары, домики из красного кирпича — всё это в свете закатного солнца походило на невероятно красивую винтажную фотографию. Не город, а произведение искусства.

Но Альберт только пожал плечами:

— Город-девочка: ветреный, избалованный и капризный. Милая Мика, вы второй раз спрашиваете, почему я не люблю Оресту, а я вторично отвечаю вам, что, любя город как средоточие архитектурных достоинств, можно не любить то, что этот город представляет собой по сути. И, кстати, знаете, вы выбрали интересное место для нашей встречи.

Они заняли угловой столик. Альберт, сидящий у стены, пытался контролировать себя и не оглядывать входящих чересчур внимательно. Его спутница могла подумать, что он засматривается на других женщин, и обидеться. А объяснять ей, как некомфортно ему слышать шаги незнакомых людей за спиной, не хотелось.

— Чем же оно так интересно? — спросила Мика. — Конечно, порции тут невелики, но, насколько я помню, вы, Альберт, умеренны в еде.

Перед Микой только что поставили прямоугольное фарфоровое блюдо с тремя кружочками морских гребешков в подливе из лимонной травы, которые обрамляли хлопья креветок в капельках манговой сальсы.

Порции в «Duchess’ Variety» выглядели так, будто повар перед их изготовлением принял эликсир из Зазеркалья и увидел себя и клиентов уменьшенными до размеров дюймовочек. Официант сразу предупреждал: чтобы не уйти из ресторана голодными, надо заказать не менее трёх-четырех блюд, но каждое из них будет настоящим произведением искусства.

Впрочем, не только порции, но и само это заведение было карликом в череде помпезных орестовских ресторанов. Несколько столов, пара-тройка барных стульев у стойки — он вряд ли вмещал больше двух десятков посетителей. И, тем не менее, маленьким не казался, хотя и создавал иллюзию интимности. При этом высокие потолки, огромные картины, стены из панелей белого дерева добавляли помещению простор, и посетители не чувствовали себя клаустрофобами, загнанными в узкое пространство. Было комфортно сидеть на плетёных садовых стульях, и пуховые подушки заставляли забыть, во сколько тут обойдётся ужин.

— Собственно, я имел в виду не ресторан. Вы знаете историю создания маленького скверика, вон того, на другой стороне улице?

Мика заинтересованно глянула в окно:

— Я знаю, что это мемориальный сквер павших воинов Федерации. Кажется, так он называется.

— Таким он стал в первые годы после окончания войны — до этого тут был обычный парк для старушек и дамочек с детьми.

— А вы хорошо знаете довоенную Оресту...

— Да, я здесь учился.

— Ну вот, не любить город, и всё же пользоваться всеми его благами, — заметила Мика и тут же спохватилась: ей не хотелось быть колкой. Альберт наклонил голову набок, внимательно изучая свою спутницу.

— Родители считали, что выбиратьдля образования следует самое лучшее учебное заведение. Я был с ними согласен, потому что не хотел повторять их жизнь. Не скажу, что время, проведённое в Бадкуре, было безоблачным. Особенно последние годы... —оносёкся и поспешил вернуться к начатому разговору. — Так вот, о сквере. Причина его трансформации проста: тогдашнее правительство возжелало почтить память павших бойцов, но в первую очередь — память министра обороны Майкла Уэллса, расстрелянного как раз на том перекрёстке. Собственно, открытие парка и было приурочено к годовщине его гибели. По распоряжению мэрии сосны в сквере срочно вырубили и засадили его красными клёнами. И каждую осень дорожки парка становятся похожими на ручейки крови, стекающие к мемориальной стеле.

Альберт сделал паузу, после продолжил с оттенком сарказма, не замечая, как побледнела спутница:

— Какой тонкий символизм! Федерация потеряла в той войне более двадцати тысяч военнослужащих, Аппайи — почти четыреста тысяч. Мирных жителей, Мика.

Собеседница сложила руки, словно средневековая мадонна в молитве. В её глазах Альберт заметил что-то, похожее на страх. Он затронул щекотливую тему. Она боится, что сейчас кто-нибудь из официантов подслушает их разговор, и их попросят покинуть ресторанчик? Да пусть только попробуют.

От этой мысли Альберт почувствовал знакомый прилив адреналина: одно слово, жест, случайный пренебрежительный взгляд — и он бы вспыхнул.

Но... сегодня приходилось себя контролировать.

Мика ему нравилась. Они познакомились случайно несколько месяцев назад. То утро выдалось обманчиво солнечным, но ближе к полудню поднялся сильный ветер, небо затянуло тучами и разразилась гроза. Альберт провёл первую половину дня в библиотеке Верховного Суда и возвращался в офис. Он осторожно вёл машину: видимость из-за проливного дождя была мизерная, «дворники» панически метались по лобовому стеклу. И тут Альберт её и заметил. В лёгком летнем, теперь насквозь промокшем платье, она почти бежала босиком по тротуару, в одной руке сжимая босоножки на высоком каблуке, а второй держа над головой сумочку, которая сейчас казалась совершенно бесполезным предметом. Первое правило жизни в Оресте: перед тем, как выйти из дома, посмотрите прогноз погоды на ближайшие четыре часа.